Лев Рохлин. История одного убийства - Волков Александр Анатольевич (книги онлайн .txt) 📗
Исповедь русского генерала. Февраль 1998 г.
– Я, находясь в войсках, будучи командиром, все сосредоточивал на боевой подготовке, а жизнь заставила к тому же и воевать. И когда пришел с Академии Генерального штаба в Волгоградский корпус, увидел развал. Боевой подготовки не существует никакой, на полигоне давным-давно не стреляли и, словом-то, не слышали о боевой подготовке. И вдруг приходит самодур, который выгнал всех в поле, который и день и ночь заставляет стрелять, водить, поднимает по тревоге, который проводит учения, снимает с должностей за то, что техника вовремя не вышла. И когда случилось решение воевать, точнее, идти в сторону Чечни, для меня не было новостью, что это все будет очень серьезно.
Первый раз мы обманули, когда рассчитывали, что пойдем через Хасавюрт, и все знали, что нас пошлют на Хасавюрт. Мы подготовили карты, послали майора, который объехал все милицейские участки чеченцев, дагестанцев, советуясь и прося помощи, мол, пойдет наша колонна, вы, пожалуйста, помогите. На этой карте были нарисованы позиции, он чеченцев спрашивал, правильно ли нарисовано, все ли так? Ни у кого не было сомнения. Я пригласил руководителя администрации города и района Кизлярского. Посидели, как следует, выпили, тоже попросил у него помощи, чтобы он помог мне провести колонну. А пошли в сторону. Ночь, никто не ожидал. Перекрыли дорогу разведчики на двух участках, чтобы ни одна машина не могла пройти, сказать, что идет колонна. По бездорожью, через пустыню, сделав огромный крюк, вышли, и никто из чеченцев не мог предположить, что мы идем.
Выходит на меня Куликов: «Лев Яковлевич, помоги!». – «Дайте точные координаты, куда вести огонь артиллерии». Мне дают координаты, и я на карте начинаю разбираться. Смотрю, дают координаты прямо в центр полка, то есть нанести огонь по 81-му полку… Я связываюсь с Куликовым, очень плохо слышно, говорю: «Куда бить?». Он мне: «Я тебя прошу, разберитесь сами!». Тогда я отвожу огонь на километр, связываюсь с полком напрямую, и мы наносим предупредительный выстрел по атакующим чеченцам. От радости 81-й полк «зашелестел», туда, говорит, еще столько же, и побольше, и побыстрее… Мы нанесли несколько огневых ударов, атака захлебнулась, все атакующие разбежались и на этом спасение 81-го полка закончилось. Встречали они нас, как героев.
Но тут же подъезжает комендант Надтеречного района и спрашивает: «Это война?». «Да нет, – говорю, – мы не желаем войны, но задачу должны выполнить». Он говорит: «Нет, мы не пропустим, ляжем сами, положим женщин, детей…». Я говорю: «Вы знаете, я воевал в Афганистане…». Он машет рукой. «Там такие необразованные, эти афганцы, такие грязные… Только, – говорю, – у них отличие одно от цивилизованных чеченцев – они впереди себя женщин и детей не пускали». Ну тут у него физиономия вытянулась…
Я вышел в район Толстой-Юрта, но не в само селение, а слева. Между двух хребтов срочно начали занимать оборону, окапываться, расположили артиллерию, начали завозить материальные средства и готовиться к самому худшему. Уже стало известно, что пошли пограничники по моему маршруту, от которого я отказался, на Хасавюрт, и около 80 человек взяли в плен. Уже шла информация, что в Назрани разгромили колонну, что установка «Град» расстреляла второй раз колонну. И то, что наша группа сумела выйти, нависнуть над городом, занять исключительно удобные позиции, пристрелять артиллерию и своей диспозицией заранее обеспечить себе успех, это было воспринято чрезвычайно радостно руководством. Эйфория была довольно большая. Все считали, что взятие Грозного – это мелочь, это факт почти свершенный, и что тут нет никаких проблем.
А до этого мною была проведена операция. Чрезвычайно важно было вывести Восточную группировку в район Аргуна. А реку нигде не перейти. Заболоченность, берега крутые, возможности никакой. Я готовлю операцию по захвату моста у селения Петропавловская. Ночью, в тишине, без радиообмена разведчики проползают несколько километров. Чеченцы понимали важность – около 300 человек наемников находились на мосту. Моих поползло 80 человек. И к утру они этот мост захватывают. Мост подготовлен к взрыву, снимают с него все, но на них обрушивается величайший град ударов. Мы подтягиваем танки, артиллерию, пытаемся подавить сопротивление там, откуда оно идет. Вовсю палят с мечети. Разнести ее мне не составляло труда, но я прекрасно представлял, какой шум пошел бы в мусульманском мире, что я расстрелял мечеть. Я ставлю задачу снайперам, пулеметчикам и небольшому отряду прекратить сопротивление и заглушить огонь.
Но ситуация складывалась такая – впервые разведчики понесли потери, это был для них практически первый бой. И наступила просто деморализация. Сбились в кучу, прячутся за технику, никуда не хотят идти. Тогда мне пришлось в полный рост встать на бруствер, разгонять ребят литературными словами, показывать пример на себе. Это была первая операция, где мы все же понесли потери. Мост и захваченная дорога сыграли чрезвычайно важную роль.
Неожиданно для меня было принято решение наступать 31 декабря. В то время я не знал, что первого числа день рождения у министра, 1 января, и других тонкостей. Мне говорят: «Прорвись в центр, захвати дворец, а мы к тебе подойдем». Я на это ответил: «Разве вы не слышали по телевизору, как министр обороны Грачев заявил, что на танках город атаковать нельзя?». С меня этот вопрос сняли. Тогда я второй раз спрашиваю: «Какая все же моя задача?». – «Ладно, ты находишься в резерве, обеспечь левый фланг основной группировке Северной, иди по таким-то улицам».
Мы очень тщательно продумали и подготовили решение. Мы знали, что нас ждут вдоль асфальтовой дороги, ведущей в Грозный. И знали, что там подготовили. Нам передали из оппозиции информацию, что две бензоколонки, рядом с дорогой, подготовлены к взрыву. Что огромное количество заготовлено на всех участках гранат, в том числе бутылки с зажигательной смесью. Что такое-то количество техники. А кроме всего прочего подготовлены засады на русском кладбище. При этом высказывалось предположение, что раз я не тронул мечеть, наверняка не трону свое кладбище.
Я сделал следующим образом. Ставлю командиру 33-го полка, там, по сути, сводный батальон, задачу: захватить переправу через речку по тому шоссе, где меня ждали, начать развертывать мосты, готовить переправу, вести бой, готовить плацдарм. Командир полка подполковник Верещагин не знал, что эта задача – ложная. Я даже и ему не сказал. Он захватил эту переправу, начал наводить мосты, вел постоянный бой. А мы с разведчиками разведали маршрут по бездорожью, через каналы, рядом с аэродромом Северный, по мосту неприметному, и пошли по бездорожью. Как только колонна главных сил вышла, я оттянул Верещагина, вывел его в резерв. Оставив чеченцев в надежде, что мы все же туда пойдем.
…Расчертили огромную схему. Улицы и прилегающие к ним улицы, где каждый дом был абсолютно ясно виден. И каждой единице техники, которая должна блокировать вместе с личным составом, находящимся на ней, тот или иной перекресток, написали улицу, фамилию командира взвода, экипажа, номер дома, задачу. Каждый боец, каждый водитель, каждый лейтенант и сержант точно знали свою задачу. Когда мы захватили консервный завод, то остатки тыла оставили там, а вперед пошла только техника боевая, и, двигаясь, через каждые 50 метров до очередного перекрестка оставляли технику. Мы шли, и на главном направлении техники оставалось все меньше.
Наш прорыв позволил и Северной группировке прорваться, и она пошла по улицам. И мы по рации услышали исключительно радостные доклады. О том, что прорвались, что без сопротивления всякого идем, о том, что уже вышли почти к Дворцу. А мы, ввиду того, что расставляли технику, а не просто мчались, двигались медленнее. Тут же мне: «А ты что стоишь, чего отстаешь?». Я говорю: «Я задачу выполнил». – «Нет, ты иди вперед!».
Потом мне передают слова министра обороны Грачева: «Что этот хваленый афганец, чего он отстает?..». В общем, эйфория и радость великая. Мы вынуждены были продвинуться вперед к городской больнице, чтобы фланг левый был прикрыт, и заняли ее в сумерках. Вот в сумерках и началось то несчастье, о котором узнают все.
