Исав и Иаков: Судьба развития в России и мире. Том 2 - Кургинян Сергей Ервандович (книги без регистрации полные версии .TXT) 📗
Как мы видим, неслыханная отвага Фрейда, ставящего под удар дело жизни во имя рассмотрения альтернативной Эросу реальности, находит отклик у очень и очень многих. Но по мне, так сдержанные рассуждения Фрейда на тему о Танатосе — намного важнее развернутых построений его последователей и его оппонентов.
Итак, одна светская метафизическая линия порождена физикой и ее представлением о Тьме. Тут, как мы видим, свою лепту вложили Эйнштейн и Фридман, Гут и Линде, Гамов и Логунов… И другие известнейшие теоретики.
Другая светская метафизическая линия порождена психологией. Ее создателями стали Фрейд с его Танатосом (той же по сути Тьмой, окаймляющей Эрос как внутреннюю Вселенную, Вселенную личности) и последователи Фрейда. А также его оппоненты, принадлежащие к разным школам (маркузианцы, постмодернисты и пр.).
Я прошу читателя увидеть эти линии как две трассы, тянущиеся к мистическому опыту Тьмы, на базе которого построены и красная, и черная религиозная метафизика. А увидев две трассы и встречные пунктиры, тянущиеся к ним с метафизической территории, увидеть трассу третью — не психологическую и не физическую, а тоже научную и особо для нас важную. Ту очень неявную, но определяющую для моего исследования трассу, которая наиболее связана с развитием, политикой, судьбами человечества и имеет не менее научный характер, чем трассы физическая и психологическая, являясь при этом абсолютно (хотя и скрыто) метафизической.
Глава III. Метафизическая реконструкция марксизма
Имя этой третьей трассе, тянущейся со светской (научно-метафизической) территории на территорию канонической (религиозно обусловленной) метафизики, — марксизм.
Маркс, по моему мнению, наткнулся на ту же Тьму, что и Эйнштейн с Фрейдом.
Ведя полемику по поводу Красного проекта, обсуждая Танатос перестройки, я вкратце уже это оговаривал. А вот теперь настало время перейти от кратких и полемически обусловленных констатации к серьезному разбору до крайности непростой темы. Маркс — это решающее звено между Эйнштейном и Фрейдом. А уж о роли этого звена во всем, что касается светских дериватов красной метафизики, и говорить не приходится. Нет коммунизма без Маркса, как нет и Маркса без коммунизма. И все-таки главное — эта самая Тьма. Для Маркса уже не физическая, то есть сугубо внешняя, и не психологическая (то есть сугубо внутренняя), а промежуточная. То есть решающая.
Если Эйнштейн исследовал мир без человека, а Фрейд — человека без мира, то Маркс занимался связью между миром без человека и человеком без мира. Общество — это и есть такая связь.
С одной стороны, оно сотворяет материальный мир. Разве город, в котором живет современный человек, менее материален, чем лес, в котором жил его первобытный предок?
С другой стороны, этот предметный мир теснейшим образом связан с сознанием тех, кто его строит, влияет на это сознание, и потому является не просто материальным миром, таким же, как другие миры, а именно особым материальным миром, каждая молекула которого пронизана творчеством и сознанием.
Так на что же наткнулся Маркс, исследуя общество? Согласно моей гипотезе, которую я собираюсь обосновать, он, исследуя так называемые превращенные формы, наткнулся на источник превращения, который оказался поразительно похож на все ту же Тьму.
Я не хочу сказать, что Маркс во всеуслышанье стал говорить о Тьме социальной, подобно тому как Фрейд сказал о Танатосе. Но ведь и Эйнштейн не заговорил напрямую о Тьме физической.
Маркс занимался «отчуждением». Подчеркну еще раз — не «эксплуатацией» только, как кому-то представляется, а именно отчуждением. Я никоим образом не хочу девальвировать при этом его занятия «эксплуатацией». Занимайся Маркс только общим (то есть «отчуждением»), а не частным наряду с общим («эксплуатация» — это и есть частный случай «отчуждения»), он был бы просто мудрецом, а не воином, сражающимся со злом. Зло в XIX веке слишком очевидным образом олицетворялось этой самой эксплуатацией — варварской, неслыханно бесчеловечной, готовой растоптать и людей, и гуманность как таковую. Маркс не мог не бросить вызов этому конкретному злу. Да и сейчас от этого зла нельзя отмахиваться («подумаешь, эксплуатация — частный случай!»).
Частный-то частный… Но если он растаптывает все, что вам дорого, то толку ли, что он частный? Да, эксплуатация на Западе в XXI веке не столь остра, как в ХIХ-м. Да, на первый план все больше выходит отчуждение как таковое. Но в Африке, Латинской Америке, да и других, местах болячки XIX века не излечены, а усугублены. И именно за счет такого усугубления эксплуатация на Западе отодвинута на второй план, а на первый вышло отчуждение как таковое.
Однако, поскольку мы занимаемся не политическим содержанием теории (или учения) Маркса, а Марксовой гносеологией и даже метафизикой (да еще метафизикой неявной), настойчивая констатация несводимости отчуждения (как общего) к эксплуатации (как к частному) совершенно необходима. Маркс действительно был обеспокоен не только отчуждением труда (что и есть эксплуатация), но и отчуждением всего, включая собственно человеческую сущность. Мы видим, как теперь от примитивного отчуждения труда отчуждающие переходят к отчуждению сущности вообще. И видим это благодаря Марксу.
Я предлагаю вниманию читателя одно очень нетривиальное развернутое высказывание, принадлежащее крупному современному религиозному деятелю. Речь идет об интервью, которое 55-летний архиепископ Мюнхена и Фрайзинга Райнхард Маркс дал журналу «Шпигель» (Der Spiegel 44/2008 vom 25.10.2008, seite 170, «Wilde Spekulation ist Sunde» — «Разнузданная спекуляция — это грех»).
Райнхард Маркс — близкий сподвижник Папы Бенедикта XVI. Именно Бенедикт XVI возвел Райнхарда Маркса в ноябре 2007 года в сан архиепископа. Мы имеем тем самым дело с высказыванием крупнейшего консервативного иерарха, а не с эксцентрическим левачеством религиозного маргинала. А коли так, то каждое слово Райнхарда Маркса представляется слишком существенным для того, чтобы делать купюры в его беседе с Петером Вензиерски и Штефаном Бергом. И я привожу эту беседу дословно.
«55-летний архиепископ Мюнхена и Фрайзинга Райнхард Маркс о конце «турбокапитализма» и влиянии Карла Маркса на социальную доктрину католической церкви.
«Шпигель»: Г-н Маркс, мы в некотором сомнении — как правильно к Вам обращаться?
Маркс: Большинство людей используют обращение «господин архиепископ».
«Шпигель»: А мы думали, Вам больше понравится «товарищ Маркс».
Маркс: С чего Вы взяли?
«Шпигель»: Вы написали книгу под названием «Настоящий капитал», которая начинается посланием Карлу Марксу. Г-н архиепископ, зачем Вы кокетничаете с вашим однофамильцем?
Маркс: Карла Маркса следует все еще принимать всерьез. Было время, когда многие считали, что старый Маркс себя изжил. Это оказалось заблуждением.
«Шпигель»: Но все-таки именно католик Норберт Блюм в 1989 году радостно заявил работникам гданьской верфи: «Маркс мертв, Иисус жив».
Маркс: В отношении Иисуса Христа это высказывание остается справедливым.
«Шпигель»: Но марксисты сейчас тоже празднуют: вроде как воскрес их проповедник.
Маркс: Ну, это уже действительно дело не мое. Но мне бы хотелось, чтобы мы, как церковь, снова вернулись к социальной доктрине католической церкви, которая всегда всерьез принимала и Карла Маркса, и его анализ отношений в обществе. Есть реальные причины, делающие движение марксистов столь живучим. Многие вопросы оно ставит обоснованно. Социальная доктрина католической церкви одновременно и предупреждает: если пойти за Карлом Марксом, станет еще хуже.
«Шпигель»: А почему Вы именно сейчас занялись Карлом Марксом?
Маркс: Одна фундаментальная мысль занимает меня уже много лет. Она содержится в энциклике Centesimus annus, провозглашенной Иоанном Павлом II после крушения коммунизма. Он сказал: если капитализм не сможет действительно разрешить фундаментальные проблемы справедливости, солидарности и свободы человека, а лишь углубит рвы, разделяющие людей, то вернутся старые идеологии. И имел в виду он, конечно, именно марксизм. Этот вывод кажется мне весьма логичным.
