Русская Доктрина - Кобяков Андрей Борисович (книги бесплатно без .txt) 📗
В основе политического единства нации у разных народов лежат разные материнские символы. Во-первых, это может быть полис, город, в символическом прочтении которого можно усмотреть образ дома (город как большой дом, укрытие от опасности за городской стеной). Это предметная идея нации. Во-вторых, символами нации могут быть племя, род, община, за которыми стоит образ семьи, человеческого тепла, солидарности родственников, земляков. Наконец, в-третьих, символом нации может быть государь, харизматическая личность властителя, которая опознается как образ родоначальника, то есть строителя дома и основателя семьи. Последняя идея может быть названа персоналистической.
Предметная идея понятнее и ближе подданным и усыновленным – для них смысл общности состоит не столько в родстве, сколько в крове, возможности иметь свой угол. Идея семьи и родоначальника имеет своим корнем другое, а именно: сознание личного родства с властью, пусть даже это родство носит чисто символический характер. В этих двух образах заключены разные “логосы” цивилизации и культуры: служение и сыновство, каждый из которых для нации ценен и важен.
Народы, из которых сверхнарод творит свою имперскую судьбу, могут восприниматься как строительный материал нации (“бревна и сваи народов”), особенно это характерно для разрушителей национальных государств – они как раз стремятся внушить “угнетенным”, что между частями нации нет никакой связи, кроме внешней, принудительной, механической. Однако консерваторы видят в частях нации членов семьи – если это не родные дети, не свое племя, то государство выступает как сиротский приют, усыновляющий племена. Иногда государствообразующий народ усыновляет иноплеменников в буквальном смысле, как, например, огромное число “сирот казанских” было взято русскими в свои семьи после разрушения Казани Иоанном Грозным.
Государство-нация выступает не как отдельное племя, а как сиротский приют, усыновляющий племена. Иногда государствообразующий народ усыновляет иноплеменников в буквальном смысле, как, например, огромное число “сирот казанских” было взято русскими в свои семьи после разрушения Казани Иоанном Грозным.
В персоналистической трактовке граждане воспринимают свою общность как органическую – они суть члены тела, его органы. Эта символика восходит к церковному пониманию “народа Божия”, как причастного к Телу Христову, входящего в него наподобие клеток и членов. В таком понимании взаимоотношения с иноплеменниками выстраиваются на почве религиозной ассимиляции – обращения в свою веру. При этом, как станет понятно из следующих глав Доктрины, это может быть обращение не только в религиозную, но и в “светскую веру”, принятие светского, имперского “символа веры”. Таким образом, империя раскрывает объятия не только для иноплеменников, но и для иноверцев.
Русским всегда была свойственна не агрессивно-прямолинейная, а косвенно-вязкая форма экспансии и ассимиляции других народностей. Русская экспансия проявлялась скорее как защита от набегов и мирная колонизация через сотрудничество с племенами “ясашными” (платящими “ясак”). Тем не менее исторически этот вид экспансии оказывается очень прочным и цепким. Несомненно, он не всегда выражается в продуманной искусственной политике, государственных инструкциях, но чаще воплощается в самом народном инстинкте, который уже впоследствии фиксируется в тех или иных юридических формах.
Многие иноплеменники по мере осознания ими своего подданства Русскому государству стали называть себя “русскими”. Происходило это по той простой причине, что они ассоциировали себя с русским царем как своим “большим отцом”, верховным покровителем, который усыновил их. Двойственность определения “русский” в этом случае знаменательна: царь всегда знал, что он в первую очередь государь именно русского народа – миллионов крестьян на пашне или вот этих солдат-“русачков”, “русской кости”. Он был царем русских в узком смысле слова не потому, что как-либо игнорировал остальных, а потому, что “русачки” составляли оплот державы, ее хребет. Усыновленные народы требовали к себе и больше внимания, и дарования всевозможных льгот, и большего, чем за своими, настороженного надзора. Но факт остается фактом: со временем они готовы были называть себя “русскими”, удерживая при этом и сознание принадлежности к своей народности, своему роду-племени.
Граница русской нации проходила тогда, проходит и сейчас между теми народностями, которые претендуют на полезное участие в жизни России как целостного политического организма, и теми, чьи интересы лежат исключительно в политической организации своих этносов на их территориях. Иными словами, если кто желает быть своим в доме русской нации, то он приглашается стать родственником – говорить на одном языке, смеяться и плакать над одним и тем же, считать тех, кто здесь – своими, родными. Родоначальник и основатель дома, а также его нынешний глава признается таковым и для вновь пришедшего “родственника”. Если же кто считает себя тут только гостем, то ему следует вести себя соответственно, с уважением, и не рассчитывать на особые льготы и привилегии.
Важно различать также еще одну тонкость данного вопроса: если какой-либо представитель “национальных меньшинств” горячо поддерживает идею “национальной независимости” или “отделения от России” – мы можем с большой долей уверенности, исходя из многовекового опыта и традиции, утверждать, что этот человек – отщепенец своего этноса. Ведь его узко-этническое самосознание пробудилось вдруг, так же как ощущение сыновства у “большой России” как бы невзначай затмилось. Может быть, таковых пламенных “сепаратистов” и “националистов” нужно просто остудить, дать им возможность успокоиться, осмотреться и одуматься.
Глава 4. СОЕДИНЕНИЕ ДУХОВНОГО И ПОЛИТИЧЕСКОГО
Христианам завещан образ власти “по чину Мелхиседека”
Кто Богу не грешен, Царю не виноват!
Народная пословица
Соединение духовности и власти дано нам в самом представлении о Боге (“Дух” – и в то же время высшая “Власть” в мироздании). Главным мотивом в жизни и духовном учении великого русского святого преп. Серафима Саровского было “стяжание Духа Святаго”, которое он истолковывал как предуготовление в нашей душе и плоти престола для Бога. Здесь мы можем наглядно видеть, как духовно-политический синтез укоренен в личной природе человека и, по сути, не зависит от внешних перемен и собственно политических смут. Главный “престол” обретается не в государстве, а в сердце человека – оттуда уже он может проецироваться на государство.
В этом смысле и хозяйственная жизнь (сегодняшняя экономическая глобализация), и жизнь душ в их общении между собой (глобализация коммуникаций) должны идти не самотеком, а преображаться. Регулирование общественной жизни через духовные установки означает, что и человек, и гражданин, и общество не хотят опускаться на четвереньки. Политическое становится, таким образом, необходимым условием для духовной жизни, духовного роста нации и каждого из ее членов.
Соединение духовного и политического начал является древнейшей истиной, дошедшей до нас через самые почтенные религиозные традиции. В этом соединении духовного авторитета и политического творчества формировался дух каждой нации, каждого государства. Н.Н. Алексеев, воспроизводя представления А.С. Хомякова об “иранстве” и “кушитстве” как двух главных духовных потоках в истории мира, также указывал на две исторические линии: одну – представленную семитами и Западной Европой, другую – наиболее полно проявившуюся в Индии, Китае, Иране. Первые, по мысли Алексеева, видят в государстве стремление к “царству вечной и блаженной жизни”, поэтому они сориентировали свой духовно-политический идеал на долгую земную жизнь, “благоденствие”, земной рай. Индусы, иранцы и туранцы, напротив, строили свои царства, сообщая им духовную сверхзадачу, идеал “царства блаженных”: “Задачей истинного царя является достижение состояния духовного просветления, которое он обязан передать и подданным”, “воспитание подданных в правде”.
