О геополитике: работы разных лет - Хаусхофер Карл (читать полную версию книги .txt) 📗
Самая первейшая возможность возникновения [пограничной аномалии] имеется, конечно, в первоначально нейтральных пограничных зонах, в пограничных предпольях центральных пространств, на которых неприметно образовалась своеобразная жизнь. Ставший благодаря международной торговле известным случай — область Циндао 30 как особый случай китайско-корейского предполья вдоль рубежа Ялу — Тумынь и Байтоушань. Схожая пограничная аномалия возникла в Андорре из упорно сохранявшихся церковных прав, в Верхнем Арансале в Пиренеях — из испанских прав выпаса vi , которые вторгаются на северный склон, а также в небольшом захоронении на Клаузенпас в Гларнерланде.
Эти примеры показывают, что при заключении мирных договоров крайне важно установить подлежащую разрушению, благоприятную для народа принадлежность утерянных пограничных ландшафтов в церковных, по большей части более прочных присоединениях, в правах хозяйственного обмена. В негативном плане это доказывает в наши дни отторжение Эйпена и Мальмеди 31 , а в позитивном — стремление епископства Саара к выходу. Ведь именно государство Саар — типичная аналогия с такими погранично-биологическими процессами [с.39] в других местах, и прежде всего — это попытка найти выход на пути кондоминиума. Но что означает современное правовое понятие политико-географического кондоминиума для наблюдения за жизнью границы? Как раз для нас, жителей Внутренней Европы, оно приобрело исключительную важность. Саар, Рейнская область, Данциг (Гданьск), Мемель (Клайпеда), Верхняя Силезия 32 уже стали или были замаскированными кондоминиумами, каковыми ныне являются Маньчжурия, Монголия, Тибет 33 , [бассейн реки] Или, Новые Гебриды, а Морене 34 , Сахалин, Курильские острова, острова Рюкю еще недавно были. Соскользнуть туда же собралась Юньнань, но ее спасла хозяйственная энергия китайцев, а не сила государства, тогда как Египет долго был фактическим кондоминиумом Турции, Франции и Англии. Следовательно, здесь налицо один очень значительный, выросший из опыта и эмпирики традиции и международного права вопрос, подвешенное состояние, при котором более упорная правовая воля часто определяет в конечном счете и более тонкое решение о биологически благоприятном местоположении. Именно проблема, насколько далеко идет фактическое отношение кондоминиума в вопросах имперских, земельных, расовых и экономических границ, наиболее актуальна. В сущности это вопрос о существовании целого большого пограничного пояса Промежуточной Европы между Внутренней Европой и северо-азиатским пространством Советов, где полностью отсутствуют многие неестественные жизненные формы, действительные условия самостоятельной государственной жизни в естественном жизненном пространстве, в которых они могли бы осуществить confinatio.
Но и в Европе, где вместо восемнадцати государственных сообществ стало двадцать восемь, в то время как жизненное пространство не расширилось, а сузилось, быть может, однажды скажут: “Go get you home, you fragments” 35 , если эти новые образования нужны не более как политические инструменты.
Как возникают ныне границы кондоминиума, можно показать, скажем, на примере украинско-польской границы, внутригерманской таможенной границы (ср. главу XII), линии Керзона 36 между Советами и Польшей, линии Tiedje 37 (германо-датской) и линии Сфорцы 38 (Верхняя Силезия), вновь возникшего вопроса о Вильно 39 .
Большую роль, однако, играет и хладнокровный перенос отношений субсидиарного частного права в международное право, связанный с ростом Соединенных Штатов, Австралийского островного государства и Японии, не говоря уже о Британской империи. В этих регионах находятся применяемые с большим разнообразием при прецедентах кондоминиумы, приобретения по давности, просто покупки или покупки с принуждением и вымогательством. Так, заслуживают пристального внимания в качестве прецедентов “покупка” Флориды, Луизианы, Аляски, принадлежавших Дании Виргинских островов 40 — скрытая [с.40] принудительная покупка с последующей незначительной компенсацией, замаскированное ограбление Панамы и Калифорнии, приобретения по давности Калифорнии и Техаса 41 .
Разумеется, трудно разрешаема [проблема] во всех тех случаях, когда застывшая форма, отжившая буква закона с его внутренним правом утратили свое значение по отношению к эволюционному или революционному натиску жизни и в конечном счете должны быть опрокинуты естественной силой.
Здесь кроется воистину последний вопрос международного права, который больше подлежит рассмотрению лишь как вопрос мнения и суждений, какие слишком скрыты за формами. Как нам представляется, наряду с этим существует противоречие одного из элементов романского права германскому, ибо мы, германцы, очень долго казались биологически более сильными. Но это общее противоречие, присущее всем опытным, государствообразующим народам, наконец, самому понятию “государство” в противовес “народной энергии”, всему нынешнему поколению против грядущего поколения, скрытому за буквой “posteros timeo” 42 праву, букве закона против природы.
Из этого противоречия возгорается раздор между Советским Союзом и паназийцами и старыми колониальными державами — Англией и Францией; но из этого же противоречия бьет ключом точка зрения Тацита 43 на продававших самих себя германцев из пристрастия к азартным играм и противоборству, как и позже отношение швейцарского законодательства к вербовке в иностранные войска 44 . Особенно сильные швейцарские коммуны, инстинктивно прочные геополитически, а также богатые территориально, как Цюрих, отменяют наем в иностранные войска, унаваживание земель чужих народов кровью и потом; напротив, бедные древние кантоны используют наемничество как источник денег! “Chacun aspire а се qui lui manque!” 45 — заметил швейцарский капитан, когда в Версале кто-то упрекнул его, что швейцарцы фехтуют за деньги, а французы — за честь! Древняя противоположность приверженного нравственности народного духа и рационалистической государственной идеи — бесцеремонно использовавшей преимущества созданного ею частного права периода упадка, — имеет последствия и ставит исходящую от народа энергию почти всегда согласно букве вне закона. Биологически более сильный ощущает это в таком случае как беззащитность порядочного честного человека перед применяемой по отношению к нему без душевного трепета буквой закона. Однако они “это называют честью”!
Поразмышляем также о тех — а их число растет в результате слишком резкого проведения линии, — кто не признает границ и кто разрушает их. Не признающий границ и ее разрушитель — два совершенно различных вида. Один ставит себя выше естественных границ, потому что они для него ничего не значат, а другой сознательно разрушает их, воспринимая такие рубежи как препятствие, а не защиту и органическое [с.41] благодеяние. Эти два вида можно отчасти рассматривать и с географической точки зрения, учитывая их распространение, происхождение и влияние на политизированный культурный ландшафт.
