Горбачев и Ельцин. Революция, реформы и контрреволюция - Млечин Леонид Михайлович (читаем книги онлайн бесплатно без регистрации .txt) 📗
Чазов предупредил Горбачева, что жить Андропову осталось один-два месяца, не больше. Михаил Сергеевич откровенно поделился с Чазовым намерением уговорить Андропова на пленуме ввести в политбюро Воротникова и Соломенцева, кандидатом сделать Чебрикова, а секретарем ЦК — Егора Кузьмича Лигачева.
— Это наши люди, — твердо сказал Горбачев, — они будут нас поддерживать в любой ситуации.
Михаил Сергеевич попросил Андропова о встрече, и тот не мог отказать товарищу по несчастью, который лежит, что называется, в соседней палате.
«Осунувшееся, отечное лицо серовато-воскового цвета, — таким Юрий Владимирович запомнился Горбачеву. — Глаза поблекли, он почти не поднимал их, да и сидел, видимо, с большим трудом».
Умирающему Андропову было не до кадровых перемен. Но Михаил Сергеевич убедил генсека, что такие дела не откладываются на потом. Затем ему пришлось еще вести беседы с другими членами политбюро, что тоже далось непросто.
— Некоторые считают, — сказал Горбачев Воротникову, — что незачем торопиться, надо подождать и принять решение уже в присутствии Юрия Владимировича.
Михаил Сергеевич дожал коллег, ссылаясь на мнение Андропова. Горбачев больше всех был заинтересован в этих переменах. Он предпринимал все усилия, чтобы укрепить свои позиции внутри политбюро, торопясь, потому что смерть Андропова приближалась. Михаил Сергеевич боялся изоляции и подбирал себе союзников в послеандроповском политбюро.
Лигачеву он многозначительно сказал:
— Егор, я настаиваю, чтобы тебя избрали секретарем. Скоро пленум, и я над этим вопросом усиленно работаю.
Лигачев оценил заботу Михаила Сергеевича. Была ли у Горбачева возможность стать преемником Андропова? Помощник Андропова Аркадий Иванович Вольский много позже рассказал историю, показавшуюся сенсационной:
— Во время пребывания Андропова в больнице каждый помощник навещал его там в строго определенный день. Моим днем была суббота. Однажды, незадолго до пленума ЦК, я приехал к нему с проектом доклада. Андропов прочитал его и сказал: «Приезжайте ко мне через два дня». Когда я вновь приехал, то увидел в тексте доклада приписку: «Я считаю, что заседания секретариата ЦК должен вести Горбачев» и роспись на полях — «Андропов».
А тот, кто вел заседания секретариата, всегда считался вторым человеком в партии. Получается, что Андропов хотел, чтобы полномочия второго лица перешли от Черненко к Горбачеву. Я, слегка ошалевший от таких серьезных перемен, приехал к ответственному за печатание доклада заведующему общим отделом ЦК Боголюбову: «Смотрите, ребята, поправка серьезная! Надо немедленно внести!»
Прихожу как член ЦК на пленум. Черненко зачитывает доклад. Этой поправки нет! Едва я возвращаюсь на работу, как сразу звонит Андропов. Я столько выслушал незаслуженного в свой адрес: «Кто это сделал? Немедленно найти!» Сразу после этого ко мне заходит секретарь ЦК по экономике Николай Рыжков: «Он тебе тоже звонил? На меня так наорал!» До сих пор не знаю, кто выкинул эту поправку. Скорее всего, Черненко…
Рассказ Аркадия Вольского вызвал большой интерес у журналистов и историков. Обратились к самому Горбачеву.
— Сам я не могу ни подтвердить, ни опровергнуть эту версию, — деликатно ответил Михаил Сергеевич. — Никакого разговора со мной со стороны Андропова, Черненко или того же Вольского не было.
Даже если бы Андропов и написал что-то подобное, это не могло сыграть сколько-нибудь значимой роли при избрании его преемника. Юрий Владимирович не успел как следует перетряхнуть кадры. Союзники Горбачева не имели того влияния, каким обладал Черненко. Партийный аппарат живет по своим законам. Даже ленинское завещание в свое время оставили без внимания, не то что предсмертную волю Андропова.
С момента последней болезни Андропова именно в руках Константина Устиновича Черненко оказались рычаги управления страной. Он заменил Андропова, работал с аппаратом. Партийный аппарат ориентировался только на второго секретаря. Приход к власти Черненко после смерти Юрия Владимировича был так же предрешен, как и утверждение самого Андропова генсеком после смерти Брежнева.
Черненко продержался еще год. В определенном смысле избрание его было подарком судьбы для Горбачева. Если бы генеральным избрали, скажем, более крепкого Андрея Андреевича Громыко, он бы надолго занял это кресло. Михаил Сергеевич мог бы и не дождаться, пока оно освободится. Черненко, надо отдать ему должное, не пытался отодвинуть Горбачева, как многие поступили бы на его месте. К Михаилу Сергеевичу у него могло быть завистливое и неприязненное отношение — молодой, здоровый, я скоро уйду, а он сядет на мое место. Но он поддерживал Горбачева.
Михаил Сергеевич смог стать генеральным только потому, что Черненко настоял на том, чтобы в его отсутствие именно Горбачев вел заседания секретариата и политбюро. Константин Устинович сделал еще один символический шаг. Пересадил Горбачева в кресло справа от себя, которое традиционно занимал второй человек в партии. Но Михаил Сергеевич чувствовал себя неуверенно.
Профессор Вадим Печенев, помощник Черненко, рассказывал мне:
— Мы пытались изнутри какие-то вещи реформировать. Я считал, что надо отказаться от идеи строительства коммунизма и строить социализм, соответствующий тем идеалам, которые присущи русскому народу, например стремлению к социальной справедливости. У нас был серьезный разговор с Горбачевым, который сидел тогда в кабинете Суслова. Я сказал ему, глядя в его располагающие к доверию глаза: «Надо отказаться от идеи строительства развитого социализма».
Горбачев задумчиво ответил:
— Вадим Алексеевич, мы уже отказались от построения коммунизма, сейчас мы отказываемся строить развитой социализм. Нас не поймут.
Работать с ним тогда было очень трудно, вспоминал Печенев:
— Я понимал, какие перед ним стояли личные задачи, поэтому ему мои усилия что-то изменить были безразличны. Все наши предложения он блокировал с консервативных позиций. Я этому удивлялся, не понимал, как может человек нашего поколения занимать такую консервативную позицию. Но он уже чувствовал близкую власть и не хотел делать ничего, что могло бы ему помешать.
До того момента, как Горбачев стал генеральным секретарем, он держался фантастически осторожно. А вот когда стал хозяином страны, то решительно отринул прошлое.
11 марта 1985 года был пасмурный и тоскливый день. Генеральный секретарь ЦК КПСС Константин Устинович Черненко умер накануне в 19:40. Печалились, похоже, только его семья и ближайшее окружение. Как ни странно это звучит, на Старой площади, где располагался аппарат ЦК партии, царило приподнятое настроение.
В три часа дня в Кремле собралось политбюро — определяли преемника. Через два часа на пленуме ЦК избирали нового генерального секретаря — единоличного хозяина страны. Когда прозвучало имя Михаила Сергеевича Горбачева, зал взорвался овацией. Судьба государства решилась. И вот уже четверть века политики и историки пытаются понять, чем было избрание Михаила Сергеевича — случайностью или закономерностью?
В последние два месяца жизни Черненко Горбачев уже руководил страной. Он и был кандидатом номер один. И все-таки в марте 1985 года ему необходим был союзник среди старой гвардии, который в момент решающего голосования выдвинул бы его кандидатуру. Кто-то из сильных мира сего должен был прийти ему на помощь. Иначе кресло достанется другому.
Все шансы сменить Черненко были у министра обороны Дмитрия Федоровича Устинова, самого влиятельного члена политбюро. Уже Горбачев говорил Устинову:
— Беритесь, Дмитрий Федорович. Поддержим вас на посту генерального секретаря.
Маршалу Устинову было далеко за семьдесят, но он продолжал работать в бешеном темпе, не давая пощады ни себе, ни другим. Осенью 1984 года состоялись совместные военные учения на территории Чехословакии. После маневров советская делегация задержалась, чтобы принять участие в праздновании 40-летия Словацкого национального восстания. Погода была плохая, а прием устроили на открытой террасе. На радостях генералы обнимались и целовались.
