От лжекапитализма к тоталитаризму! - Антонов Михаил Алексеевич (серия книг TXT) 📗
Но вот ликвидирована послевоенная разруха, начался и продолжается (хотя и с перерывами и кризисами) рост уровня жизни, к власти в большинстве стран Европы пришли социалисты, провозгласившие своей целью создание общества всеобщего благосостояния. В итоге там не стало голодных, а в ряде стран и бездомных, средний бюргер имеет стандартный набор наиболее важных жизненных благ — квартиру (а то и особняк), работу (или пособие по безработице, позволяющее существовать, не испытывая беспросветной нужды), приличный уровень медицинского обслуживания, доступность образования. Получили социальные гарантии и европейские крестьяне. В довершение всего страны Европы, хотя и остались национальными государствами, объединились в своего рода метагосударство — Европейский Союз.
Если бы предвоенную политическую карту мира пришлось корректировать по состоянию на сегодняшний день, то можно было бы закрасить все страны ЕС одной краской, и они бы образовали единую метрополию. Зато эта метрополия оказалась бы… без колоний.
Все колониальные империи распались, хотя колониализм не исчез, а принял форму неоколониализма, когда страны, называемые «развитыми» и вступающие в постиндустриальную фазу, эксплуатируют как «развивающиеся» (находящиеся на доиндустриальной стадии), так и индустриальные страны посредством неэквивалентного обмена. И всё же обретение колониями независимости считается прогрессивным явлением. Во всём мире… кроме Европы.
Нет, там не раздаются призывы силой оружия снова навязать бывшим колониям прежние порядки. Но выражаются сожаления по поводу того, что в освободившихся колониях жизнь стала не лучше, а хуже (о том, что это произошло по вине неоколонизаторов, разумеется, не говорится). А выводы делайте сами.
А какой же общественно-политический строй установился в наиболее развитых странах Западной Европы, которые мы по привычке называем капиталистическими?
Вспомним работу Ленина «Империализм, как высшая стадия капитализма». В чём её смысл?
У марксистов принято считать главным в теории Маркса учение о революции, о диктатуре пролетариата и о коммунизме. В действительности главное у Маркса — это показ хаотичности капиталистического производства, из которой выход состоит в одном — в замене этого хаоса плановым хозяйством. Всё остальное у Маркса — не строгий научный вывод, а его представления о желаемом развитии событий. Ленин и увидел в империализме тот этап капитализма, когда создаются условия для устранения этого хаотического строя, и нужна лишь пролетарская революция, чтобы перейти к социализму. Ибо производство уже стало общественным, а присвоение оставалось частным, и осталось только устранить это противоречие.
В России так оно и получилось. Она не могла пойти по пути эволюции, потому что ей нужно было сбросить ярмо колониалистов — западного капитала. Русская революция ликвидировала частную собственность на основные средства производства. Европейский же пролетариат, если не считать отдельных революционных вспышек, быстро погашенных правящими классами, не последовал этому примеру, и этого следовало ожидать. Ведь Ленин сам же писал, что в странах Европы, обладавших колониями, за счёт грабежа колоний буржуазия подкармливает и своих пролетариев. Эти нации в целом превратились в эксплуататоров, потому что европейский пролетарий — в душе такой же собственник, как и европейский буржуа, о чём писал ещё Достоевский. Только буржуа — удачливый собственник, а пролетарий — собственник-неудачник. Теперь и буржуа, и пролетарии европейских стран совместно эксплуатируют страны «третьего мира», хотя наряду с этим и внутри страны оставалась эксплуатация пролетариата буржуазией. Европейские страны превратились в государства-корпорации, ставшие орудиями эксплуатации других народов, государствами-паразитами. Появились и теоретики в социал-демократии, которые стали отрицать то в наследии Маркса, что Ленин считал в нём главным.
В 1899 году Эдуард Бернштейн выпустил книгу «Предпосылки социализма и задачи социал-демократии», в которой заявил, что прогноз Маркса относительного дальнейшего развития капитализма не оправдался. Дальнейшая пролетаризация общества не происходит, возникает всё больше малых и средних предприятий, растут ряды служащих и пр. Поэтому марксистам следует не пролетарскую революцию готовить, а бороться за развитие буржуазной демократии и постепенно, отстаивая интересы наёмных работников, двигаться путём реформ к социализму как воплощению нравственной задачи — достижению свободы, справедливости и солидарности. Социал-демократическая партия Германии осудила Бернштейна как ревизиониста (реабилитирован он был только в 1959 году). А после Октябрьской революции появились и другие теоретики, вроде Каутского, которые оправдывали отказ европейского пролетариата от следования по пути русских, от революции, заодно критикуя опыт Советской России за недемократичность.
Опыт СССР оказал на Европу громадное, но двоякое воздействие. Да, там «верхи» поняли, что нужно пойти на уступки «низам», иначе можно потерять всё. Но и «низы», руководимые социалистами, вовсе не желали кровопролитной гражданской войны. И они, в конце концов, добились почти социализма, лишь не покушаясь на частную собственность, которая для европейцев остаётся «священной и неприкосновенной». У европейцев были иные, чем у русских, ценности, социальное положение, менталитет.
Европа пошла по тому пути, который был для неё органичен, и без революций и покушений на частную собственность стала почти социалистической или полусоциалистической (по мнению многих российских аналитиков, «более социалистической», чем был СССР). Но, видимо, резервы социализации в ней исчерпаны. Дальнейшее её развитие создало бы для европейцев угрозу утраты идентичности.
Если первая половина XX века прошла под знаком появления в Европе корпоративных и тоталитарных государств, то вторая половина ознаменовалась волной либерализма. Даже в Германии, в которой после её объединения в 70-х годах XIX века царил «прусский дух» организации, ещё более усилившийся в годы нацистского правления, после её поражения во Второй мировой войне снова взяли верх исконно присущие немцам настроения либерализма и индивидуализма.
И вот сегодня в объединённой Европе образуется гремучая смесь идей превосходства над прочими людьми. Франция уповает на своё многовековое культурное превосходство, немцы — на расовое, Англия — на колонизаторский опыт. К тому же именно Европа склонна выступить как «колыбель христианства» (хотя в действительности такой колыбелью была Палестина, другое дело, что христианство, не привившееся «на родине», послужило одной из основ европейской культуры). И объединённая Европа становится опорой «консервативной революции», то есть главной ударной силой мировой контрреволюции.
Ну, а если главной движущей силой прогресса, как движения к наведению порядка в мире, был СССР и станет снова Россия, то разве не ясно, что объединённая Европа будет представлять собой самую серьёзную угрозу именно для нашей страны? Тем более, что так уж сложилась история.
Корни европейского миропонимания
В данной работе уже говорилось о влиянии мировидения морских разбойников — викингов на психологию европейцев, в особенности англосаксов и германцев. Теперь нужно сказать ещё об одном истоке — о влиянии мировидения греков.
Принято считать, что Россия и Запад — это два различных мира, причем Россия ведет свое начало от Византии, то есть от Греции, а Западная Европа — от Древнего Рима. А на самом деле это — плод многовекового (чаще даже бессознательного) искажения истории. В действительности именно Россия — наследница Рима, а Запад имеет своей духовной родиной Грецию. И, пожалуй, первым это заметил выдающийся русский мыслитель Н. Ф. Федоров, писавший, что Европа — это всего лишь Греческий полуостров, только повернутый набок да увеличенный в размерах.
Всем нам вдалбливали в головы так называемый «греческий феномен» в культурной истории человечества: какую бы область знания мы ни взяли, в истоке ее обязательно найдем древнего грека (об этом, в частности, писал Ф.Энгельс). В действительности миф о «греческом чуде» был постулатом в Новое время и как раз именно потому, что эллинская культура рассматривалась как проект для культуры европейской, поэтому греки обязаны были преуспеть в любой наперёд взятой области, что и благополучно обнаруживали специалисты по античности. Сейчас же, когда «греческий психоз» поутих, видно, что эллины, наряду с несомненным вкладом в ряд важных дисциплин, в другие не внесли практически ничего (например, в юриспруденцию, языкознание и др.). Кроме того, — обычно умалчивается о главном — о диком презрении греков ко всему не-греческому.
