Избранное. Том 2 - Петраков Николай Яковлевич (читать книги полные txt) 📗

Тип российского политика предполагает равнодушие к народу, взгляд на граждан как на подчиненных. В России политик, пришедший к власти, видит себя в качестве первого чиновника – этакий столоначальник земли русской. И сразу начинает заниматься реорганизацией «вверенного ему учреждения». Все это было бы смешно, когда бы не было так грустно…

Для власть имущих в России народ превращается в абстрактную массу. Дистанцироваться от нее как можно быстрее – интуитивная потребность наших политиков. Желательно порвать даже личные контакты со средой, из которой он всплыл на поверхность политической жизни – таково непременное условие «развязанности рук». Нормальное состояние российских политиков – это когда они могут с чувством глубокого удовлетворения процитировать строку из Осипа Мандельштама: «Мы живем, под собою не чуя страны». В таком политическом мире ответственность зачастую трактуется как слабость, а реформаторский авантюризм возводится в доблесть.

Вот, в сущности, почему двадцатый реформаторский век в России стал таким человеконелюбивым.

Важной особенностью социальных и политических экспериментов в России явилось то, что они имели в своей основе экономический стержень. Дважды российские реформаторы покушались на экономические основы жизни общества, на святая святых организации всей хозяйственной жизни – собственность.

Сначала полному разрушению подвергся институт частной собственности. Тотальное обобществление средств производства буквально перевернуло правовую основу государства, идеологию, социальную и индивидуальную систему ценностей. С точки зрения поставленных целей коммунистическими реформаторами была одержана блестящая и сокрушительная для общества победа. Другое дело, что в основе этих целей лежали утопические экономические идеи.

Спустя 75 лет общественная собственность подверглась не менее тотальной атаке. Теперь уже приватизировать предполагается все, включая уникальные месторождения, морские порты, аэропорты, магистральные трубопроводы, железные дороги, общенациональные информационные системы. Второй за сто лет экономический переворот вновь потряс политическую систему страны, изменил социальный статус десятков миллионов людей, нанес мощный удар по производственному потенциалу.

Оба экономических переворота отнюдь не осчастливили население. Не потому, что их творцы этого не хотели, а потому что творцы эти проявили полное незнание сущности экономических взаимодействий внутри общественных систем, имели весьма поверхностное представление о внутренних (и ни при каких условиях неотменимых) силах, организующих экономические процессы и обеспечивающих их эффективность.

В представляемой читателю работе сделана попытка обсудить эти силы и процессы. Но речь не только об этом. Человек не может заниматься 24 часа в сутки научными исследованиями. Он живет среди людей, думающих чаще не об основах социально-экономического развития (что, кстати, совершенно правильно), а о текущих коллизиях в политике, экономике, культуре.

Книга писалась так, как я живу. А живу я в научных и политических дискуссиях, познал и работу чиновника, был бит властями, но не до крови. Это ни в коем случае не означает, что перед читателями мемуары (хотя есть отдельные зарисовки интерьеров высшей власти, с которой жизнь угораздила соприкоснуться). Скорее всего это все-таки научный трактат, попытку дать объективный диагноз состояния страны. Вообще для меня как для человека, относящего себя к научному миру, нет ничего интереснее диагностики. Практикующему врачу, политику, предпринимателю, банкиру подавай рецепты для лечения недугов. Рецептов много – диагностика хромает.

Эта книга никак не для сквозного чтения. В ней есть чисто научные разделы, вкрапления общефилософских размышлений, исследования текущих проблем экономической политики, которые перерастают в хронические, не чужд автор и политической публицистики. Такова, может быть, к сожалению, а может, к счастью, жизнь ученого. В башне из слоновой кости никак нынче не отсидеться, но и без серьезной науки существование опускается на уровень парнокопытных.

Глава 1

Экономика как кибернетическая система

Если читатель пожелает почерпнуть из этого раздела элементарные сведения о механизме функционирования рынка, о кривых спроса и предложения (или кривой Филлипса), конкуренции, олигополии и монополии, функции денег и банков, то автор сразу его разочарует. О рынке от Милля и Смита до Хайека и Самуэльсона написано столько томов научной, учебной и популярной литературы, что повторяться было бы столь же скучно, сколь и бессмысленно. Здесь любопытен другой момент.

Во всем море изысканий о рынке и по поводу рыночных отношений мы не найдем четкого ответа на, казалось бы, простой вопрос: а зачем нужен рынок, в чем причина именно рыночной организации экономической жизни? Перелопатив тысячи страниц экономической литературы, вы узнаете много полезного и бесполезного о том, чем отличается свободный рынок от несвободного или от тоталитарной экономики (т. е. нерынка), на вас обрушатся потоки исторических подробностей о том, как возникали товарно-денежные отношения в первобытном обществе, Древнем Риме и еще более древнем Китае. Но вы не найдете ответа на вопрос: рынок – прихоть развития цивилизации или объективная необходимость ее существования? Конечно, в литературе либерального толка мы обнаружим указания на связь рынка в экономике с демократической традицией в обществе. Однако на другом полюсе нас встретят рассуждения на тему неэффективности демократических, а следовательно, рыночных институтов.

У сторонников рынка как единственного способа организации функционирования экономической жизнедеятельности и противников этой точки зрения есть одна общая черта: и те и другие воспринимают рынок как данность, априорно заложенную в развитие цивилизации. И дальше задача исследователя в зависимости от его идеологической ангажированности заключалась лишь в том, чтобы собрать комплект аргументов, доказывающих либо преимущества рынка, его эффективность и способность нести благосостояние людям, либо, наоборот, историческую ограниченность рынка, несовместимость конкуренции с принципами социальной справедливости.

Итак, никто не задался вопросом, но даже если и задался, то увлекся другими, оставив этот без ответа: рынок органичен для этой цивилизации (как, например, двупол ость) или необязателен (как, например, цвет кожи)?! Отсутствие четко аргументированного ответа на этот вопрос привело к возникновению полярных отношений к рынку, его концептуальной основе.

Если рынок – историческая случайность или промежуточная форма экономических отношений, то его можно и нужно трансформировать в более эффективные механизмы управления. Можно создать альтернативу рынку, например, плановую экономику (военную, директивную, тоталитарную и т. д.). Но если это не так, если то, что называется рынком, есть одна из систем (может быть, главная) обеспечения функционирования и вообще существования общества, или, говоря более высокопарно, цивилизации, именно той цивилизации, которой мы, к сожалению, а может быть, к счастью, принадлежим?

Формально альтернатива – план или рынок – может быть сформулирована именно в такой жесткой постановке. Однако в реальной действительности господствуют компромиссы. Экстремисты – это, как правило, провинциалы из очень глухой глубинки. Чем ближе к границам – государственным, национально-этническим, тем выше уровень коммуникабельности, тем естественнее тип мышления, основанный на компромиссе. В процессах познания, научного творчества и практической реализации накопленного знания заложены те же, если хотите, бытовые закономерности. Действительно, а почему либо рыночная, либо тоталитарная система организации экономической жизни? Может быть, это будет коктейль, компенсирующий жесткость рынка и водянистую размазанность, экономическую инфантильность социальных гарантий?