Троцкий против Сталина. Эмигрантский архив Л. Д. Троцкого. 1929–1932 - Фельштинский Юрий Георгиевич
По существу дела, к концу 1932 г. Троцкий потерял какое-либо влияние в ВКП(б), сохранив его лишь среди бывших членов партии, находившихся теперь в заключении и ссылке; впрочем, там оставались, за весьма редким исключением (Х.Г. Раковский, Л.С. Сосновский и немногие другие), малоизвестные лица, число которых продолжало таять. Это было связано с тем, что получить свободу и даже восстановиться в партии (в 30-х гг. применялся чудовищный бюрократический термин «партизоваться») было еще довольно просто – достаточно было энергично покаяться. Недаром в среде заключенных была распространена частушка: «Если есть у вас томленье по семье и чайнику, напишите заявленье ГПУ начальнику» [89]. Российский ученый Ю.А. Поляков вспоминает, что его родственник А.С. Поляков, молодой историк, арестованный за принадлежность к «оппозиции большевиков-ленинцев», то есть сторонников Троцкого, был приговорен Особым совещанием ОГПУ в январе 1929 г. к ссылке в Сибирь на три года. Несмотря на такой приговор, Поляков, видимо вначале упорствовавший в своей ереси, несколько месяцев находился в Тобольском политизоляторе (тюрьме). Но уже 26 июня того же года дело было закрыто, а сам он досрочно освобожден и получил разрешение свободно проживать по всей территории СССР «вследствие подачи декларативного заявления» [90].
Понимал ли Троцкий, что его позиции в ВКП(б) почти полностью и безвозвратно утрачены? С одной стороны, как трезвый политик, он не мог не отдавать себе в этом отчета. С другой стороны, вел он себя так, как будто в СССР назревает глубочайший политический кризис и его шансы на возвращение во властные политические структуры растут.
По-видимому, ближе к истине первое утверждение. Внешний оптимизм, который он пронесет до конца своих дней, был скорее хорошей миной. Но эта мина была абсолютно необходима для самосохранения в качестве политического деятеля.
Еще раньше, в пору существования объединенной оппозиции, дипломатический представитель Чехословакии в СССР Й. Гирса обоснованно писал: «Оппозиция состоит главным образом из интеллектуалов, которые по своему духовному уровню возвышаются над основной массой членов партии, и это вызывает по отношению к ней определенное их недоверие. Сила сталинской позиции состоит в том, что он является представителем количественно преобладающей части партии, то есть интеллектуально посредственных людей» [91]. Этот вывод в еще большей степени относится к следующему периоду, когда интеллектуальные маргиналы, Шариковы со Швондерами, заняли все решающие позиции, а интеллигенты-оппозиционеры под любыми предлогами отказывались от «заблуждений», чтобы занять хотя бы незначительные позиции поближе к жене и чайнику.
Всего этого Троцкий старался не замечать. «Одна, но пламенная страсть», которая владела его умом и сердцем, – это стремление отстранить от власти Сталина и его группу, восстановить «ленинское», как он себе его представлял, руководство.
Очевидно, неверно сводить целиком и полностью все выступления Троцкого против сталинизма к борьбе за власть, к личному соперничеству, тем более что эта перспектива становилась все более призрачной. Троцкий искренне критиковал и бичевал сталинский курс – кровавую коллективизацию, провалы первой пятилетки, бюрократическое вырождение, непрерывные крутые колебания курса в мировой политике и в международном революционном движении – от заигрывания с британскими тред-юнионистами и китайским Гоминьданом к политике «третьего периода», чреватого якобы мировой революцией, затем назад, к курсу народного фронта, и вновь к совместной с нацистской Германией агрессии в Восточной Европе. Вождь оппозиции тщетно надеялся на некие изменения в советском руководстве, на перестановку сил в правившей группе и какие-то другие чудеса. Они конечно же не были полностью исключены, но вероятность их с самого начала была минимальной. А со временем она стала вообще эфемерной.
Реально изменения, не носившие системного характера, но казавшиеся глубокими, начались лишь через много лет после смерти Троцкого, со смертью в 1953 г. его главного антагониста и убийцы. Вскоре после этого псевдоистина, проповедовавшаяся Троцким, о «хорошем» Ленине и «плохом» Сталине стала проникать в широкое общественное сознание.
Писатель Л. Жуховицкий говорил о себе в том времени: «…Я верил в мудрость Ильича, замечательное учение которого так хамски извратил подлец Виссарионович» [92]. Увы, невольно заимствуя ход мыслей Троцкого, советские власти продолжали шельмовать его всеми доступными средствами. Точно так же ни его идеям, ни ему лично не было бы места в хрущевском, брежневском или горбачевском лагере, если бы он дожил до этой поры. Но так или иначе именно Троцкий был основоположником того мнения в марксистском обществоведении, согласно которому сталинизм был не продолжением, а противоположностью ленинизма, отрицанием всего предыдущего этапа развития Советского Союза, резким шагом назад в общественном развитии [93]. Любому беспристрастному аналитику, думается, должна быть ясна предвзятость и ненаучность такого подхода.
Призывая возвратиться к истинному ленинизму, Лев Давидович видел себя единственным законным вождем, последователем Ленина, вещающим истину относительно развития СССР и мирового революционного процесса, самого понимания марксизма. Хотя эта формула не произносилась тогда ни одним из главных соперников (Троцкий так и не произнес ее, да и не мог произнести, Сталин же ввел в официальный обиход в 1947 г., вписав в собственную «Краткую биографию»), каждый из них видел себя «Лениным сегодня».
Любопытно отметить, что Сталин, представляя Троцкого как некоего дьявола, главное исчадие ада, основного виновника всех недостатков и трудностей, переживаемых СССР, зловещую тень, маячившую за спиной всех врагов, да и прилагая огромные усилия для подготовки и организации его убийства уже в начале Второй мировой войны, тем самым отдавал должное Троцкому, поднимал его, по существу дела, на собственный уровень. Оба они уподобляли себя древнегреческим богам, казнившим и миловавшим огромные людские массы по собственной прихоти.
Имея в виду, что отстранение Сталина от власти и возвращение к основам «ленинизма» были в представлении Троцкого одним и тем же, вождь оппозиции умело использовал диалектику для превращения тактических вопросов в программные и наоборот. Троцкий, например, отнюдь не выступал за «демократию в партии», когда он был у власти, но стал решительным оппонентом тайного голосования в коммунистических организациях и органах, когда оказался в оппозиции. О том, что тайное голосование имеет для него только инструментальный смысл, он говорил достаточно открыто. «Я хочу тайного голосования для рабочих-большевиков в партии против бюрократов, против термидорианцев», – писал он Борису Суварину 29 апреля 1929 г. из Турции [94]. В этом документе он возражал против тайного голосования в Советах, потому что это будет, мол, голосование против коммунистов, и называл такое требование «меньшевистским». Поистине и в случае нашего героя подтверждалось бессмертное высказывание Д. Оруэлла о том, что на «скотном дворе», то есть при власти коммунистов, все животные равны, но некоторые более равны, нежели остальные. И разумеется, всякую иную позицию Троцкий именовал вздором, буржуазным мышлением, жалким идейным банкротством и прочими уничижительными определениями.
Опытному и трезвому политику не могло не быть ясным, что в условиях, когда политическая мафия, в каковую все более превращалась компартия, осуществляет бесконтрольную власть в стране, самой этой мафией можно управлять только диктаторскими и преступными методами, и декорум демократии, демократического централизма – это лишь средство сокрытия реального положения вещей, закрепления узды на шее неопытной, малообразованной и попросту глупой и доверчивой членской массы.
