Тюрьма народа - Широпаев Алексей (книги без регистрации полные версии .txt) 📗
Именно новгородцы составили культурно-расовое ядро позднего донского казачества, благодаря которому Дон стал одним из плацдармов сопротивления иудео-московскому режиму в 1918-м и в 1942 г.г. (сейчас мы не говорим о наростах; казачество в целом – сложное и противоречивое явление, в том числе и в расовом смысле, хотя, надо сказать, что некоторые историки ведут происхождение донского казачества от древнеарийской воинской касты). "Казаки-новгородцы на Дону самый предприимчивый, стойкий в своих убеждениях, даже до упрямства, храбрый и домовитый народ. Казаки этого типа высоки на ногах, с широкой могучей грудью, белым лицом, большим, прямым хрящеватым носом, с круглым и малым подбородком, с круглой головой и высоким лбом. Волосы на голове от темнорусых до черных; на усах и бороде светлее, волнистые…" (там же). Налицо в общем нордический генотип. Именно новгородцы принесли на Дон вечевое устройство, выборность священников, а также многие обряды, коренящиеся в русском "язычестве" (Новгород очень медленно, вплоть до ХII века, усваивал христианство и в конечном счете весьма ариизировал его, создав особое, народное православие, весьма отличное от византийско-московской церковности). Так, при бракосочетании "когда собирались ехать в церковь, то впереди поезда шел, а с хутора мог и ехать, священник с крестом в руках, за ним жених в алой черкеске, с высокой шапкою в руках, рядом с колдуном (точнее, с волхвом – А.Ш.)…" (этот обычай в самом Новгороде запретили собором лишь в 1667 году). Кроме того, в Новгороде был распространен обычай венчаться в "церкви и около ракиты, как о том поется в былине о Дунае Ивановиче: "круг ракитова куста венчалися" (само же венчание в церкви считалось не обязательным). "Известно, – пишет Е.П. Савельев, – что Разин, отвергавший форму церковного брака, велел венчать молодых вокруг ракиты или вербы. Не удивительно, что Разин, как человек грамотный, читал и хорошо знал древние новгородские языческие предания. Это подтверждается и тем, что Разин часто выражался языком былин, подражая Ваське Буслаеву, новгородскому удальцу". Уместно предположить, что знаменитый казачий вождь был посвящен в сокровенную арийскую традицию, из-за чего и заслужил у профанических московских церковников репутацию "колдуна" (после ареста Разина держали в соборном притворе на "освященной" цепи).
Исследователи отмечают также архитектурное сходство древних новгородских и донских храмов. Объяснение этому простое: строительное искусство на Дон принесли новгородцы, унаследовавшие его от своих предков-венедов, знавших не только зодчество, но и литье статуй (еще в ХI веке в Упсале, по свидетельству Адама Бременского, стоял золотой кумир Радигаста). Новгородцы считались "лучшими мастерами при возведении церковных деревянных построек как в северных областях, так и на Дону. План и фасад этих построек был свой, особенный, древне-славянский, ничего общего с византийским стилем не имеющий – это архитектура древне-славянских языческих капищ, близко напоминающая древне-персидскую… Окна в этих церквах до начала ХIХ века были круглые и маленькие, так что впечатление внутренности подобного храма было мрачно и напоминало скорее грозного языческого Сваргу прибалтийских славян, чем кроткого Иисуса" (там же).
Кроме того, "связь новгородских областей с Доном сказывается, помимо исторических данных, еще в следующем: в говоре, тождественных названиях старых поселений, озер, речек, урочищ…, народной орнаментике, нравах…, обособленном церковном управлении, антропологии жителей-воинов древнего Новгорода и Дона и проч." (там же).
Е.П. Савельев пишет о Разине: "Закон, общество, церковь, все, что веками сложилось в московском государстве под влиянием византийского культа, им отвергалось и попиралось". Разин, в чьем солнечном имени слышится древнеарийское название Волги – РА – это расовая реакция русских на господство азиатчины. Атаман хотел переделать Россию на казачий, т.е. новгородский лад; проще говоря, хотел переделать Россию в Русь. Восстание Разина разразилось тогда, когда позорное крепостничество ознаменовало дальнейшее отчуждение московской (российской, советской) Системы от русского народа. С 1649 года в Московской "Руси", которую по сей день патриоты воспевают в качестве "народной монархии", русских продавали как скот, оптом и в розницу.
Неслучайно, что в 1668 году – в контексте разинского движения – восстал Соловецкий монастырь – духовный центр вольнолюбивого Новгородского Поморья, куда приходил паломником Разин. Соловки встали за старую веру, сохранявшую расовые народно-православные начала. Восемь лет северная твердыня выдерживала московскую осаду, и лишь в 1676 году, благодаря предательству отщепенца, царские войска взяли крепость. Расправа была по-московитски жестокой. Из 400 защитников Соловков уцелело лишь четырнадцать – кого перевешали, а кого просто заморозили. После Октября иудо-большевики, продолжая традицию московского азиатизма, отомстили светлым Соловкам, устроив там один их своих первых лагерей уничтожения русских.
Е.П. Савельев утверждает, что в ходе подавления разинского восстания Москва истребила порядка 100 тысяч человек. Русская попытка взломать клети Проекта была, как до и после этого, пресечена нещадно. Каратели сжигали целые деревни вместе с жителями лишь по подозрению в повстанчестве (Тухачевский потом будет травить мятежных мужиков газами). Об этих "хатынях", мы почему-то не вспоминаем…
Несбывшаяся Русь Петра
Разин был казнен в 1671 году, но уже в 1672-м родился тот, кто сказал о нем: "…жалко, что он не в мое время". Эти слова произнес… последний царь и первый император. Призрак Новгорода вновь встал над Россией, выйдя на этот раз из кремлевского терема. Русь ввалилась в Россию революцией, вождем которой стал московский царь, сбросивший с себя старый, пропахший Ордой и Византией титул, как тяжелую ферязь. Великий Новгород воплотился в Петре Великом.
Петр перенес столицу на Балтику, точнее, на Новгородчину, и тем самым решительно заявил, что русские – народ западный, европейский. Петербург – этот новый город – стал исторической "реинкарнацией" Новгорода (не в плане государственного устройства, а как культурно-расовый тип). Питер – это Новгород в немецком камзоле. Да, Петр был экстремистом, но для того, чтобы перешибить многовековую азиатчину, нужны были экстремальные меры. Надо было не подбривать бороды, а рубить их; не перекраивать долгополые византийско-татарские наряды, а насильно, указом вводить европейское платье, сообразное белым людям. Необходимо было стремительно подавить азиатскую знать, и для этого требовалось снадобье сильное и бескомпромиссное – и таковым стали немцы. Как дустом, Петр щедро усыпал страну спасительным германским элементом, который в течение последующих двух веков отстаивал в России арийские ценности. Это было второе пришествие норманнов. Да, Петр не создал новую белую аристократию; место аристократии в его Империи заняло, увы, чиновничество. Но Петр создал великую армию во главе с великолепной офицерской (в значительной мере – немецкой) кастой, культивировавшей традиции рыцарства – и это, до известной степени, восполнило потерю. Д. Галковский пишет: "Начиная с ХVIII века русская армия, совершенно европейская по своему духу и организации, являлась главным бастионом культуры, могущественным оплотом европеизации, в конце концов сорвавшейся, но успевшей принести обильные плоды для всего человечества.
Соответственно, вторичная азиатизация России (иудо-большевицкая революция – А.Ш.) сопровождалась параллельным уничтожением белой армии…"
Религиозность Петра имела не просто западный, а северо-западный, новгородский вектор. В форме германского протестантизма в Россию потянуло свободой духа, характерной для Новгородчины и нордической Европы вообще. Старообрядчество к тому времени превратилось в дремучий обскурантизм, олицетворявший в глазах Петра ненавистную ему Московию. Петровский "протестантизм" неизмеримо ближе к исконно-русской, народной религиозности, чем тогдашнее староверское трупное "благочестие". Впрочем, Петр не щадил и "никонианскую" церковь, взрывая ее своими карнавалами и "всешутейшими соборами", чьи фаллосообразные кубки знаменовали освобождение энергии древних семенных культов, спрессованной веками бесполости. Отсюда и нелюбовь Петра к монашеству – здоровый сын своей расы, он видел глубокую аномальность этого явления. Как известно, петровский Регламент запретил мужчинам идти в монастырь до тридцатилетнего возраста, а монахиням – "давать окончательные обеты до пятидесятилетнего возраста, и послушничество, продолжавшееся до тех пор", не препятствовало вступлению в брак. Это, конечно, не расовые законы, но, по крайней мере, биологические нормы, продиктованные заботой о породе, о естестве. Уставший от противоречий и инородности христианства, Петр хотел цельности и природности: он впустил в Россию античность, чей мрамор забелел в усадебных парках, сделав их подобием священных рощ Эллады и Рима.
