Революция.com. Основы протестной инженерии - Почепцов Георгий Георгиевич (полные книги .txt) 📗
Реальные революции меняли социальные основы общества, приводя к власти новые элиты. Бархатные революции, а также цветные их варианты последнего времени не столько меняют элиты, сколько совершают их круговорот. Частично это связано с меняющейся структурой общества, в рамках которого появляются новые элиты, которым требуется «собственное место под солнцем». Так, например, одной из движущих сил оранжевой революции в Киеве стал «бунт» малого и среднего бизнеса против бизнеса олигархического, который был определенной «тенью» существующей власти.
В целом мы можем разграничить традиционные, бархатные и цветные революции по типу приходящей элиты и по типу смены социального строя, получая в итоге следующий результат (см. табл. 1).
Таблица 1
Классификация революций по типу приходящих элит и по типу смены социального строя
Применение насилия не может служить таким признаком, поскольку даже революция 191 7 года обошлась без кровопролития.
Мятежи, дворцовые перевороты являются определенным «кирпичиком» истории, меняющим спокойное развитие событий, уничтожая их предсказуемость. Корнелий Тацит, например, описывает разнообразные мятежи времен Древнего Рима. Эдвард Луттвак считает путч гораздо более демократичным, чем дворцовый переворот [1]. Разницу он видит в том, кто может совершить тот или иной тип изменений. Дворцовый переворот совершается только «своими», в то же время путч допускает «чужих», то есть тех, кто находится вне правительства, но в то же время в самой стране.
Классики изучения революций – Тед Сколпол и Джек Голдстоун
– подчеркивают трансформирующий характер революций. Т. Сколпол задает революцию как быструю трансформацию государственной и классовой структур, сопровождаемую и частично проводимую с помощью классового восстания снизу. Джек Голдстоун
– как трансформацию политических институций оправдания власти в обществе и сопровождаемую формальной или неформальной массовой мобилизацией и неинституциональными действиями, подрывающими существующую власть.
Характерным для революции является определенный всплеск агрессивности, направленный на внутреннего оппонента, а не внешнего противника. Сергей Переслегин говорит, что революция «тоже война, только направленная на более близкого противника» [2]. Вспомним агрессивность, проявленную даже в физическом пространстве после революции 1917 года, когда громились дворцы и другие культурные ценности. Одновременно эта же агрессивность распространяется в информационном и когнитивном пространствах, проявляя нетерпимость к иному мнению.
Джон Гейтс соглашается с мнением многих исследователей по поводу отсутствия обшей теории революции, начиная с проблемы определения самого понятия революции [3]. Жак Эллюль при этом отмечает, что «мы должны принять в качестве революции то, что люди в определенный период воспринимают как революцию и таким образом называют ее сами». Бессмысленно говорить, что революция 1830 года не была революцией, если те, кто делали ее, верили, что это было именно так.
К будущему можно двигаться эволюционным путем, а можно революционным. Любой интенсивный метод всегда болезнен для общества, но он, несомненно, сокращает путь вперед. «Когда мятеж кончается удачей, зовется он, как правило, иначе», – говорится в одном из переводов Самуила Маршака, иллюстрируя, что попытки интенсива могут быть как удачными, так и неудачными. При этом осуществляется модель переноса одного и того же инструментария в разные страны. Так, новый тип бархатных революций сначала прошел в Восточной Европе, потом в Югославии и Грузии, в 2004 году в Украине. Сегодня существует предупреждение о грядущих революциях лозы в Молдавии, революции маков в Киргизии, революции тюльпанов в Казахстане [4]. Киргизская к настоящему времени уже и завершилась.
Однако другие аналитики подчеркивают будущую направленность подобного инструментария на Россию и Азербайджан. Для России, например, предложен термин «березовой революции» [5]. Марат Гельман, активный участник выборов на Украине, говорит о переносе этой ситуации на российскую почву следующее: «Основная опасность есть на региональном уровне. В ситуации, когда губернаторы назначаются, мы можем получить нечто подобное в отдельно взятом регионе – условно, какой-нибудь «оранжевый Псков». Это будет некий протест против неудачного назначения. А в масштабах страны просто нет игроков, которые могли бы осуществить оранжевую революцию. На Украине двигателем событий были пассионарные люди, защищавшие свои убеждения, и были серьезные игроки, которые могли профинансировать и оформить энергию этих людей. В России сегодня не осталось ни одного игрока, способного играть в такую рискованную игру. Но в масштабе региона нечто подобное – очень опасно» [6]. В любом случае успех имеет склонность к переносу на новую почву. Как отмечает Джон Гейтс, американская, французская, русская революции становились примером для других [3]. Э. Зельбин также активно поддерживает идею влияния старых революций на новые [7].
Имея перед собой модель, ее не так и легко перенести на новую почву. Отличие Украины от России увидел и Глеб Павловский, положив его в основу объяснения неудачной работы российских политтехнологов на выборах. Дмитрий Фурман рассмотрел эти отличия более подробно. Он акцентирует ряд особенностей, которые сформировали базу для возникновения оранжевой революции [8]:
• иные исторические модели: Россия – Петр Первый, Иван Грозный, Украина – гетманы, казацкая вольность;
• разобщенность, плюралистичность украинского общества в отличие от российского: два языка, четыре церкви, существенное различие регионов;
• Украина проголосовала за независимость, поэтому только Леонид Кравчук, в отличие от Бориса Ельцина или Станислава Шушкевича, имел за собой такой мандат;
• Украина в 1994 году произвела ротацию власти;
• большие слои украинского общества хотят в Европу.
Причину оранжевой революции Андрей Дмитриев видит в процессе смены элит, в случае когда в легальном поле ее было невозможно произвести [9]: «Очевидно, что режимы Шеварднадзе, Кучмы (далее – по списку) отжили свое. А бархатные революции выполняют функции санитарной обработки постсоветского пространства, уничтожая то, что должно умереть. Именно поэтому возможен их экспорт в Молдавию, Киргизию, Казахстан и другие страны, ведь правящие в СНГ элиты похожи друг на друга, как близнецы-братья».
Тут следует вспомнить и ситуацию в Литве, когда элита «вытолкнула» Роландаса Паксаса с поста президента путем импичмента, но сделала это все же легальным способом. Первое лицо и элита также попали в конфронтационный цикл, завершившийся отстранением. Перед нами возникает несколько вариантов разрешения межэлитного конфликта, кроме более простого варианта смены в результате выборов (см. табл. 2).
Таблица 2
Межэлитные конфликты на постсоветском пространстве
При этом процессы нового мироустройства, развитие глобализации делают любое внутреннее действие зависимым от внешних координат, сегодня уже невозможно представить себе ситуацию, когда подобные существенные трансформации проходят без активной роли внешнего наблюдателя, берущего на себя часто и роль арбитра. Эта же проблема стоит и перед сегодняшней Россией, которая однотипным образом будет вынуждена опираться на внешний инструментарий в случае обострения своей внутриэлитной борьбы. Сравним следующее наблюдение: «Вряд ли у современной российской власти есть возможности для широкого превентивного насилия, что повышает вероятность обращения к внешнему гаранту. В условиях предельной слабости государственных институтов и распадения пространства власти роль центра установления порядка и справедливости возьмет на себя Запад в лице его международных институтов и организаций» [10].
