Крёстный отец Кремля Борис Березовский, или история разграбления России - Хлебников Павел (читать бесплатно книги без сокращений .TXT) 📗
Банк «Столичный», по словам Тарасова «получастный, полугосударственный», был учрежден в феврале 1990 года тридцатишестилетним Александром Смоленским, в будущем одним из главных деловых сподвижников Березовского. В 70-е и 80-е годы Смоленский, как и многие будущие российские миллионеры, промышлял на черном рынке. Из источников российских правоохранительных структур следует, что он несколько раз был осужден за экономические преступления, за кражу и незаконную коммерческую деятельность, и какое-то время провел в тюрьме. В 1988 году, в разгар перестройки, Смоленский открыл в Москве кооператив строительных материалов и быстро преуспел. В 1990 году он создал свой банк, который вырос в мощную финансовую структуру и сыграл ведущую роль в залоговых аукционах 1995 года и ельцинской избирательной кампании 1996 года. Банк «Столичный» остался закрытым акционерным обществом и не баловал мир информацией о своей деятельности. Но в какой-то момент Березовский приобрел крупный пакет акций этого банка — по некоторым правительственным источникам, 25 процентов.
Три миллиона долларов, инвестированных в «Алису» — одна из первых ссуд, выданных банком «Столичный». Кредитовать компанию, за которой стоял Артем Тарасов, — это казалось вполне резонным. Он был человеком интеллигентным, деловым, полным идей. С распадом Советского Союза Россия лишилась многих портов, и Тарасов пытался получить кредит в 200 миллионов долларов на строительство трех коммерческих портов: на Черном море, на Тихом океане и в Мурманске. Он также планировал создать новую частную авиационную компанию — на развалинах государственного гиганта «Аэрофлот». Был и еще один проект — открыть в Швейцарии новый российский экспортно-импортный банк, зарегистрированный на Каймановых островах. Тарасов также предлагал следующую схему: выкупить старые ангольские долги Советскому Союзу, а потом вновь продать их правительству Анголы в обмен на туристическую инфраструктуру вдоль берегов Африки. Все это были здравые идеи, почти все они были воплощены в жизнь через несколько лет другими людьми.
Наиболее важным компаньоном Тарасова за рубежом оставался Марк Рич. С 1990 года через Рича проходили довольно большие объемы российского экспорта нефти, алюминия и другого сырья. Но на первом же году правления Ельцина за свои успехи Ричу пришлось нести политическую ответственность. Российское правительство наконец-то всерьез заинтересовалось набранными мелким шрифтом торговыми контрактами, которые Рич подписал с российскими экспортерами. Когда в 1992 году я спросил старого друга Березовского Петра Авена, министра внешней торговли, правда ли, что Рич для продвижения своих сделок подкупал директоров предприятий и правительственных чиновников, Авен ответил, что это не исключено.
«У нас немало примеров того, что такие долгосрочные отношения приводят к неформальным и часто коррумпированным связям, и это не всегда хорошо, — уклончиво отвечал Авен. — Эти компании знают, кому и что платить, кому и что дарить и в результате потом они покупают продукцию дешевле себестоимости. Это не секрет. Мы к таким компаниям относимся осторожно».
Хотя было ясно, что реальный босс «Алисы» — Тарасов, первым лицом представлялся Герман Стерлигов. Этому молодому человеку была по душе роль нового русского: в Москве он открыл «Клуб миллионеров», часто давал интервью в газетах. Хвастался, что его богатство невозможно сосчитать. «Алиса» держала деньги в одной из своих пяти офшорных компаний (остров Мэн, Панама, британские Виргинские острова и другие места), кроме того Стерлигов утверждал, что приобрел тысячи тонн стратегических металлов, 30 000 гектаров земли в центре России, служебные площади в разных городах страны, даже ценную коллекцию живописи, включая картины Кандинского, Малевича и Шагала.
Но его богатство быстро испарилось. Когда я разговаривал со Стерлиговым летом 1992 года, он был мрачен, неразговорчив, нервничал. Только однажды он вдруг воспрянул духом — похвастался, что продал покупателю из Ирана оборудование для ядерной установки. «Что за оборудование — не знаю. Я не специалист. В названии — 12 букв и 17 цифр. — Всю остальную часть разговора он был мрачен. — Все стоит. Рублей ни у кого нет. Никто ничего не покупает и не продает. Товарооборот нулевой. Это же катастрофа для всей страны!»
Но истинная причина беспокойства Стерлигова крылась в другом: власти всерьез занялись его гигантскими коммерческими прибылями. Я спросил Стерлигова: какое правительственное учреждение может рассказать мне о его делах? «Идите в КГБ, — ответил он. — В Шестое управление (управление по борьбе с организованной преступностью и незаконной экономической деятельностью). У них о наших делах — самая лучшая информация».
Через несколько месяцев «Алиса» прекратила существование, ее отделение на Уолл-стрит закрыли. Герман Стерлигов ушел в небытие. Артем Тарасов отказался от своих честолюбивых проектов по строительству коммерческих портов и созданию инвестиционных банков. Российская пресса (на основе информации из правительственных источников) обвинила Марка Рича в даче взяток, незаконном экспорте сырья, содействии утечке капитала и даже в отмывании наркотических долларов. Началось парламентское расследование, и все амбициозные планы Рича «провисли». Тарасова к суду никто не привлекал — ни за «Урожай-90», ни за другие якобы расхитительские акции; в декабре 1993 года он был избран в российский парламент и получил юридическую неприкосновенность.
Кое-кому из известных коммерсантов начала эпохи Ельцина повезло меньше. Многих убили. На Константина Борового, основателя Российской товарно-сырьевой биржи, было совершено как минимум два покушения (взорвали бомбу у дверей его квартиры, обстреляли из засады машину на загородной дороге), после чего он расстался с бизнесом и занялся политикой; его также избрали в парламент.
«Если термин „предприниматель“ толковать честно и нормально, таковых сегодня в России просто нет, — заявил торговец ювелирными изделиями Георгий Хаценков. — Я бы сравнил нашу экономику с нигерийской: ею правит государственная мафия, государственные учреждения сливаются с преступными группами, нормальных законов нет. Рынка нет. Есть только коррумпированные чиновники, взятки, полная анархия».
Все сделки, которые торговые фирмы заключали с правительством где-то в 1990 году, рухнули с падением Советского Союза. В Кремле к власти пришли новые люди — одна часть коммунистического истэблишмента (круг Ельцина) выпихивала с теплого места другую (старое советское правительство). В конечном счете, первые коммерсанты (Марк Рич, Тарасов, братья Стерлиговы и другие) оказались за бортом, но не потому, что их пригвоздил закон. Их просто вышибли с рынка конкуренты. Одним из предприятий, устоявших в эпоху «кто смел, тот и съел» — так можно охарактеризовать первые годы в посткоммунистической России, — оказался «ЛогоВАЗ».
«Жигули» на продажу
Вскоре после того, как к власти пришел Ельцин, в Россию приехал американский предприниматель Пейдж Томпсон — завязать деловые отношения с российскими автопромышленниками. Томпсон в прошлом был казначеем американской нефтяной компании «Атлантик Ричфилд» («Арко»). Человек инициативный, он начал новую карьеру — стал продавать автомобильные запчасти на территории бывшего Советского Союза. Успех пришел быстро. Он заключил контракт на 4 миллиона долларов с «АвтоВАЗом» — дойной коровой Березовского. Речь шла о продаже шин «Гудиэр». В ходе переговоров Томпсон попросил «АвтоВАЗ» открыть аккредитив под гарантию какого-нибудь западного банка. Ему сказали: такую гарантию даст французский банк «Кредит Лионнэ». Позже этот банк чуть не рухнул, пав жертвой знаменитого скандала с мошенничеством и присвоением средств, но тогда он казался структурой мощной и респектабельной. Томпсона такая гарантия устроила.
Потом начались странности. Томпсону сказали, что взять аккредитив нужно не в Париже (где находится «Кредит Лионнэ»), а в Лозанне, в Швейцарии, где нужно связаться со структурой «Форус сервисиз С.А.». Он прибыл в «Форус» в Лозанне и обнаружил в конторе двух русских, праздно сидевших в креслах. «В конторе не было абсолютно ничего, это была прекрасная контора, но абсолютно пустая, если не считать мебели — просто пустые столы и стулья, — вспоминает Томпсон. — Комнат было три или четыре, на столе стояла большая бутылка виски, кроме этих двух мужчин и секретарши, не говорившей ни на одном из известных мне языков, в помещении не было никого».
