Черчилль. Биография. Оратор. Историк. Публицист. Амбициозное начало 1874–1929 - Медведев Дмитрий Александрович
Уинстон очень надеялся, что отец появится на чествованиях по случаю победы в поэтическом конкурсе. Он заранее подготовился: проверил расписание и сообщил отцу, на какой поезд лучше садиться486. Он также обратился за поддержкой к своей матери. «Постарайся, чтобы папа приехал, – умолял он ее. – Папа еще ни разу не приезжал»487. Лорд Рандольф не приедет и на этот раз.
Черчилль-старший навестит своего сына только в ноябре 1889 года, доставив ему массу удовольствия488. Это будет его первый и последний визит в Хэрроу489. Преподобному Уэллдону даже пришлось намекнуть родителям несчастного ученика, что их более частое появление было бы очень желательно490.
Но Черчилля не только редко навещали, иногда его не забирали домой на каникулы, что вызывало у мальчика настоящую истерику: «Моя драгоценная мамочка, прошу тебя, сделай все, что в твоих силах. Подумай только, насколько я несчастен, оставаясь здесь. Ты же обещала. Мне хочется рассказать тебе о стольких событиях. Где все? Никто уже давно мне не пишет и не рассказывает никаких новостей. Где Эверест? Постарайся, любимая мамочка, успокоить твоего любящего сына»491.
«Ой! Ой! Ой, дорогой! Глупенький, я не имела в виду, что ты останешься в Хэрроу, – последовал ответ леди Рандольф. – Я просто не могу принять тебя дома. Мне действительно надо уезжать. Я постараюсь что-нибудь для тебя придумать. Я буду у тети Клары. Возможно, она тебя возьмет»492.
Чем же была так занята леди Рандольф, что не могла найти время для родного сына? Частично ответ дает сам Черчилль в своем романе «Саврола», главная героиня которого – Люсиль – во многом списана с его матери. «Она вела очень занятую жизнь, – сообщает автор. – Приемы, балы, вечера заполняли время зимнего сезона тяжкой работой безостановочных развлечений. Иностранные вельможи ценили ее не только как самую обаятельную женщину Европы, но и как влиятельную политическую фигуру. В ее салоне толпились знаменитейшие люди всех стран. Государственные деятели и военачальники, поэты и ученые преклоняли колени в этом храме»493. Общественная жизнь поглощала все силы и время Дженни, оставляя ей мало возможностей для общения с детьми. Просматривая ее мемуары, опубликованные в 1908 году, поражаешься, насколько мало она упоминает Уинстона. Если говорить о его детстве, то встречаются всего два, да и то косвенных упоминания. Одно – в описании поездки в Ирландию494, второе – об отдыхе в Гаштайне495.
Может создаться впечатление, что судьба сыновей вовсе не интересовала Дженни. «Действительно ли лорд и леди Рандольф были плохими родителями?» – спросит младшая дочь Черчилля Мэри Соамс (1922–2014) кузину своей матери Сильвию Хенли (1882–1980). В отличие от родственницы, Мэри Соамс не знала бабушку лично. Отношение к ней формировалось под влиянием двух противоположных факторов: с одной стороны – отец, который никогда не говорил о матери плохо, с другой – супруга Черчилля Клементина, не благоволившая к свекрови и полагавшая, что Уинстон заинтересовал собственную мать, только когда стал знаменитым. Сильвия Хенли не сразу ответила на вопрос. Минуту-две она собиралась с мыслями, после чего вымолвила, тщательно подбирая слова: «По-моему, даже для стандартов своего времени они были ужасно плохими родителями»496.
Трудно поспорить с мнением очевидца. Но биографы матери Черчилля все же берут на себя смелость не согласиться. «Дженни никогда не была холодна, – считает одна из авторитетных биографов леди Рандольф Анна Себба. – Выражение любви не доставляло ей неудобств. Ее взаимоотношения с Уинстоном всегда были открытые и теплые, даже когда она упрекала его»497. Аналогичной точки зрения придерживается и историк Ральф Мартин: «Уинстон знал, что, несмотря на занятость, мать всегда готова его выслушать. Он всегда был уверен в ее любви к нему»498. По мнению Мартина, в своих отношениях с детьми Дженни руководствовалась теорией, согласно которой детям надо предоставлять как можно больше ответственности. Столько ответственности, сколько они смогут освоить499.
Эту мысль подтверждают также воспоминания друга семьи журналиста Джорджа Уошборна Смолли (1833–1916), который описывает эпизод прогулки на лодке в компании леди Рандольф и ее детей. Еще на берегу юный Черчилль взял руководство в свои руки. Он единолично управлялся с лодкой. «Я достаточно поднаторел в управлении лодками, чтобы видеть: Уинстон, хотя и не проявлял большого искусства, знал, что делает». Дженни, уверенная в своем сыне, полностью доверяла ему500.
А как же быть с мемуарами леди Рандольф и всего двумя упоминаниями Уинстона в его детские годы? На этот вопрос ответила сама Дженни. Во-первых, тем, что посвятила книгу «двум сыновьям – Уинстону и Джону». Во-вторых, когда глубокомысленно заметила: «Возможно, для некоторых эти Воспоминания будут интересны в первую очередь тем, что в них осталось недосказанным»501.
Какими бы ни были отношения между леди Рандольф и ее старшим сыном, влияние этой женщины на его воспитание и становление личности было огромным. Когда он подрастет, она будет выводить его в свет, приглашая в свой салон виднейших политиков, в том числе будущих премьер-министров Розбери, Бальфура, Асквита. Каждый из них сыграет важную роль в жизни ее сына. «В те дни никто не видел определенности в том, как Дженни Черчилль воспитывает своих сыновей, – вспоминала впоследствии леди Уорвик. – Она развивала именно те качества, которые сами по себе проявились бы в них лишь через много лет. Она находила время, чтобы ободрить и поощрить их умение выражать свои мысли. Мне до сих пор смешно вспоминать, как школьник Уинстон излагал свой взгляд на политическую обстановку лорду Хартингтону»502.
В какой-то степени Дженни была для Черчилля не только матерью, но и отцом, который, по словам нашего героя, «никогда не слушал, что я ему говорю, никогда не принимал мои слова во внимание»503. Леди Рандольф не только слушала, но и активно поощряла сына высказывать свою точку зрения. Понимала она и то, что ее возможности не безграничны. Она могла развивать своего первенца, но ее усилий все равно недостаточно. «В конце концов, через два месяца Уинстону исполнится семнадцать лет, – говорила она супругу. – Ему необходимо, чтобы его воспитывал мужчина»504.
Годы спустя Черчилль задастся риторическим вопросом – насколько обширна власть родителей над своими детьми. «С одной стороны, можно подумать, что само будущее находится в их руках, – рассуждал он. – В начале жизненного пути они самые главные. Они контролируют впечатления, поступки и опыт, а также обладают властью, не имеющей обжалования. Но при всем этом разве не удивительно, насколько бессильны они на самом деле?»505
В случае самого Черчилля бессилие родителей проявилось очень наглядно. Он был сложным ребенком. Преподаватели Хэрроу жаловались на его «забывчивость, невнимательность и непунктуальность». «Уинстон настолько организован в своей неорганизованности, что я и в самом деле не знаю, что с ним делать», – разводил руками его классный руководитель Генри Оливер Дэвидсон (1854–1914). Те, кто его учил, не понимали, как, обладая способностями, которые должны были обеспечить мальчику верхнее место в классе, он оставался в самом низу по успеваемости506. Уинстон и сам признавал свою «невнимательность и забывчивость»507. К тому же он, как выразился В. Г. Трухановский, был «страшным болтуном, почти непрестанно разговаривая с тех пор, как научился произносить слова»508.
Леди Рандольф ничего не оставалось, как проявлять суровость, строго отчитывая своего отпрыска: «Твой отчет об успеваемости очень плохой. Твой стиль учебы, порывистый и непоследовательный, обеспечил тебе последнее место. Мы с отцом очень разочарованы. Уверена, у тебя найдется тысяча причин для извинения, но если бы ты занимал хоть немного более высокое место по успеваемости, а твоя учеба отличалась большей методичностью, я бы попыталась согласиться с некоторыми из них. Дорогой Уинстон, ты делаешь меня несчастной, я возлагала на тебя такие надежды и так гордилась тобой. Следующие год-два окажут влияние на всю твою жизнь, остановись и одумайся, пока не стало слишком поздно» (выделено в оригинале. – Д. М.)509.
