Газета "Своими Именами" №10 от 26.10.2010 - Газета " (лучшие бесплатные книги txt) 📗
Неужели до сих пор не поняли, читатель, о ком и о чем завёл я речь? Да о Евтушенко же Ев-гении и о премии в 5 миллионов рублей, наконец-то, к 75-летию недавно полученной им. Столь долгая волокита, скорее всего, объясняется собственным признанием поэта: «Я, как ни странно, Наташа, застенчивый человек. Лишь рюмка вина помогает мне преодолевать эту застенчивость». А ведь застенчивость – родная сестра скромности и робости, стыдливости и стеснительности. Вот какой благоуханный букет. Какие же тут премии! Без рюмки он – как мимоза. Я думаю, многие не поверят, что поэт сам сказал о своей застенчивости. Вспомнят хотя бы о том, что за всю русскую историю только он да Солженицын обрели роскошные поместья по обе стороны океана. И это застенчивость?.. Поэтому указываю источник: Наталья Дардыкина. Интервью «Летающий Евгений». «МК», 17 июля 2008, с.10.
Эта Дардыкина и есть та Наташа, его ровесница из «Московского комсомольца», которой поэт сделал потрясающее признание о своей застенчивости. У него едва ли не во всех газетах есть пламенные почитательницы-сверстницы: вот в «МК» эта Дардыкина, в «Комсомолке» - Ольга Кучкина, в «Новых Известиях» - Юлия Немцова, в «Новой газете» - неужели не Юлия Латынина?.. И когда он является из своей Оклахомы, этот рой так и набрасывается на него, так и обседает. И о чем только ни расспрашивают, что только ни выпытывают!
- Как детишки Женечка да Митенька?
- Прекрасно! Уже меня переросли и оба стихи пишут.
Это очень интересно. У гениального Пушкина было четверо детей, и ни один не стал писателем; у гениального Толстого – восемь, и тоже ни один не стал писателем. А у не очень гениального Сергея Михалкова – только двое, и оба получили по наследству великий художественный дар; и у не совсем гениального Евтушенко тоже только двое, и тоже уже тянутся к наследственному таланту. В чём дело? Загадка...
Почему-то интервьюерши не спрашивают, а где третий - усыновленный Петя, с которым Евтушенко так носился, таскал по своим вечерам, сажал рядом, - куда он девался, пишет ли тоже стихи или ему не до этого?
- А как твоя жена Маша? Пишешь ли ты ей стихи?
- Маша на тридцать лет моложе меня. Конечно, я пишу ей стихи. Вот, могу почитать. Оцените полёт духа. Но рядом напечатайте и стихи, посвященные первой жене – Ахмадулиной, которая на тридцать лет старше Маши…
Он читает, а газета потом печатает и то –
Со мною вот что происходит:
Совсем не так ко мне приходит..,
и другое -
Я люблю тебя больше природы,
Ибо ты...
Дардыкина ликует: настоящая поэзия не может без «иботы»?! Женя, ты гений фаллической поэзии!
Ибо ты как природа сама...
Ну, это несколько странно для гения. Когда Николай Тихонов писал
Ты мне нравишься больше собаки,
Но собаку я больше люблю.
Разделять ты привыкла со всяким
Своё время и душу свою...
Тут всё обоснованно и понятно. А у нашего гения? Он считает нужным обосновать и доказать свою любовь логично - «ибо» (хотя прав был Горький: «Любовь, как солнце на небе, – неизвестно на чём держится»), но логики-то нет. Всем известно, что любая женщина, любой мужчина это часть природы, даже, если угодно, её венец. Вот и надо бы написать примерно так:
Пусть узнают все в мире народы -
Я и в 75 - жеребец.
Я люблю тебя больше природы,
Ибо ты – её перл и венец!
А он закончил так:
Я люблю тебя больше свободы.
Без тебя и свобода – тюрьма.
Это лицемерно: чего ж, спрашивается, ты так часто и добровольно оставляешь жену и мчишься за океан – прямо в российскую тюрягу? Дардыкиной эти строки без «иботы» едва ли понравились, но она тотчас нашла другой повод для восторга.
Матвиенко - Тимошенко - Евтушенко
- Как любишь ты, Женя, предстать перед публикой в рубашке неимоверного цвета!
О да, страсть к рубашечкам, брючкам, кепочкам и вообще к переодеваниям у него невероятная. Тут сразу всплывают в памяти только три всем известных великих имени: губернатор Матвиенко, бывший украинский премьер Тимошенко и вот между ними оклахомский поэт Евтушенко. Но он всё же кое в чем отличен от дам-соперниц. Те, согласитесь, одеваются и несколько раз на дню переодеваются со вкусом, а этот каждый раз - как Петрушка, а уж раздевается на публике так, что не приведи Господи видеть. Вот его цветная фотография в «Комсомолке» три года тому назад, когда он, как обычно, примчался в Москву на свой день рождения. Стоит в костюме с букетом в руке: весь в полосочку, в клеточку, в крапинку, одна пола пиджака белая, другая голубая, одна штанина розовая, другая... И ведь так с юных лет! Уже тогда Твардовский ему однажды сказал: «Ты не поэт, а циркач!». Проморгал.
И потом, морально-политическое переодевание упомянутые дамы совершили только один раз: были комсомолками – стали балаболками. А он, кроме этого, сколько?.. Считать вам не пересчитать.
- У тебя в Переделкино, – продолжает изливать восторг Дардыкина, - совершенно великолепная пристройка к дому (уж о самом доме она и не говорит) из светлых брёвен – роскошная кухня, где сотворяется не еда, а, кажется, какой-то особенный образ жизнелюбия.
Да, он пылко, но застенчиво любит эту новую жизнь в новой России. Вот издал роскошную, как кухня на даче, книгу, на красной обложке которой золотом - «Ев-гений». Разве это можно было при проклятой Советской власти?
Юлия Немцова, увидев эту книгу, призналась в «Новых Известиях»: «Сразу вспомнились строки:
Ты - Евгений, я - Евгений.
Ты - не гений, я - не гений...
И дальше». А дальше не так роскошно, как кухня. И мы не будем цитировать. А дадим свой вариант окончания:
Ты - поэт и я – поэт.
Но тебе подобных нет.
И в самом деле нет, с какого конца ни подойти. Даже если с такого, вроде бы пустячного, как помянутая страсть к переодеваниям.
А премий-то всяких у него, как по осени в урожайный год солёных огурцов в бочке, но уж очень хотелось ему получить ещё и от новой власти из рук президента Медведева. Четыре года тому назад тоже в день рождения поговорил он об этом с корреспондентом МК, на сей раз это не Дардыкина:
- Евгений Александрович, в этом году на вас обрушилось сразу несколько премий...
- Да. Но все они из-за границы, не из России. При всём их обилии я даже не выдвигался ни на одну...
Слышите, какая обида в словах великого поэта? А ведь Советская власть дала ему немало орденов и премий – Трудового Красного знамени, Знак почёта, Дружбы народов, Государственную премию... И уж как его пестовали наши самые высокие руководители! Он рассказывает, что запросто звонил Брежневу, тот – ему, захаживал и к Андропову, тот дал свой личный телефон... Уж не говорю о том, что поэт писал доносительского колоритца письма членам Политбюро, секретарям ЦК, министрам – Суслову, Ильичеву, Мелентьеву... И вот при всём этом жаждет он получить еще что-нибудь и антисоветское.
Правда, некоторые его звоночки и письмишки «наверх» более чем удивительны. Вот однажды собрался он в Америку, где было назначено его выступление в Мэдисон-Сквер-Гарден, «собрались 15 тысяч» любителей его поэзии, говорит. Но - «меня заставили подписать письмо, в котором я отказываюсь от этого вечера, потому что болен». Да кто ж тебя, такого знаменитого и беспартийного, мог заставить? Кто руки ломал или раскалённый шомпол загонял? Неужели старик Федин? Неизвестно. А уж прошло с тех пор лет тридцать-сорок. Можно бы и назвать.
Ну, хорошо, допустим, с помощью солженицынского раскалённого шомпола всё-таки заставили. Кто устоит против шомпола! Но что дальше? А дальше поэт, видимо, сразу после подписания рескрипта об отречении в шестой комнате ЦДЛ прямо из ресторана звякнул Брежневу и пожаловался и припугнул: «Если вечер сорвётся, это подорвёт престиж страны». Через полчаса Брежнев звонит в ресторан ЦДЛ: «Нельзя ли к телефону беспартийного большевика Женю Евтушенко?». Тот поднимается из-за столика, подходит и слышит: «Всё в порядке. Мы устранили бюрократические недоразумения. Счастливого пути!» А кто бюрократ? Какие недоразумения – рескрипт? Странно. Подписал же...
