Сталинский неонеп - Роговин Вадим Захарович (книги онлайн без регистрации полностью txt) 📗
Неимоверно возросшие бедствия народных масс даже в самых передовых странах капитализма умножали число сторонников свержения капиталистической системы. Однако революционное движение, обладавшее могучим потенциалом, оказалось подорванным изнутри — политикой сталинизированного Коминтерна, подчинившего всю деятельность коммунистических партий государственным интересам СССР и уделявшего «борьбе с троцкизмом» намного больше внимания, чем антиимпериалистической и антифашистской борьбе. Перманентные чистки коммунистических партий и отход от коммунистического движения тысяч и тысяч людей, разочаровавшихся в «советском эксперименте», скомпрометированном сталинизмом, ослабили революционные силы как раз в тот исторический момент, когда возникли объективные возможности для их мощного подъема во всём мире.
Поражение революционных сил сначала в Германии, затем во Франции и Испании во многом явилось результатом ошибочной политики Коминтерна, в свою очередь обусловленной страхом Сталина перед возможностью спонтанного возникновения социалистических революций в других странах. Победа таких революций в Европе могла перенести центр коммунистического движения из Советского Союза в более развитые страны, вызвать подъём антисталинских коммунистических и социалистических сил (как это произошло на первых этапах гражданской войны в Испании) и в конечном счете вырвать из рук Сталина господство над зарубежными компартиями. Для Сталина были приемлемы только такие коммунистические режимы, возникновение которых было вызвано его геополитическими расчетами и которые находились под его полным контролем [2].
Вторая мировая война стала не только следствием жестоких межимпериалистических противоречий, но и расплатой за предательство сталинизмом международной социалистической революции. Поражение фашизма в этой войне было достигнуто, по словам Андре Жида, «благодаря антинацистскому тоталитаризму» [3]. После войны сталинский тоталитаризм явился, по признанию П. Тольятти, «подобием смирительной рубашки, которая не позволила коммунистическому движению в момент, когда была окончена война и оно завоевало столько новых позиций, продемонстрировать всю свою силу, развить все свои творческие способности, показать всему миру, что социалистический строй, за который мы боремся, является строем подлинной демократии во всех областях социальной жизни» [4].
Сталинистское перерождение советского общества и международного коммунистического движения привело к тому, что исторические законы стали пробивать себе дорогу другими путями. Уже в 30-е годы обнаружилось, что Октябрьская революция объективно принесла больше прав и свобод трудящимся передовых капиталистических стран, чем народам Советского Союза. Оказавшись перед лицом социального вызова социализма, правящие круги буржуазно-демократических государств были вынуждены пойти на немалые уступки трудящимся своих стран (а затем — колониальным народам), которые существенно изменили всю капиталистическую систему. «Если на другой день после Октября не совершилась мировая революция, которую исступлённо ждали массы среди гражданской войны и разрухи, то совершилась мировая реформа, и это было побочным результатом неслыханных жертв, принесённых нашим народом для общего дела социализма» [5].
Начало этой «мировой реформы», или социальной перестройки капитализма, относится к середине 30-х годов, когда в ряде крупнейших капиталистических стран было введено прогрессивное социальное законодательство (законы о социальном страховании, платных отпусках, правах профсоюзов, государственной помощи безработным, «справедливом» найме рабочей силы и т. д.) и существенно расширилось государственное регулирование экономики с использованием плановых начал. В одних странах (например, во Франции) эти реформы были вызваны революционными выступлениями рабочего класса, в других (прежде всего в США) они стали результатом гибкой и предусмотрительной политики буржуазных правительств, их стремления предотвратить социальный взрыв, грозящий потрясением и ломкой господствующей системы. Но во всех случаях такие реформы означали внедрение некоторых социалистических принципов при сохранении экономических основ капиталистического строя.
Сравнительно короткий исторический период, рассматриваемый в данной работе, был временем бурных социальных изменений не только в капиталистических странах, но и в Советском Союзе. Исторические сдвиги, произошедшие в нашей стране за эти три года, показали, что стремительные ритмы общественной жизни могут быть характерны не только для революционных эпох, но и для эпох победоносного наступления реакции.
Внимательное прочтение сталинских речей и статей той поры свидетельствует: инспирируя всё новые политические кампании против «контрреволюционного троцкизма», Сталин в то же время внимательно изучал новые работы Троцкого и использовал некоторые их идеи в своей практической политике. Так, выход из периода «экономической чрезвычайщины» был достигнут в результате переориентации внутренней политики на осуществление мер, настойчиво предлагавшихся Троцким в годы первой пятилетки: установление более низких и реалистических заданий для второго пятилетнего плана. В не меньшей степени идеи Троцкого оказали влияние на внешнеполитический курс Сталина, отказавшегося от трактовки социал-демократии как «социал-фашизма» и ориентировавшего советскую дипломатию и Коминтерн на установление широких антифашистских союзов. «Когда речь шла о безопасности собственного правления, Сталин с готовностью прислушивался к совету своего противника, хотя часто с запозданием и всегда в своей грубой и извращённой манере» [6].
Эта извращённая форма реализации даже правильных идей вытекала из того, что Сталин в вопросах большой политики неизменно оставался грубым прагматиком и эмпириком, неспособным к глубоким научным обобщениям и теоретическому предвидению. Как неоднократно подчёркивал Троцкий, Сталин никогда не обладал сколько-нибудь чётким стратегическим планом и умением предвидеть даже ближайшие последствия своей политики; он никогда не исходил в выработке своей тактики из теории и стратегии, а, наоборот, приспосабливал теорию и стратегию к потребностям тактики. Он изменял свой политический курс лишь под влиянием явных и непосредственных трудностей, с которыми сталкивался в своей политической практике, причем немалая часть этих трудностей была порождена его бессистемной и лишённой всякого научного обоснования политикой.
Об отсутствии у Сталина политической дальновидности писал и Ф. Раскольников: «Предпринимая какой-нибудь шаг, он не в состоянии взвесить его последствий. Он постериорен. Он не предусматривает события и не руководит стихией, как Ленин, а плетётся в хвосте событий, плывёт по течению» [7]. Этот сталинский хвостизм не мог быть скорректирован и его ближайшим окружением, откуда Сталин с конца 20-х годов последовательно изгонял самостоятельно мыслящих людей и в котором он предпочитал оставлять самоучек, способных лишь к беспрекословному служению его личной власти. Хотя в середине 30-х годов в сталинском окружении ещё оставались яркие личности, «вождь» подавлял их индивидуальность, добивался от них слепого повиновения и при малейшем намёке на сопротивление прибегал к беспощадным репрессиям.
В 1933 году в Советском Союзе завершилась растянувшаяся на шесть лет фактическая гражданская война правящей бюрократии с большинством крестьянства. Едва одержав победу в ней, бюрократия «стала изо всех сил взращивать новую аристократию» [8]. Формирование новых привилегированных групп, составлявшее социальное содержание сталинского неонэпа, не могло не вызывать протеста в народных массах и в рядах большевистской партии. Этим объясняется то парадоксальное, на первый взгляд, обстоятельство, что ослаблению «чрезвычайщины» в сфере экономики и стабилизации социально-политической обстановки в стране сопутствовало ужесточение «чрезвычайщины» в политической жизни.
Эта «чрезвычайщина» нашла выражение в новой волне террора, который сопровождался чудовищными судебными подлогами, положившими начало компрометации большевизма в сознании миллионов людей. Согласно этим подлогам большевистская партия с первых лет её существования возглавлялась людьми, способными к самым низким уголовным преступлениям. Вакуум доверия к партии стал заполняться верой в исключительность и величие Сталина. Цепочка возникших на этой основе ложных схем распалась сразу же после разоблачения на XX съезде сталинских преступлений. Это в свою очередь породило новый вакуум доверия: Сталин представал теперь в своём истинном обличии тоталитарного злодея, с его же главных политических противников не были сняты пятнавшие их обвинения.
