Необъявленная война. Россия в огненном кольце - Егорченков Дмитрий (читать книги полностью без сокращений txt) 📗
При этом если поисковые машины в теории не несут ярко выраженного персонального начала (то есть единообразны для всех пользователей), то френд-ленты в социальных сетях становятся элементами тонкой настройки внешнего информационного фона. Человек оказывается заложником иллюзии, что чтение новостей в каком-нибудь «Твиттере» или «ВКонтакте» освобождает его от воздействия пропаганды, ведь он не смотрит телевизор, а черпает новости из Глобальной сети.
Что характерно, телевизор не может вступить в дискуссию. А вот в соцсетях, напротив, может возникнуть эмоциональное обсуждение (хотя вопрос о степени его эмоциональности остается открытым, так как верификация участников спора чаще всего происходит по степени активности собственно в сетевом сегменте, а значит, не исключен вариант «монолога в диалоге с телевизором»). Таким образом, наличие смартфона оказывается своеобразным пропуском в мир глобальных коммуникаций. Его отсутствие, напротив, выключает человека из коммуникационной среды, вернее, из определенного сегмента этой коммуникации. По всей видимости, остановить этот процесс невозможно. И пространство электронной коммуникации будет лишь увеличиваться – по аналогии с развитием письменности, технологии печатной книги, радио и т. д. Поэтому и «мягкосиловые» инструменты будут совершенствоваться, постепенно уходя от шаблонных решений.
Речь, конечно, не только о США. Очевидно, что значение обновленной «мягкой/умной силы» в общем балансе власти всех государств должно со временем неминуемо возрастать. Напомним, что речь председателя КНР Си Цзиньпиня на 70-й сессии Генеральной Ассамблеи ООН была соткана из различных проявлений инструментов «мягкой силы». Причин здесь несколько. В частности, существуют тенденции к сокращению возможностей применения государствами военной силы для разрешения собственных проблем (из-за взаимного переплетения экономик, больших издержек, связанных с применением современного оружия, а также снижения значения «военной доблести» в шкале ценностей современных постиндустриальных обществ). К тому же в нынешнюю информационную эпоху фактор привлекательности той или другой страны имеет гораздо большее значение, чем раньше. Здесь ключевым моментом становится противостояние идей, концепций, мировоззрений и пропагандистских механизмов, которыми, будем реалистами, активно пользуются все международные игроки.
С чем же внутри тех или иных обществ резонируют, вступают во взаимодействие эти высокие политические технологии? Прежде всего с мировоззренческими максимами. Поэтому в рамках дискуссии о будущем России, как представляется, важной доминантой является размышление о смысловой, идейной составляющей этого будущего. Потому что жизнь или исторический процесс в целом идет по вполне опознаваемому эволюционному пути. Как любят говорить философы, через человека материя осознает саму себя, то есть движение осуществляется от неразумного через менее разумное к более разумному. Или, в терминологии великого Гегеля, от субъективного духа через объективный дух к абсолютному духу. Или, если мы говорим об обществе, от нравственного хаоса к некоему своду общечеловеческих ценностей. Сразу оговоримся, это движение нелинейно и часто общечеловеческая цивилизация блуждает в темных тупиках, а потом возвращается на проторенную дорогу.
Размышляя о таких тупиках и современной западной цивилизации, социологи активно используют понятие пост: постмодерн, посткультура, постобщество и даже постчеловек. ПОСТфактическое. Подразумевается под этим начавшийся в середине XX века процесс отмирания традиционного и духовного в западной культуре (и самой культуры – в гуманистическом значении слова, в значении «титанов Нового времени»).
Основная черта этого процесса – смена логики мышления и стандартизация всех элементов жизни при общей фетишизации и одновременной подмене смысла понятия «свобода». При этом классические эстетика, нравственность, антропный принцип искусства признаются ушедшими в историю. Проще говоря, если в традиционных обществах основой была иерархия, в обществах модерна – человек-творец, то в постмодерне – ничто, пустота, хаос, броуновское движение.
В некотором смысле такое размывание устоявшихся представлений и подмена общепринятых понятий напоминают противостояние софистов и философов Древней Греции. Отрицание норм морали и нравственности, их условный характер, примат личных интересов над общественными, абсолютизация принципа индивидуальной свободы, релятивизм, противостояние «объективных» законов природы «субъективным» законам конкретного общества – все это, по мнению некоторых исследователей античной философии, способствовало в свое время крушению античной культуры. Хотя, по всей видимости, сами софисты рассматривали свое учение не столь категорично и были уверены в правоте собственных взглядов. От знаменитого высказывания Протагора: «Человек есть мера всех вещей» переход к тезису об «освобождении человека» достаточно очевиден. Понятия добра и зла, правды и лжи, красоты и безобразия становятся объектами культуры и носят искусственный, субъективный характер. Они оказываются подвержены как грубым манипуляциям в духе «окна Овертона», так и более тонким инструментам воздействия, меняющим восприятие привычной социальности.
Глобальные электронные коммуникации в таком контексте оказываются наиболее эффективной технологией по инициированию подобных процессов, переформатируя традиционное сознание, что называется, в повседневном режиме и с учетом личных предпочтений объектов воздействия. Достаточно лишь предоставить свободу выбора из набора уже готовых клише.
В современном обществе мы сегодня наблюдаем схожие тенденции.
В творчестве это выражается в профанации и мутации смыслов, в крайних формах шока и провокации, скажем, с прибиванием отдельных органов к брусчатке Красной площади [11].
В политике – в крайних формах либерализма, экзофашизме и двойных/тройных стандартах, разрушении основанной на классических ценностях системы ООН, различных элементах так называемого управляемого хаоса, демократии меньшинств.
В экономике – в новых горизонтах цинизма, отказе от социальных завоеваний трудящихся классов, транснациональном неоколониализме (ПОСТимпериализме).
В социальном – а вот тут есть хорошее слово для выражения тенденций – «теплохладность», то есть духовное равнодушие, расслабленность, пассивность, стояние между добром и злом, размытость ориентиров вплоть до антинаучной множественности пола.
В совокупности мы имеем актуальную матрицу евроатлантической идентичности.
Стоит добавить, что процессы кристаллизации европейской идентичности, ее переосмысления в изменившихся условиях общественно-политического и экономического развития отмечались Освальдом Шпенглером в фундаментальной работе «Закат Европы». Поглощение деревни городом, доминирование техники и ее абсолютизация, кризис религиозного сознания, стремление к мировому господству – эти черты фиксировались немецким исследователем еще в 1918 году (за 21 год до начала новой мировой войны).
Выскажем дискуссионный тезис, что «ПОСТ» – это итог оценки европейским мышлением событий «двойной мировой войны». Это процесс, начавшийся в 1914 году и характеризовавшийся отрицанием прежнего культурного опыта с его верой в гуманность мышления, особенно на фоне гигантских людских потерь на фронтах, изменением представлений о роли государства в общественном развитии, технического прогресса, менявшего привычную ткань повседневной жизни. Все завершилось крахом старой Европы и ее падением в самоотрицание через «ПОСТ».
При том понимании, что «ПОСТ» – результат органического развития культуры мышления на Западе. Безоценочно. Просто так случилось. Эволюционно. С Западом, где постмодерн становится логичной последней стадией развития общества, последовательно отказавшегося от своих традиционных оснований в течение XVI–XX веков на пути к метафизической свободе индивидуального духа. Парадоксальным образом обретенная таким способом «свобода» оказалась в жестком ошейнике внешнего контроля за частной жизнью граждан – через сбор, в случае появления такой необходимости, всей доступной информации о конкретном индивидууме вплоть до признания в нем угрозы, если он не имеет своего аккаунта в социальной сети («значит, есть что скрывать»).
