1937 - Роговин Вадим Захарович (мир бесплатных книг .txt) 📗
Иным было поведение тех, кто отказался от догмата «партийности», понимаемой по-сталински, и от каких-либо иллюзий относительно исхода следствия. В этом плане характерно поведение Рютина, которого Сталину было особенно желательно вывести на один из показательных процессов — уже потому, что «Рютинская платформа» была объявлена программным документом «правых» и идейным обоснованием террора. Однако Рютин, привезённый в октябре 1936 года в Москву из суздальского изолятора, с самого начала переследствия по его делу категорически отказался давать какие-либо показания. В письме Президиуму ЦИК (а не Сталину!) он резко протестовал против нарушения «самых элементарных прав подследственного» и вымогательства ложных показаний. Называя предъявленное ему обвинение в террористических намерениях «абсолютно незаконным, произвольным и пристрастным, продиктованным исключительно озлоблением и жаждой новой, на этот раз кровавой расправы надо мной», он писал, что не страшится смерти и не будет просить о помиловании в случае вынесения ему смертного приговора [246].
Не сомневаясь в результатах следствия и суда, Рютин во время пребывания во внутренней тюрьме НКВД неоднократно прибегал к голодовкам и попыткам самоубийства. Однажды он был вытащен охранниками из петли.
Столкнувшись с непреклонностью Рютина, Сталин отказался от попыток готовить его к открытому процессу. Одиночное дело Рютина было рассмотрено 10 января 1937 года на закрытом судебном заседании. На вопрос председателя суда Ульриха: «Признаёт ли подсудимый себя виновным?» Рютин ответил, что «ответа на этот вопрос дать не желает и вообще отказывается от дачи каких-либо показаний по существу предъявленных ему обвинений» [247]. Через полтора часа после вынесения приговора Рютин был расстрелян.
Наконец, были и такие подследственные, которые прямо заявляли о своей враждебности к Сталину и о своём неприятии сталинского «социализма». На февральско-мартовском пленуме Молотов сообщил о том, что один из бывших бухаринских учеников Кузьмин заявил на следствии: «Я являюсь вашим политическим врагом, врагом существующего строя, который вы называете диктатурой пролетариата. Я считаю, что СССР есть всероссийский концлагерь, направленный против революции… Я против вашего социализма». Таким же «неразоружившимся» оказался один из бывших лидеров левой оппозиции И. Т. Смилга, избиравшийся членом ЦК на апрельской конференции 1917 года и на нескольких последующих партийных съездах. По словам Молотова, Смилга также говорил на следствии: «Я — ваш враг» [248]. Это явилось причиной того, что Смилга не был выведен ни на один из открытых процессов, а был расстрелян 10 января 1937 года, в один день с Рютиным.
Более податливых подследственных тем временем готовили к участию в новом процессе — по делу «антисоветского троцкистского центра». Своего рода репетицией этого процесса стал так называемый «кемеровский процесс», проведённый 19—22 ноября 1936 года в Новосибирске. То был первый «троцкистский» процесс, на котором подсудимые обвинялись во вредительстве.
XIII
Кемеровский процесс
Кузбасс был избран объектом вредительства потому, что там работали несколько бывших видных троцкистов, сосланных в Западную Сибирь ещё в конце 20-х годов. На шахтах Кузбасса широко использовался труд ссыльных из числа раскулаченных. Из-за неопытности рабочих и скверной организации труда там часто происходили аварии и пожары. В архивах сохранилось немало отчётов подсудимых кемеровского процесса, где обращалось внимание на невыносимые условия труда на шахтах, которые не могли не вести к производственным авариям. Однако, как и на многих других предприятиях, здесь не выделялось достаточного количества средств на нужды охраны труда.
Главным обвинением на процессе было обвинение в организации «троцкистами» взрыва, который произошёл 23 сентября 1936 года на шахте «Центральная», в результате чего погибло 12 и было тяжело ранено 14 шахтеров. Рабочие, выступавшие на процессе в качестве свидетелей, рассказывали об игнорировании администрацией шахты элементарных правил техники безопасности и о том, как администрация обвиняла шахтеров, протестовавших против тяжёлых условий труда, в лодырничестве и срыве планов угледобычи. Вслед за этим были доложены результаты экспертизы, которая, как показала проверка, проведённая в 50-е годы, проводилась с грубейшими нарушениями закона. Члены комиссии экспертов на протяжении двух недель не выходили из здания Кемеровского отдела НКВД и не встречались ни с кем из обвиняемых и должностных лиц предприятий. Заключение экспертов неоднократно перерабатывалось по указанию работников НКВД.
На кемеровском процессе была сконструирована «троцкистско-диверсионная группа», образованная путём объединения троцкистов с «враждебно настроенными к Советской власти инженерно-техническими работниками» во главе с инженером Пешехоновым, осуждённым по шахтинскому процессу на 3 года ссылки. Помимо восьми советских инженеров, подсудимым был немецкий специалист Штиклинг, обвинённый в связи с гестапо и с «должностным лицом одного из иностранных государств, проживающим в Новосибирске». Роль Штиклинга сводилась к передаче другим подсудимым директив о вредительской деятельности «по заданию разведывательных органов одного из иностранных государств».
В качестве свидетелей на процессе выступали беспартийный инженер Строилов, а также бывшие оппозиционеры Дробнис и Шестов, дела которых были «выделены в особое производство». Они показали, что диверсионная группа на шахте «Центральная» действовала под непосредственным руководством подпольного троцкистского центра Западной Сибири во главе с Мураловым — «особо доверенным агентом Троцкого». В свою очередь западносибирский центр «получал диверсионно-вредительские и террористические задания от члена общесоюзного троцкистского центра и ближайшего помощника Троцкого Пятакова».
Шестов и Дробнис, объявленные «руководителями диверсионной деятельности троцкистов в Кузбассе», показали, что они получали от Пятакова директивы «выводить из строя предприятия и ослаблять обороноспособность страны», организуя взрывы и пожары в шахтах. Помимо этого, на процессе говорилось о том, что Пятаков дал поручение Шестову организовать террористические акты против членов Политбюро в случае их приезда в Западносибирский край, а также против секретаря Западносибирского крайкома Эйхе.
Прокурор Рогинский подчёркивал на процессе, что «интересы троцкистов сомкнулись с интересами международной буржуазии и фашизма. Осуществление диверсий и вредительства — долговременная задача зарубежного центра оппозиции, находившаяся в полном соответствии со стремлением международных финансовых кругов и фашистских правительств». В развитие этого положения «Правда» в статье «Справедливый приговор» указывала, что «нити от бандитов, совершивших кемеровское злодеяние, тянутся… за границу, к Троцкому и его сыну» [249].
Отмечая, что «новым» на Кемеровском процессе было обвинение «троцкистов» во вредительстве и диверсиях, Л. Седов писал: «Это новое есть на самом деле возврат к очень старому: столь модным в своё время в СССР вредительским процессам, с той только разницей, что в качестве вредителей в прошлом фигурировали инженеры-специалисты, теперь же старые большевики, бывшие руководители партии, государства, хозяйства» [250].
Все девять подсудимых «кемеровского процесса» были приговорены к расстрелу. Помимо них, в качестве «троцкистов-диверсантов» на процессе было названо восемь человек, выведенных спустя два месяца на процесс по делу «антисоветского троцкистского центра»,— Пятаков, Муралов, Дробнис, Шестов, Богуславский, Норкин, Строилов и Арнольд.
XIV
Декабрьский пленум ЦК
Новой вехой в развязывании террора стал декабрьский пленум ЦК 1936 года, одной из главных задач которого было создание «дела Бухарина — Рыкова».
В преддверии этого пленума более реалистически относился к происходящему Рыков, тогда как Бухарин ещё сохранял иллюзии о возможном просвете в своей судьбе. По свидетельству Лариной, он искренне обрадовался, узнав о замене Ягоды Ежовым. «Бухарину представлялось тогда, как это теперь ни кажется парадоксальным, что Ежов, хотя человек малоинтеллигентный, но доброй души и чистой совести. „Он не пойдёт на фальсификацию“,— наивно верил Н. И. до декабрьского пленума» [251].
