De Aenigmate / О Тайне - Фурсов Андрей Ильич (читать книги онлайн .txt) 📗
Разумеется, и от Советского Союза — наследника исторической России — ожидались определённые изменения, без которых такой союз был вряд ли возможен. Впрочем, такова была позиция «Приората» (или «наследников Меровингов», действительных или мнимых), она, скорее всего, была скоординирована в рамках проекта «новой Европы», действительно разрабатывавшегося после Второй мировой войны. Об этом проекте в своем романе «Блаженны миротворцы» (Париж, 1950) Раймон Абеллио писал: «Социалисты повсюду, их цель — франко-германо-русский блок, ось Париж — Берлин — Москва, призванная освободить Запад от противоречий англосаксонской экономической системы» [262]. О том же самом говорил годом раньше и генерал де Голль (постоянно опиравшийся, по словам М. Байджента и его соавторов, на поддержку Пьера Плантара): «Со своей стороны заявляю, что в основании Европы должно лежать согласие между французами и немцами. Надо раз и навсегда указать и на необходимость строить Европу вместе с Россией, как только она изменит свой режим. Такова программа всех истинных европейцев. Такова моя» [263].
В то же время Пьер Плантар, как об этом пишут те же М. Байджент, Р. Ли и Г. Линкольн, неоднократно жаловался им на засилие в «Приорате», как он сам говорил, «англо-американского континента» [264]. Об огромном влиянии англо-американцев пишут и Л. Пинкет и К. Принс, по выражению которых участие британских спецслужб в его деятельности — постоянный «ускользающий образ» [265]. Неоднократно указывали имена крупных британских банкиров Рональда Стенсора Наттинга, офицера МИ-5, виконта Фредерика Лазерса, сэра Вильяма Стивенсона и, особенно, графа Сельборна (Ронделла Сесила Паркера), в 1942–1945 гг. министра военной экономики, отвечавшего за деятельность Управления специальных операций, и др. [266] С британской разведкой был связан и знаменитый писатель Андре Мальро, в 1930-е гг. крайне левый, а затем игравший особую роль при возвращении де Голля к власти, министр культуры в кабинете Генерала [267]. Именно Мальро был, пожалуй, основным из тех, кто «продвигал» находки в Ренн-ле-Шато на национальном и международном уровнях. Наконец, и сами М. Байджент, Р. Ли и Г. Линкольн — не французы, не немцы, не испанцы и не русские, а именно англо-американцы, как и большинство других пропагандистов «Приората», прежде всего, создателей «Кода да Винчи». И наконец, самое главное — все «рукописи на пергаменте, относящиеся ко временам Меровингов», переданные в 1955–1956 гг., когда был юридически зарегистрирован «Приорат», были присланы Пьеру Плантару из Великобритании. Но они оказались… подделкой [268]. Всё, действительно, крайне запутано…
Далее мы должны будем обратиться не только к политической, но и к церковной истории, к вопросам религиоведения и символики. Важнейшая концепция «Священной загадки» связана прежде всего с проблемой легитимности политической власти. Как правило, консервативная политическая и правовая мысль в её «обычных» разновидностях, констатируя нелегитимность власти в том или ином государстве, указывает на некие вехи-события, откуда идёт отчёт такой нелегитимности. Например, для России чаще всего указывают на 1993, 1991, 1917, 1666 гг. (и всё это вместе, действительно, верно). Для Европы всё ещё проще — как правило, речь идёт о французской революции 1789–1793 гг. «Священная загадка» же совершенно справедливо указывает на то, что всякая власть в Европе нелегитимна, начиная с VIII в. — убийства Дагоберта II в 769 г. с последующим незаконным воцарением каролингской династии. Более того, М. Байджент, Р. Ли и Г. Линкольн без всяких оговорок указывают на то, что у истоков этой поистине великой узурпации стояла Римско-католическая церковь, а если быть строгим, то Римская епархия, «по совершенно особым обстоятельствам» благословившая эту узурпацию, более того, возглавившая её и тем превратившаяся из Царства не от мира сего в глобальную псевдомонархическую структуру. И с этим мы полностью согласны. Такая поистине трагическая ситуация, ставшая одной из причин «кризиса современного мира» (Р. Генон), для традиционалистского и истинного монархического (а не просто реставрационистского) сознания вопиет об истинном восстановлении пропорций. На самом деле — если мыслить до конца — узурпация стоит у самых истоков Творения, и первым узурпатором является Князь века сего. Поэтому на самом деле проблема эта является не исторической и не политической, а метаисторической и метаполитической, и попытки решить её в историческом времени неизбежно оборачиваются пародией и новой, ещё более кощунственной, узурпацией. За одним исключением: прямым Божественным вмешательством в ход истории. Но его ли чают авторы книги, один из которых — сотрудник радио Би-Би-Си, — вот вопрос.
Для того чтобы понять логику наших авторов, точнее, не их собственную логику, а логику, восстанавливаемую ими, следует напомнить о некоторых наиболее общих метаисторических парадигмах староевропейского (прежде всего французского) сознания, которые в своеобразной форме «оживляет» эта книга. Наиболее чётко данную парадигму сформулировал Франсис Бертен в своей статье «Революция и Возвращение Великого Монарха» (La Revolution et la Parousie du Grand Monarque [269]):
«Миф о Великом Монархе, или об Утерянном Царе (Roi Perdu) архетипически присущ всем традиционным культурам. Во Франции первое его проявление совпадает с крещением Короля Хлодвига в 496 г., когда одновременно с благословением царствующего короля было объявлено через пророчество святого Ремигия (Saint Remys) о грядущем пришествии Великого Монарха. Этот миф имеет «матричную» эсхатологическую природу, природу дерева, чьи ветви покрыты листвою пророчеств, предсказаний и преданий, отбрасывающих на землю уже как бы «светскую», «историческую», «мирскую» тень. Оказывается, что история Франции — это история «вечного заговора», филигранно чётко отражающая метаисторический миф о Великом Монархе, который и есть её сокрытый полюс, её тайнодвигатель. Попробуем понять динамику, заложенную в Gesta Dei per Francos. Этот движущийся текст движется не непрерывно, а как бы узловыми толчками, источником которых является Божественное Домостроительство, но именно через свою прерывность миф сам по себе превращается в нечто, непрерывно преследующее сознание людей, подчиняя его пророчествам и предсказаниям, то тайным, то всплывающим на поверхность. Так в свои права вступает История — книга смыслов, заложенных в ней от Начала. Неудивительно, что такая травма, как Революция, пробудила среди как её адептов, так и противников все доселе дремлющие мифы, которые в свою очередь стали приводить в движение новые и новые события, подобно расширяющимся кругам на воде. Усекновение главы Христианнейшего Короля (Людовика XVI. — В.К.) оказалось разломом истории, который одновременно и предзнаменовал, и открывал эсхатологическую перспективу мифа о Великом Монархе, как и неотъемлемо соединённого с ним мифа о Святом Понтифике или Ангельском Папе. Это не только не случайно, но и неизбежно. Священное Королевство и Римский Понтификат неразделимы; предсказатели и духовидцы всегда и везде говорили о единстве Царства и Священства, иначе говоря, временной и вечной власти, и точно так же их соединяла через отрицание и любая революция» [270].
Надо сказать, что Франсис Бертен в принципе выражает римско-католическую точку зрения и видение проблемы хотя и в традиционалистской, но всё-таки сугубо «латинской» перспективе. «Священная загадка» ставит вопрос иначе, и в данном случае её авторы, свободные от доктрин Римской епархии, безусловно, правы. Первое: «За год до этого (т. е. до убийства Дагоберта II. — В.К.) появился важный документ, призывающий изменить ход всей истории Запада. Он называется "Дарственная Константина", и, если сегодня все знают, что это была фальшивка, грубо сфабрикованная папской канцелярией, то тогда он имел значительное влияние. Этой "дарственной", датированной предполагаемым годом обращения Константина в христианство, т. е. 312 г., император передавал в дар епископу Римскому, а следовательно, Церкви, всю полноту своих прав и всё своё достояние. Новый факт мировой истории: он официально признал главу римской Церкви "викарием Христовым" и отдал ему статус императора» [271]. Напомним: официальная позиция всех восточно-православных церквей по этому вопросу точно такая же.
