Матрица «Россия» - Кара-Мурза Сергей Георгиевич (книги онлайн полностью txt) 📗
Но еще важнее – колонии, которые захватил Запад в XVI-XIX веках. Богатства, которые были оттуда изъяты огнем и мечом, по размеру таковы, что крупный ученый Клод Леви-Стросс сказал: «Запад построил себя из материала колоний». В середине XVIII века Англия только из Индии извлекала ежегодно доход, превышающий треть всех инвестиций, а ведь и помимо Индии у Англии было много колоний. За их счет делались и практически все инвестиции, и поддерживался уровень жизни англичан, включая образование, культуру, науку, спорт и т д. Да еще около 10 млн. самых здоровых и ловких мужчин поймали в Африке и превратили в рабов – пахать в Америке землю, отнятую у индейцев.
Таких источников Россия не имела, ее империя была другого типа, она собралась для защиты от военных угроз. Поэтому центр России не высасывал соки из окраин, а вкладывал туда средства, развивая и укрепляя их. Не было у нас колоний и не будет. А значит, и не будет «западного богатства», хоть все локти пусть искусает себе наш обиженный судьбой обыватель.
Надо признать, что собранные с половины мира богатства Запад использовал выгодно – на эти деньги он создал промышленность и науку. С их помощью он получил военное, финансовое и торговое превосходство, что и в XX веке позволило ему «стричь», как овец, большую часть человечества, без мороки с колониями. Западные корпорации, делая у себя дома лишь самые важные операции, раскидали заводы по всему миру и имеют рабочую силу по цене 1-2 доллара в час, в то время как в метрополии они платили бы за нее 18-20 долларов. Эта разница оседает на Западе и умножает его богатство. А это богатство позволяет еще высасывать из мира средства через финансовую систему. Сунул русским зеленую бумажку – и получил бочку нефти. А бумажку Греф обратно пришлет – «деньги стерилизовать надо».
Мы и этих источников не имеем и не будем иметь, «место занято». Но раньше мы хоть себя могли закрыть, и из нас не высасывали соки. Потому и прирастало наше богатство – небыстро, но надежно. Сейчас мы раскрылись и Западу, и Востоку. Страна стала как дырявый мешок, наша сила, ум, нефть и даже деньги чистоганом – все утекает, как в черную дыру. Людям на прокорм оставляют лишь столько, чтобы не перейти красную черту – чтобы не взбунтовались. Та нефть, которую выжимают, довольно-таки хищническим образом, из найденных и обустроенных в советское время месторождений, почти ничего не дает для восстановления и развития народного хозяйства РФ – она как будто испаряется, так что даже солярки для уборки урожая не хватает.
Так обстоят дела. Те богатства, которые у нас были, теперь не наши. Значит, в личном плане мы в целом, как народ, богатеть теперь и не можем никак. Мы будем беднеть и, если кардинально не изменим наше нынешнее патологическое жизнеустройство, в какой-то момент наше благосостояние рухнет обвально. И в таком водовороте не помогут утлые лодочки банковского счета или коттеджа, прицепленного к ржавым теплосетям.
МАЛЫЕ ГОРОДА И НАЦИОНАЛЬНЫЙ ПРОЕКТ
Малые города России… Как много чувства будят простые три слова. Какое ощущение счастья на момент посещает изношенную душу, как воспоминание детства.
Но вернемся на землю. Малые города – особая социальная и культурная ниша, особый хозяйственный уклад, особый тип жизненных планов, особый тип преступности. Особая сложная система, часть страны, живущей в трех пространствах – пространстве деревни, малых городов, больших городов. Как опирается Россия на малые города и что с ними происходит сегодня, когда мы мечемся в поисках пути, по которому должны же куда-то прийти в конце нашего «переходного периода»?
В городах с числом жителей от 10 до 100 тысяч проживают в РФ 32 млн. человек, в городах с населением от 100 до 500 тысяч – 29 миллионов. Это около 42% населения РФ. Количественная сторона важна – многие общественные процессы, определяющие судьбу страны, протекают в «молекулярной» форме, большими массами людей. Но мы, имея в виду эту количественную сторону, будем говорить о качестве, о той особой роли, которую играют малые города в нашей народной судьбе.
Вспомним близкие, знакомые малые города России. Каждый согласится, что очевидной чертой их «ландшафта» является близость к деревне и тесная связь с сельским образом жизни. И в то же время это город, так что вся организация жизни людей следует нормам не деревни, а города. Вспомним облик типичного малого города, как он сложился за последние два века. Река, монастырь на высоком берегу, утопающие в садах дома, площадь с государственными зданиями и памятником павшим землякам, вокзал, на окраинах заводы с рабочими поселками, огороды, а дальше поля и леса.
Отсюда, на мой взгляд, и вытекает главный смысл малых городов. Он в том, что в их культурном пространстве соединяются крестьянское и городское мироощущение. Возникает уникальный мировоззренческий сплав – космическое чувство крестьянина тесно переплетено с присущими горожанину рациональностью и расчетливостью. И дело не в количественных пропорциях этих духовных свойств. Их взаимодействие в душе жителей малых городов достигает гармонии, при которой сами эти свойства меняются. Жители малых городов – особый культурный тип.
Конечно, большая культура и большая страна устойчивы, когда соединяют множество разных культурных типов, структурирующих общество по социальным группам, поколениям, национальностям и регионам. Но принадлежность к культуре малых городов – особый срез всей этой системы. Речь идет о культурном типе, который стал одним из главных устоев нашей цивилизации, ключевой частью того культурного ядра, которое соединяет всех нас в народ. Если представить себе катастрофу, при которой эта часть была бы выдернута из нашего культурного ядра, то видно, что все оно рассыпалось бы. Это была бы катастрофа распада культуры. Мы говорим, прежде всего, о русском народе, но в XX веке этот культурный тип приобрел более широкие черты, потому что значительная часть и других народов России перешла к городскому образу жизни и, прежде всего, в малых городах.
России выпала счастливая и трагическая судьба. Находясь, по словам Менделеева, «между молотом Запада и наковальней Востока», мы периодически вынуждены были предпринимать усилия по форсированному развитию – чтобы отвести смертельные угрозы. Счастлива наша судьба потому, что всякий раз нам удавались такие рывки без пресечения нашего культурного корня. Даже в моменты тяжелых потрясений мы не отказывались от самих себя, не теряли своего языка и веры, не становились ничьей духовной колонией. Эту гибкость и устойчивость нам и придавал культурный массовый тип малых городов. Тотальное преобладание крестьянского видения мира не дало бы нам достаточных человеческих ресурсов для быстрой модернизации. Полный отрыв города от земли привел бы к утрате космического чувства и господству свойственного мегаполису духа космополитизма – и мы бы не устояли против культурного империализма Запада. Малый город соединял деревню и мегаполис, держал их в лоне быстро развивающейся российской цивилизации.
Зачем для модернизации и развития космическое чувство крестьянина? Ведь поднялась могучая цивилизация Запада именно через раскрестьянивание, через превращение крестьянина в фермера-буржуа и сельского пролетария, а Матери-земли в обычное средство производства, предмет купли-продажи. Запад лишил мироздание святости, заменил Космос холодным ньютоновским пространством, а человека низвел до положения атома (т е. индивидуума). И ничего – все умеет подсчитать, взвесить, разделить.
Да, многим нравится западный тип жизни, где, по словам западного же философа, «знают цену всего, но не знают ценности ничего». Это дело вкуса. Хотя, думаю, большинству нравится это по незнанию. Думают, Запад – та же Россия, только поудобнее. Все говорят на иностранных языках и ездят исключительно на иномарках. Но даже если так, судьба наша была определена тысячу лет назад, и уже в XVI веке мы стали для Запада «хуже Турции».
Пришлось идти своей дорогой, а она такая, что нам надо было за десять лет решать те задачи, на которые Западу история дала сто лет. По деньгам, отпущенным для решения одинаковых задач, разница была уже в сотни раз. А уж это никак было бы не осилить, если бы утратили космическое чувство и «естественный религиозный орган» – способность ощущать святость Общего дела.
