Конец означает начало - Роговин Вадим Захарович (книги серия книги читать бесплатно полностью .TXT) 📗
По мнению Троцкого, в известной степени можно было говорить о соединении вторжения Красной Армии с элементами гражданской войны [481], поскольку Кремль оказался вынужден на захватываемой им территории вызывать социально-революционное движение, апеллировать к низам, к бедноте, выдвигать призыв экспроприировать богачей, находящий в этой среде отклик. Разумеется, такая гражданская война носит «ограниченный, полузадавленный характер» [482], поскольку «она не возникает самопроизвольно из народных глубин. Она не ведётся под руководством… революционной партии, опирающейся на массы. Она вносится извне на штыках. Она контролируется бюрократией Москвы» [483].
Революционная по своему характеру мера — экспроприация экспроприаторов в данном случае осуществляется, таким образом, военно-бюрократическим путём. «Апелляция к самодеятельности масс в новых территориях — а без такой апелляции, хотя бы и очень осторожной, невозможно установить новый режим — будет, несомненно, завтра же подавлена беспощадными полицейскими мерами, чтоб обеспечить перевес бюрократии над пробуждёнными революционными массами» [484].
Исходя из этих посылок, Троцкий указывал, что огосударствление средств производства в принципе представляет прогрессивную меру. «Но её прогрессивность относительна, её удельный вес зависит от совокупности всех остальных факторов. Так, прежде всего приходится установить, что расширение территории бюрократического самодержавия и паразитизма, прикрытое „социалистическими“ мерами, может увеличить престиж Кремля, породить иллюзии насчёт возможности заменить пролетарскую революцию бюрократическими маневрами и пр. Это зло далеко перевешивает прогрессивное содержание сталинских реформ в Польше». Анализ действительного социального содержания мер, осуществлённых сталинской кликой на захваченных ею территориях, приводил Троцкого к выводу: «Мы были и остаёмся против захвата Кремлём новых областей» [485].
К такому же выводу Троцкий приходил, рассматривая данную проблему с точки зрения международного положения СССР. Сопоставляя внешнюю политику большевизма и сталинизма, он указывал, что «изолированное рабочее государство не может не лавировать между враждующими империалистическими лагерями. Лавировать — значит временно поддерживать один из них против другого… Но есть лавирование и лавирование. В Брест-Литовске Советское правительство пожертвовало национальной независимостью Украины с целью спасения рабочего государства. Об измене по отношению к Украине не могло быть и речи, так как все сознательные рабочие понимали вынужденный характер этой жертвы. Совершенно иначе обстоит дело с Польшей. Сам Кремль нигде и никогда не изображал дело так, будто он оказался вынужден пожертвовать Польшей. Наоборот, он цинично хвастает своей комбинацией, которая справедливо оскорбляет самые элементарные демократические чувства угнетённых классов и народов во всём мире, и тем самым чрезвычайно ослабляет международное положение Советского Союза. Этого и на одну десятую долю не возмещают экономические преобразования в оккупированных областях!» [486]
Троцкий подчёркивал, что в 1919 году, когда Антанта подавляла венгерскую революцию, русская революция имела политическое и моральное право прийти на помощь Венгерской Республике военными мерами. «Такая помощь была бы понята и одобрена трудящимися всего мира. К несчастью, мы были тогда слишком слабы… Сейчас Кремль в военном отношении гораздо сильнее. Но зато он утратил доверие масс, как внутри страны, так и за её пределами» [487].
Суммируя свои выводы о внешней политике сталинизма накануне второй мировой войны и на первых её этапах, Троцкий писал, что «при помощи Коминтерна Кремль дезориентировал и деморализовал рабочий класс, чем не только облегчил взрыв новой империалистической войны, но и чрезвычайно затруднил использование этой войны для революции. По сравнению с этими преступлениями социальный переворот в двух провинциях, оплаченный к тому же закабалением Польши, имеет, конечно, второстепенное значение и не меняет общего реакционного характера политики Кремля» [488].
В начале 1940 г., когда Троцкий обладал более полной информацией о том, что творится на оккупированных Советским Союзом территориях, он писал: «Если бы в России царил режим советской демократии; если бы технический процесс сопровождался ростом социального равенства; если бы бюрократия отмирала, уступая место самоуправлению масс, Москва обладала бы такой притягательной силой, особенно по отношению к своим ближайшим соседям, что нынешняя мировая катастрофа неизбежно толкнула бы народные массы Польши, причём не только украинцев и белорусов, но и поляков и евреев, как и население Балтийских лимитрофов, на путь объединения с СССР». Однако в настоящее время эти важнейшие внутриполитические условия революционной интервенции СССР отсутствуют. «Полицейское удушение народов СССР, особенно национальных меньшинств, оттолкнуло большинство трудящихся периферийных государств от Москвы. Вторжение Красной Армии воспринимается народными массами не как акт освобождения, а как акт насилия и тем облегчает империалистическим правительствам мобилизацию мирового общественного мнения против СССР. Вот почему оно, в конечном счёте, принесёт защите СССР больше вреда, чем пользы» [489].
XIII
Коминтерн
После захвата Германией Польши на Западном фронте началась «странная война»: войска обеих сторон на протяжении более чем полугода практически стояли на месте.
Положение изменилось 9 апреля, когда гитлеровские войска вторглись в Данию и Норвегию, грубо нарушив нейтралитет этих стран. Утром этого дня Шуленбург посетил Молотова и сообщил ему об этих событиях. В ответ Молотов заявил, что «Советскому правительству понятны меры, на которые вынуждена была пойти Германия». В конце беседы, как сообщал Шуленбург Риббентропу, «Молотов сказал буквально следующее: „Мы желаем Германии успешно завершить её оборонительные мероприятия“» [490].
В той же беседе Молотов заявил Шуленбургу о том, что Советским правительством будет немедленно исправлено «излишнее рвение нижестоящих инстанций», задерживающих поставки Германии нефти и зерна. На этой встрече, по словам Шуленбурга, «господин Молотов был сама любезность и высказал намерение выполнить все наши пожелания и обещал помочь» [491].
В советской печати и даже в документах Коминтерна поддерживалась немецкая версия о превентивном характере нападения на Данию и Норвегию. Так, в постановлении Секретариата ИККИ говорилось, что «политические и военные мероприятия англо-французского военного блока… привели к занятию Дании германскими войсками» [492].
В ответ на интервенцию Германии 4 мая в Северной Норвегии был высажен английский десант. Однако после двухмесячных боёв он был вынужден покинуть эту страну, и германская армия полностью оккупировала Норвегию, обеспечив себя важнейшими военно-стратегическими морскими базами.
Недовольство поражением, которое, несмотря на своё хвалёное превосходство на море, понесли англичане, привело к падению кабинета Чемберлена, и 10 мая Черчилль сменил его на посту премьер-министра.
В тот же день германская армия перешла в наступление на западе, которое так долго оттягивалось. Благодаря пакту со Сталиным Гитлер смог перебросить дополнительные дивизии с восточного фронта на западный, обеспечив таким образом примерно равное соотношение сил с противниками: 141 немецкая дивизия против 144 союзных дивизий (французских, английских, бельгийских и голландских) [493].
Всего за несколько дней Германия захватила Голландию и Бельгию. Через немецкого посла в СССР Шуленбурга Риббентроп просил передать Молотову, «что правительство Рейха, исходя из дружеских отношений, спешит информировать Советское правительство об этих операциях на западе, на которые вынудила Германию нависшая угроза англо-французского наступления на Рурский район через Бельгию и Голландию». Молотов, как сообщил Шуленбург, с пониманием отнесся к тому, что «Германии необходимо себя защищать от угрозы англо-французского нападения» [494].