Метаполитика - Ефимов Игорь Маркович (читать книги бесплатно txt) 📗
Здесь мы вплотную подошли к важнейшему моменту – к личным качествам распорядителя.
в) Угроза оптимальному распорядительству со стороны неведенья самих распорядителей.
«Кто способен предвидеть и предусматривать, тот и господин» (4, с. 3). Это замечание Аристотеля в переводе на язык метаполитики будет звучать так: «По выбору веденья распорядитель должен значительно превосходить средний уровень». Мало того что ему надлежит быть прозорливым, внимательным, знающим, сообразительным, целеустремленным, обладать чувством личной и социальной ответственности – уровень веденья его должен быть так высок, чтобы ему было по силам совладать с конкрето незаурядного богатства и влияния, связанного с распорядительством, не ослепнуть от блеска золотого тельца.
По страницам реалистических романов XIX и XX веков бродят десятки героев одной и той же судьбы: пылкий, одаренный юноша вступает в жизненную борьбу, исполненный лучших намерений и высоких идеалов, но чем большего успеха он добивается благодаря своим талантам, тем становится грубее, эгоистичней, безжалостней, тем полнее жажда богатства и власти подчиняет себе его душу. Нечто похожее происходило много раз в историй и с целым сословием распорядителей. Проявляя в начале своего поприща незаурядные деловые и нравственные качества, оно достигало заметного процветания, но затем конкрето самого этого процветания становилось той почвой, на которой неведенье распускалось пышным цветом и в конце концов заглушало все достигнутое.
Любая из трех возможных форм распорядительства оказывается уязвимой для проникновения неведенья – каждая на свой манер.
Служебное распорядительство нуждается в преобладании выбора веденья, как никакое другое. Честный, исполнительный, знающий чиновник, преданный долгу, готовый «за совесть» исполнять свои обязанности лучше, чем «за страх», – вот главное условие, при котором служебная форма может быть достаточно эффективной. Возможно, при своем зарождении в переходные эпохи она в значительной мере опирается на то, что под рукой есть достаточное количество людей высокого уровня веденья.
Так, население Малой Азии под управлением завоевателей-сельджуков поначалу почувствовало некоторое облегчение после изощренного грабежа, которому его подвергали византийские чиновники, вконец распустившиеся при слабой династии Ангелов. Турки даже «предоставили свободу крепостным и рабам из поместий византийских феодалов» (56, с. 8), и поначалу каждый воин-ленник довольствовался сбором одной десятой урожая со своего лена. Должно было пройти несколько десятилетий, прежде чем он, поддаваясь развращающему действию богатства, вошел во вкус и начал грабить отданных на его волю крестьян не хуже своих предшественников.
После завоевания Англии «простые нормандцы сделались богатыми и влиятельными людьми в новых владениях их государя. Каждое поместье, крупное или мелкое, жаловалось на условия службы его владельца по требованию короля». Конечно, «военнослужащие» Вильгельма Завоевателя не были самыми гуманными распорядителями, но, по крайней мере, привычка к воинской дисциплине удерживала их от бессмысленных жестокостей по отношению к управляемым. Пятьдесят лет спустя ленные владельцы из старательных слуг короны превратились в жадных и непокорных грабителей, ослепленных страстью наживы и власти. Англия оказалась «в руках баронов, и их насилия дают понятие о тех ужасах, от которых ее спасало суровое правление норманнских королей» (20, т. 1, с. 102, 121).
Так и в наши дни – расширение служебной формы распорядительства, связанное с переходом в индустриальную эру, не приводит сразу к заметному экономическому спаду только в тех странах, где высокий уровень зрелости обеспечивает на первых порах народное хозяйство кадрами квалифицированных и ответственных руководителей. Можно безнаказанно национализировать некоторые отрасли промышленности, если администраторы, поставленные управлять ими, воспитывались в традициях веденья. Можно национализировать даже все хозяйство вплоть до мелких лавок, мастерских, аптек, если при этом оставить прежних владельцев заведующими – по привычке они будут выполнять свои обязанности с прежним старанием.
Но пройдет пятьдесят лет – и положение в корне изменится.
Порывая причинную связь «рвение – успех», служебное распорядительство неизбежно распахивает двери наступающему неведенью. Ведь всякий человек будет направлять свои силы только туда, где он может ожидать расширения своего социального или экономического я-могу. Рентабельность же или нерентабельность порученного хозяйственного объекта, как правило, очень мало влияют на положение чиновника. Его немного похвалят за успехи, немного поругают за их отсутствие, переведут на другой объект за полный провал; так стоит ли переживать и надрываться из-за таких пустяков? Гораздо больше ему может дать подхалимаж и выслуживание, по отношению к вышестоящим, подсиживание и интриги по отношению к равным, подавление всякой одаренности по отношению к подчиненным, взяточничество прямое и косвенное, злоупотребление служебным положением в угоду родственникам и приятелям, разбазаривание и присвоение казенных средств, грабеж потребителя там, где нельзя ограбить казну, – на все это распорядитель-служащий будет тратить максимум своей энергии и лишь малую часть – на саму профессиональную деятельность. В такой среде любой честный человек будет задыхаться, чувствовать себя одиноким и беспомощным, вызывающим всеобщее недовольство; любой способный и преданный пользе дела будет так колоть глаза остальным, что его, придравшись к пустячной ошибке, поспешат убрать. И того и другого неведенье заглушит так же дружно и бессознательно, как сорняки глушат культурное растение.
Неуклонно разрастаясь, бюрократическая машина рано или поздно губит хозяйство страны, которым она призвана руководить. Причем было бы весьма наивно связывать хозяйственную разруху с национальными свойствами того или иного народа. Когда к середине XVII века Испания была доведена до такого упадка, что не только ее промышленность и торговля в значительной мере перешли в руки иностранцев, но даже для обработки земли владельцы вынуждены были нанимать работников за Пиренеями, один французский автор писал: «Бедность испанцев велика, но она является следствием их исключительной лени; я думаю, что если бы многие из нас, французов, не косили бы им траву, не убирали бы их хлеб и не делали бы им кирпичи, они рисковали бы умереть с голоду и жить под открытым небом из-за нежелания строить дома» (1, т. 2, с. 249). Однако сто лет спустя у автора уже не было бы оснований для такого хвастовства, ибо чиновничий аппарат, возвращенный Бурбонами, довел «трудолюбивых» французов до такого же состояния. «Проезжая по Анжу, по Мэну, Бретани, Пуату, Лимузену, Маршу, Берри, Ниверне, Бурбоне и по Оверни, вы увидели бы, что половина этих провинций представляет пустоши, образующие громадные равнины, несмотря на то что все эти пустоши вполне пригодны для обработки. И это не бесплодие почвы, а просто упадок земледелия. Система, созданная Людовиком XIV, произвела свое действие, и вот в течение последнего века земля возвращается мало-помалу в дикое состояние» (76, с. 440).
Иными словами, в рамках служебной формы распорядительства сопротивляться наступающему неведенью труднее всего – она распахивает перед ним двери самой сутью, самой структурой своей.
Корпорация меньше уязвима для этого зла. Особенно корпорация небольшая, ведущая напряженную борьбу за свое существование, вынуждена внимательно следить за тем, чтобы руководящие посты в ней занимали наиболее способные и энергичные и чтобы они не относились к своим обязанностям спустя рукава. Когда в разоренной и опустошенной Европе VI века начали возникать монастырские общины, окрестное население добровольно стягивалось к ним, как к естественным центрам хозяйственной организации. Сейчас трудно определить, чудеса ли и исцеления, творимые святыми мощами, привлекали людей к тому или иному монастырю, или стечение народа определяло славу мощей. Думается все же, что чем рачительнее монахи руководили сельским хозяйством, чем старательнее сохраняли семенное зерно и инвентарь, чем искушеннее были в тайнах севооборота, чем справедливее распределяли помощь нуждающимся, чем беспристрастнее разбирали тяжбы трудового люда, тем больше его стекалось под их опеку.
