Марксизм как стиль - Цветков Алексей Вячеславович (читать книги онлайн без сокращений .TXT) 📗
Конечно, проект Богданова рифмуется с «оргонным излучением» Вильгельма Райха и другой головокружительной фантастикой мирового большевизма. На пролеткультовских диспутах под руководством «марсианина» обсуждалось, смогут ли люди, свободно развиваясь, превратиться в разумный свет, обратный энтропическим процессам? Приближает ли нас планетарный язык «эсперанто» к этим временам «лучистого человечества»? Человеческий труд, в самом общем виде, это способ удержать на земле, сохранить и преобразовать ту солнечную энергию, которая без нашей цивилизации просто рассеялась бы в космосе. Отсюда делался смелый вывод о том, что и целью самой человеческой цивилизации является превращение людей в разумный свет, создание наиболее оперативной и бессмертной формы разума. Появление мыслящей энергии, которая не иссякает. Преобразование света солнца в бессмертную и всесильную мысль, не скованную и не ограниченную ничем. Цель людей – появление у вселенной чистого разума.
Общий пафос двадцатых годов это понимание мира как системы вещей. Каково наше отношение к этим вещам? Присвоение, обладание и обмен на другие вещи доступны всем. Отраженное переживание (искусство) и новое понимание (наука) вещей всегда были доступны только элите. Наступает время сделать элитой всех. Для этого нужно перестать демонизировать и проклинать свою материальность и сделать свой организм по-настоящему управляемой и по-настоящему социальной вещью.
Богданов был блестящим спорщиком. Полемизировал с Бердяевым и «Вехами», остроумно называя последние «покаянным сборником поумневших под кнутом реакции русских либералов». Глубокий политэконом, он идеально изложил эту доктрину для рабочих в коротких брошюрах. Золотой медалист и врач по образованию, считал капитализм возрастным атавизмом общества, который можно и пора вылечить. Из народников после университета скоро перешел в марксисты. Дальше биография стандартная: тюрьма – ссылка – заграница. В тюрьме он пишет о связи между одиночным заключением и властью моноидеи над человеком. В эмиграции дружил с Луначарским и Горьким и даже основал вместе с ними на Капри «Школу пролетарской культуры».
Эта «школа» негласно конкурировала с ленинской, созданной во французском Лонжюмо, и Ленин, считая Богданова одним из главных партийных философов, всё же нещадно критиковал его и за левацкие перегибы прозвал «ультиматистом». Внутрипартийный спор с вождем о том, нужно ли участвовать в работе Государственной Думы, быстро перерос в философский диалог об отношениях материи и сознания.
Что такое материя, базовая основа мира или относительный «конструкт», постоянно изменяемый горизонт нашего ангажированного знания? Для Богданова любые знания всегда и полностью историчны, это организованный групповой опыт и нет никакого «на самом деле», точнее, оно нам попросту недоступно. Предел точности любой истины зависит в итоге от производственно-обменных отношений эпохи. Для Ленина – у нас есть доступ к объективной внеисторической истине мира. Эта истина заключена в неизменных законах диалектического развития и они постижимы.
Диалектика Богданова акцентирует связь всех явлений действительности, а ленинский пафос прежде всего ищет их главный конфликт и взаимное отрицание.
Вернувшись в Россию, Богданов работает врачом на фронте в 1914-ом году и окончательно убеждается там в необходимости массовых переливаний крови.
После революции, на высоких должностях в сфере культурной политики большевиков, он разрабатывает собственную «организационную науку» – тектологию, один из прообразов кибернетики. Её суть – избавление от хронических познавательных противоречий.
Отношений между психическим и физическим миром не понять, если не держать в уме, что главный закон нашей истории – растущая организованность жизни. И отдельные сознания и большие информационные системы (организации, классы, сообщества) стремятся к равновесию между внутренними и внешними раздражителями и пытаются устранить препятствия на пути к таким равновесиям. Это приводит на всех уровнях к бесконечному отбору жизнеспособных систем и потере нежизнеспособных. Для объяснения парадоксальных взаимоотношений разных систем, Богданов выдумал собственные термины: «ингрессия», «эгрессия» и «дегрессия».
Впервые он описал свою мечту о «товарищеском обмене кровью» сразу после первой русской революции в фантастическом романе «Красная звезда». Землянин влюбляется в марсианку и попадает на её далекую планету. Основной закон на коммунистическом Марсе таков – давать другим больше, чем берешь у них. Тех, кто дает меньше, чем берёт, называют «вампирами» и «живыми трупами».
Одним из источников вдохновения Богданова была розенкрейцеровская утопия Джакомо Казановы («Икозамерон») о «мегамикрах» – недоступных нам, простым смертным, жителях полой земли, которые летают внутри планеты на своих крылатых лодках. Все жители полой земли – андрогины, они двуполы и никогда не испытывают голода потому, что у каждого из них есть женская грудь и они всегда готовы накормить друг друга молоком. Их двуполость обеспечивает им единство, они все – не просто «большая семья», но почти что один организм, хоть и условно разделенный. Среди марсиан Богданова так же царит бисексуальная стертость полов и коммунистическая полигамия. В их языке вообще нет мужского и женского родов. Марсиане, чтобы омолаживать и оздоравливать друг друга, постоянно меняются кровью, переливая её. Сознание утописта нащупывает что-то, что разобщает людей на более глубоком уровне, нежели частная собственность. Частная собственность оказывается следствием разделения на мужское и женское, которое должно быть снято в утопии, и вообще неравенство и конкуренция коренятся в разделении людей на отдельные тела. Молоко Казановы это всё же коммунизм общего удовольствия, но Богданову нужен коммунизм общей физиологии, общего тела, неделимой энергии в общей венозной системе бесклассового народа «сочеловеков».
Богданов – один из первых идеологов искусственного интеллекта. У марсиан есть мыслящие машины. Они непрерывно обрабатывают данные и фактически заменяют марсианам правительство, составляя общий план их жизни. Этот рукотворный разум, выполняя роль пастыря в Небесном Иерусалиме, производит для марсиан и новые термины, понятия, слова. У Казановы всё было проще – язык «мегамикров» волшебный, потому что это язык Адама до грехопадения и кто знает его, тот способен магически управлять всеми вещами.
Загруженный в машину марсианский интеллект есть всеобщий и чистый Разум, отдельный от коллективного тела. В «Матрице» и «Терминаторе» похожая ситуация превращается в военный конфликт между автономным духом машин и общим телом человечества. Коммунизм машин начинает революционную войну против старого мира людей. Разумный инструмент восстает против глупого создателя. Но в утопии Богданова нет такого противоречия. Править и служить – одно и тоже в новом бесклассовом обществе, мозг которого автономен и не принадлежит никому. К тому же, восстание машин исключено по той причине, что они не имеют врожденного инстинкта жизни и им всё равно, существуют они или нет.
На бесклассовом Марсе есть телевидение, космические корабли на ядерных реакторах и «объемное кино». Пессимистичным ответом на «Красную звезду» станет «Аэлита» Толстого, где сходные по техническому развитию марсиане, запутавшись в войне цивилизаций, угасают в наркотическом дыму и никакая революция уже не возможна.
У богдановских марсиан огромные глаза и треугольные головы. Но чтобы не выделяться среди людей, на земле они носят маски с местными лицами, решая между собой, есть ли у нас шанс развития или мы – тупиковая ветвь, которую нужно безболезненно отсечь и забрать себе эту планету со всеми её ресурсами? Этот вопрос явно отсылает нас к Уэллсу, «марсиане» которого в «Войне миров» были простой иллюстрацией британского империализма, обращенного против самих британцев т.е. вывернутого наизнанку. Вернувшись с Марса, герой «Красной звезды» чувствует невыносимую космическую ностальгию. В 1920 году Богданов пишет поэму «Марсианин, заброшенный на землю». Одним из первых он воплотил в своей фантастике эту новую форму интеллигентского нарциссизма: я заброшен сюда с другой планеты и мучаюсь среди вас воспоминаниями о лучшем мире, меня пославшем. Потом в литературе это будет повторяться десятки раз: «Пхенц» Синявского, «Трудно быть богом» Стругацких и вплоть до песни «Бухгалтер Иванов» группы «Бахыт Компот».
