Горбачев и Ельцин. Революция, реформы и контрреволюция - Млечин Леонид Михайлович (читаем книги онлайн бесплатно без регистрации .txt) 📗
— Командир отряда Млынник готовил бойцов к тому, чтобы «покончить с фашизмом в Латвии и поставить здесь наместника президента СССР». По отряду ходили слухи, что нас оплачивает партия Рубикса…
Они казались себе героями-одиночками, которые сражаются против сепаратистов и предателей. Дурную услугу оказал им тележурналист Александр Невзоров, который снимал, как омоновцы гоняли безоружных латвийских таможенников, и внушал омоновцам, что они герои. В реальности жизнь у них была несладкой. Они чувствовали, что их ненавидят, и обосновались на базе, вокруг которой строили дзоты, баррикады из мешков с песком. Ждали нападения, но никто на них не нападал.
20 января 1991 года омоновцы захватили здание республиканского МВД. В перестрелке были убиты два милиционера, двое журналистов и один школьник, несколько человек ранены. Омоновцы взяли в заложники заместителя министра внутренних дел генерала Зенона Индрикова. Потом появились два армейских бронетранспортера, на которых омоновцы уехали сначала в ЦК, а потом на свою базу. Пуго, как обычно, заявил, что ему ничего не известно…
Когда августовский путч в Москве провалится, омоновцам придется бежать из Латвии.
Накануне развала
17 марта 1991 года состоялся референдум. Советских людей спросили: хотят ли они сохранения Советского Союза как обновленной федерации равноправных и суверенных республик? За сохранение Советского Союза, уже раздираемого на части, высказалось три четверти опрошенных. «За», похоже, голосовали и те, кто в реальности хотел обрести самостоятельность.
Горбачев говорил своим помощникам, что если народ проголосует против Союза, ему придется уйти. Исход голосования дал Михаилу Сергеевичу шанс. Он его использовал. Предложил принять новый Союзный договор.
Предложение Горбачева начать работу над Союзным договором, ослабив власть центра, приняли только девять республик. Литва, Латвия, Эстония, Молдавия, Армения и Грузия отказались. Для Ельцина горбачевская идея была полной неожиданностью. Но он поддержал эту идею, подписал соглашение о моратории на политические забастовки, полетел в Кузбасс и предложил бастовавшим шахтерам вернуться в забой. Они его послушались.
23 апреля 1991 года лидеры девяти республик встретились с Горбачевым в Ново-Огарево. Это старинная усадьба в сосновом бору на берегу Москвы-реки. Там есть двухэтажный дом приемов. На втором этаже и шла работа. Михаил Сергеевич уговорил руководителей Азербайджана, Белоруссии, Казахстана, Киргизии, России, Узбекистана, Украины, Таджикистана и Туркмении подписать совместное заявление о безотлагательных мерах по стабилизации обстановки в стране и преодолению кризиса.
Помощник Горбачева Георгий Шахназаров вспоминал:
«Некоторое время соглашение “9+1” было источником своеобразной эйфории. Словно в момент, когда два войска готовы были сойтись в яростной рукопашной схватке, вожди их вняли гласу народа и договорились жить дружно. Даже отметили это событие бокалом шампанского. Как рассказывал потом Михаил Сергеевич, за обедом они с Борисом Николаевичем, чокнувшись, выпили за здоровье друг друга…
Главная линия противостояния проходила, конечно, между Горбачевым и Ельциным. Хотя внешне оба старались держать себя в руках, между ними явно ощущалось напряжение, в котором то и дело возникали мелкие разряды, а раза два-три не обошлось без грома и молний. Михаил Сергеевич держался спокойней и всякий раз, когда Ельцин вступал с ним в пререкания, начинал его уговаривать, я бы даже сказал, улещивать, взывая то к здравому смыслу, то к чувству справедливости. Борис Николаевич, впрочем, не слишком поддавался на уговоры. Он большей частью молчал, но если уж говорил, то почти никогда не отступал от своего. И дело неизменно кончалось поиском формулы, приближенной к той, которая была заготовлена его “командой” и привезена им в портфеле…»
Через несколько лет все начнут клясть Ельцина за Беловежские соглашения. Но в конце советской эпохи многие люди, имеющие разные взгляды не возражали против того, чтобы выделить Россию из Советского Союза, избавить ее от необходимости заботиться о других республиках и дать ей возможность развиваться самостоятельно.
Анатолий Черняев записал в дневнике в начале 1990 года:
«Многонациональную проблему Союза можно решить только через русский вопрос. Пусть Россия уходит из СССР, и пусть остальные поступают, как хотят. Правда, если уйдет и Украина, мы на время перестанем быть великой державой. Ну и что? Переживем и вернем себе это звание через возрождение России».
Характерные для той поры мысли.
Выборы народных депутатов России, избрание Ельцина председателем Верховного Совета республики наполнили многие души эйфорией. Даже лучшие умы не осознали масштабов постигшей народ катастрофы, глубину ямы, из которой предстоит выкарабкиваться. Новые демократические политики высокомерно решили, что они уже победили, и стали — на радость окружающим — бороться сами с собой. И переоценили свои силы, обещав быстро наладить хорошую жизнь.
Демократы хотели, чтобы генеральный секретарь Горбачев ушел, потому что он слишком медленно осуществляет политические реформы. Аппаратчики требовали ухода президента Горбачева, потому что он допустил всю эту демократию и гласность. Вообще говоря, на шестом году пребывания у власти каждый лидер должен быть готов к тому, что прежние комплименты сменяются жесткой критикой. Демократы не знали, как им поступить: присоединить или нет свой голос к разъяренному хору? На пороге 1991 года страна была почти так же далека от того, чтобы отдать землю крестьянам, а фабрики и заводы — работающим, как и в 1985-м.
Даже начисто опустевшие прилавки не убеждали аппарат в необходимости немедленных экономических реформ. Партийные секретари, военные в чинах, генералы от военно-промышленного комплекса, директора совхозов и колхозов отстаивали колхозно-совхозную систему и государственно-плановую экономику. Накануне 1991 года казалось, что все висит на волоске. В Москве рассказывали, что уже собрали юристов разрабатывать правовой режим чрезвычайного положения. Противники Горбачева хотели не только его убрать, но и вернуть страну к ситуации, сложившейся до апреля 1985 года…
Горбачев нуждался в личном мозговом центре, который обсуждал бы ключевые проблемы, генерировал идеи и воплощал их в президентские указы. Но он никак не мог придумать подходящую административную конструкцию.
Летом 1990 года на организационном пленуме ЦК (после XXVIII съезда партии) избрали новый состав политбюро. Александр Сергеевич Дзасохов, избранный секретарем ЦК, занял место за столом президиума:
«Отсюда увидел сидевших внизу, в первом ряду зала, главу правительства Николая Рыжкова, председателя КГБ Владимира Крючкова, министра иностранных дел Эдуарда Шеварднадзе. Сохраняя свои государственные посты, они уже не входили в политбюро. Наши взгляды пересеклись, и я почувствовал необъяснимость произошедшей рокировки. Почему руководители столь высокого ранга сидят в зале, а в президиуме находятся совсем другие люди?»
В стране было правительство, существовал аппарат ЦК — над правительством, а Горбачев хотел создать что-то еще — что было бы и над ЦК, и над правительством. Поскольку Горбачев сам не очень понимал, чего он хочет, то людей в совет подобрал не очень удачно. Получилась сборная солянка, а не работоспособный коллектив.
Во-первых, в Президентский совет, как прежде в политбюро, по должности вошли глава правительства Николай Рыжков, его первый заместитель Юрий Маслюков, председатель КГБ Владимир Крючков, министр иностранных дел Эдуард Шеварднадзе, министр обороны Дмитрий Язов, министр внутренних дел Вадим Бакатин, а позднее еще и министр культуры Николай Губенко.
Во-вторых, Горбачев включил в совет людей из своего ближайшего окружения — Евгения Примакова, руководителя президентского аппарата Валерия Болдина, бывшего первого секретаря Киевского обкома Григория Ревенко и двух бывших членов политбюро — Александра Яковлева и Вадима Медведева.
