Разгром Японии и самурайская угроза - Шишов Алексей Васильевич (лучшие книги без регистрации TXT) 📗
Это был не единственный успех войск генерала Куроки. Ему удалось овладеть деревней Сыквантунь и прилегавшей к ней с севера Нежинской сопкой, которая господствовала над окружающей местностью. Высоту против наступавших батальонов двух японских пехотных бригад оборонял 137-й пехотный Нежинский полк под командованием полковника Истомина. Вечером 20 августа русская пехота в штыковой атаке выбила японцев и из деревни, и с сопки. Однако по причине безволия командиров атаковавших японцы смогли закрепить свой успех.
Боем за возврат Сыквантунской позиции лично руководил командир дивизии генерал Добржинский. Начало атаки по его вине запоздало на два часа. Взаимодействия пехоты и артиллерии не получилось, и батареи отстрелялись задолго до начала атаки. Бой предполагалось провести под вечер, но в светлое время, однако произошел он ночью. На сопку с разных сторон в зарослях гаоляна наступало свыше двадцати пехотных батальонов.
Вся местность вокруг Нежинской сопки была покрыта зарослями гаоляна, высотой более 2 метров (выше всадника на лошади). Пехотные батальоны, отряженные на штурм высоты от разных полков, не видели в гаоляне друг друга и не могли установить между собой устойчивую связь. Были случаи в ночи, когда атакующие, перемешавшись в зарослях гаоляна, обстреливали друг друга. Для того чтобы отличить своих от японцев, в одном полку оркестр заиграл марш, в другом запели народный гимн.
В темноте царила полная неразбериха, и все же неприятельская позиция на Нежинской сопке была захвачена. Среди отличившихся были полки — пехотные 140-й Зарайский, 85-й Елецкий, 121-й Пензенский, 139-й Моршанский… Остатки японской пехоты бежали, но вскоре пополнились резервами и контратаковали, поддержанные артиллерийским огнем. Русские батальоны одновременно и окапывались, и бились насмерть. Пологие склоны одинокой вершины среди полей были устланы сотнями убитых и тяжело раненных русских и японцев.
Начавшаяся еще во время атаки неразбериха в управлении боем в конце концов дошла до тылов, и в 2 часа ночи из штаба генерала Бильдерлинга последовал неожиданный приказ отступить от деревни Сыквантунь и с Нежинской сопки. Там в это время шел бой, и окопавшиеся батальоны Нежинского пехотного полка находились под огнем японских полевых батарей. Солдаты различных батальонов и полков отступали в полном порядке, старшие начальники утратили власть над подчиненными, войска перемешались, и отступление продолжалось до рассвета.
Бой за деревню Сыквантунь и Нежинскую сопку отличался большим кровопролитием: за один день русские потеряли 3280 человек, в том числе 112 офицеров (особенно велики оказались потери во время атаки на утраченные позиции), японцы — 1291 человека.
Самым решающим образом повлиял на Куропаткина в намерении продолжать сражение за обладание Ляояном генерал Бильдерлинг. В 6 часов 21 августа он доносил командующему Маньчжурской армией: «Поздно вечером и ночью войска наши были сбиты из Сыквантуня и очистили даже позади лежащие сопки».
Не задумываясь, командующий армией на клочке бумаги, подписанном командиром 17-го корпуса, наложил резолюцию, которая гласила: «Очень печально. Ввиду отступления Штакельберга приходится принять решение отступать к Мукдену и далее. Там собраться, укомплектоваться и идти вперед». Сразу же всем командирам корпусов были немедленно отданы соответствующие указания.
Маршал Ояма в это время, испытывая большие трудности в согласовании наступательных действий своих армий и чувствуя, что они выдохлись в атаках на Ляоянские позиции русских, решил с утра отвести 1-ю армию генерала Куроки за реку Тайцзыхэ. Более того, японский главнокомандующий считал, что Ляоянская операция не удалась. То есть в сражении за Ляоян намечалась длительная передышка. Однако приказ Куропаткина о дальнейшем отходе русских войск на два часа опередил уже намеченное отступление японских войск.
Британский генерал Гамильтон, находившийся в тот день при штабе Куроки и наблюдавший за ходом Ляоянского сражения из штаба 1-й императорской армии, записал в своем дневнике, что, «в то время как судьбы Японии лежали на весах, начинается отступление к Мукдену».
Участник ляоянских событий А. Любицкий, который, помимо своих служебных офицерских обязанностей, заведовал еще полевой фотографией (службой) штаба командующего Маньчжурской армией, оставил интересные мемуары. В них он пишет о своем пребывании в городе Ляояне и сражении под его стенами следующее:
«Бой между тем шел по-прежнему с переменным счастьем для нас и японцев…
На самом левом фланге действовал генерал Орлов, имевший в своем распоряжении 16 батальонов пехоты.
К вечеру сбитые с горки войска наши вторично ее заняли, и можно было думать, что еще немного, и Куроки будет разбит…
Ночью было получено поразившее всех известие: генерал Орлов ранен и оставил свой отряд, а начальника его штаба якобы унесла лошадь, испугавшись взрыва снаряда, от 16 батальонов не осталось почти ничего.
Командующий армией тут же отдал приказание об общем отступлении и с востока, и от Ляояна к Мукдену.
Весь следующий день мы (Куропаткин и его штабные офицеры. — А..Ш.) объезжали под ружейный рокот и грохот орудий передовые части корпусов, прикрывающие отступление от Янтая на север; раненых везли в убийственно тряских линейках, двуколках и несли на окровавленных носилках навстречу нам. Легко раненные кое-как плелись сами, хотя и тяжело раненные, пока имели силы, предпочитали ползти ползком, чем ехать на невозможно тряской двуколке…
Вечером командующий армией остановился перед двумя полками, плохо себя зарекомендовавшими во время боя, и обратился к ним с грозной речью, которую закончил требованием, чтобы они в ближайшем же бою кровью смыли свой позор, в противном же случае грозил войти с представлением к Государю об их расформировании. Наши войска между тем отступали по всему фронту. Говорят, что, оставляя Ляоянские форты и укрепления, облитые кровью своих и противника, солдаты плакали. Тем не менее отступление велось в порядке, а преследующему врагу давался сильный отпор…
Вся дорога (войска отступали по восьми дорогам от Ляояна на Мукден) колыхалась, как море, запруженная бесконечным числом обозов, орудий, пехоты и кавалерии».
В ночь на 24 августа русские войска вышли из боя и оставили все свои позиции под Ляояном. Отход совершался под прикрытием сильных арьергардных отрядов и конницы на флангах. Очевидец отступления русских войск к Мукдену так описывал эту картину:
«Мандаринская дорога на всю свою ширину, да еще расширенная движением по окаймляющим полям, была вся запружена. Постепенно обозы и парки всех корпусов, которым были назначены дороги к востоку от железной дороги, стянулись на эту единственную дорогу. Часто можно было видеть повозки бок о бок, в 5 или 6 рядов, ожидающие, со свойственным русским терпением, своей очереди двинуться вперед. Всевозможные батареи, инженерные, телеграфные и понтонные повозки, полевые артиллерийские парки и обозы всякого рода, санитарные и продовольственные, сбились в кучу. Между ними пехота в одиночку или частями, конюха, зачастую с заводными лошадьми, мулы, ослы, рогатый скот — все старались пробиться к северу. Околевающий или павший скот и лошади, валявшиеся у дороги, не увеличивали привлекательности зрелища.
По правде сказать, русские не щадили усилий, чтобы упорядочить движение. Были устроены посты, и где было нужно — имелась военная полиция. Но на каждом мосту и в каждой деревне происходили задержки на многие часы и ужасный беспорядок. В довершение всего дороги, за день до этого твердые, как камень, были превращены проливными дождями в болото, в которое повозки погружались до осей и часто там застревали. Много лошадей пало от напряжения.
Но всего страннее было царствовавшее всюду молчание. Правда, что оружие, снаряжение, упряжь и повозки русских в то время производили мало шума. Но факт тот, что русский всегда спокоен и терпелив, привык к беспорядку и всегда найдет из него выход».
