Партия расстрелянных - Роговин Вадим Захарович (читать хорошую книгу полностью .txt) 📗
Лиц, занимавших, подобно Жукову и Коневу, в 1937 должности комдива, к исходу великой чистки уцелело совсем немного. Среди обновлённого генералитета Красной Армии преобладали поспешно выдвинутые лица, по своим военным знаниям и служебному опыту явно не соответствующие новым должностям. Так же обстояло дело и на всех других уровнях армейской иерархии. В представленной Сталину справке о составе командных кадров указывалось, что в 1939 году около 85 процентов командиров всех уровней были моложе 35 лет [500].
Об уровне подготовки высших и средних командиров накануне войны свидетельствуют следующие данные. Даже среди командующих армиями были лица, не имевшие высшего военного образования. Из 225 человек, вызванных летом 1940 года на сборы командиров полков, лишь 25 окончили военные училища, а 200 — только курсы младших лейтенантов [501]. Только 7 % командиров имели высшее военное образование, а 37 % не прошли даже полного курса обучения в средних военно-учебных заведениях. [502]
Трагические последствия расправы с военными кадрами обнаружились уже в период финской войны. Очевидно, её печальный опыт побудил Сталина дать указание об освобождении и возвращении в армию части командиров, находившихся в тюрьмах и лагерях. Из арестованных в 1937—1938 годах 9579 командиров 1457 были освобождены и восстановлены в армии уже в 1938—1939 годах [503]. Накануне Отечественной войны и в первые её месяцы было реабилитировано и возвращено в строй около четверти репрессированных офицеров и генералов, остававшихся к тому времени в живых [504]. Среди освобождённых из заключения был будущий маршал Рокоссовский, содержавшийся во внутренней тюрьме НКВД два с половиной года.
Однако этот «обратный поток» не мог оказать решающего влияния на боеспособность Красной Армии, поскольку было возвращено в строй менее 10 % уволенных и репрессированных деятелей высшего комсостава [505].
Разгром генеральского и офицерского корпуса не только обескровил Красную Армию, но и подорвал в ней воинскую дисциплину и порядок. Восстановление в этих условиях института комиссаров, породившее двоевластие в армейских подразделениях, ещё более ослабило управление воинскими частями. Описывая сложившуюся в результате всего этого обстановку в армии, Троцкий писал: «Исторический фильм развёртывается в обратном порядке, и то, что было прогрессивной мерой революции (введение Военных советов и института комиссаров.— В. Р.), возвращается в качестве отвратительной и термидорианской карикатуры… Во главе армии стоит Ворошилов, народный комиссар, маршал, кавалер орденов и прочая, и прочая. Но фактическая власть сосредоточена у Мехлиса, который, по непосредственным инструкциям Сталина, переворачивает армию вверх дном. То же происходит в каждом военном округе, в любой дивизии, в каждом полку. Везде сидит свой Мехлис, агент Сталина и Ежова, и насаждает „бдительность“ вместо знания, порядка и дисциплины. Все отношения в армии получили зыбкий, шаткий, пловучий характер. Никто не знает, где кончается патриотизм, где начинается измена. Никто не уверен, что можно, чего нельзя. В случае противоречий в распоряжениях командира и комиссара всякий вынужден гадать, какой из двух путей ведёт к награде, какой — к тюрьме. Все выжидают и тревожно озираются по сторонам. У честных работников опускаются руки. Плуты, воры и карьеристы обделывают свои делишки, прикрываясь патриотическими доносами. Устои армии расшатываются. В большом и в малом воцаряется запустение. Оружие не чистится и не проверяется. Казармы принимают грязный и нежилой вид. Протекают крыши, не хватает бань, на красноармейцах грязное белье. Пища становится всё хуже по качеству и не подаётся в положенные часы. В ответ на жалобы командир отсылает к комиссару, комиссар обвиняет командира. Действительные виновники прикрываются доносами на вредителей. Среди командиров усиливается пьянство, комиссары соперничают с ними и в этом отношении. Прикрытый полицейским деспотизмом режим анархии подрывает ныне все стороны советской жизни; но особенно гибелен он в армии, которая может жить только при условии правильности режима и полной прозрачности всех отношений» [506].
О том, насколько соответствовала действительности представленная Троцким картина внутренней жизни армии (воссозданная, очевидно, путём обобщения сообщений советской печати), свидетельствуют наиболее честные воспоминания советских военачальников. В беседе с К. Симоновым Жуков говорил, что слабые стороны Красной армии, обнаружившиеся в ходе советско-финской войны, были «результатом 1937—1938 годов, и результатом самым тяжёлым. Если сравнить подготовку наших кадров перед событиями этих лет, в 1936 году, и после этих событий, в 1939 году, надо сказать, что уровень боевой подготовки войск упал очень сильно. Наблюдалось страшное падение дисциплины, дело доходило до самовольных отлучек, до дезертирства. Многие командиры чувствовали себя растерянными, неспособными навести порядок» [507].
Репрессии против командных кадров сопровождались созданием такой обстановки, при которой военнослужащих всех уровней, начиная с солдат, призывали «разоблачать» своих командиров. Такая установка в первый период войны отрицательно сказалась на состоянии воинской дисциплины.
За чисткой в Красной Армии пристально следила германская военная разведка. 28 января генштабом вермахта был подготовлен «Краткий обзор советских вооружённых сил», в котором указывалось: «В настоящее время многие должности следует считать вакантными в результате многочисленных репрессий. Недостаток офицерского состава стараются устранить путём сокращения сроков обучения офицеров и путём производства старослужащих младших командиров в младшие лейтенанты… После расстрела Тухачевского и ряда генералов летом 1937 года из числа военачальников остались лишь несколько личностей. По всем имеющимся в настоящее время данным, средний и старший командный состав является наиболее слабым звеном. Отсутствует самостоятельность и инициатива. Эта категория командиров в бою с трудом приспособится к условиям меняющейся обстановки и кризисных ситуаций» [508]. События 1941—1942 годов подтвердили этот прогноз немецких военных аналитиков.
На исходе великой чистки официозный журнал германских военных кругов «Дейче вер» опубликовал статью «Советский Союз на пути к бонапартизму?», в которой причины устранения почти всего командного состава Красной Армии усматривались в «чувстве самосохранения» правящей клики. «Кремль не доверяет командному составу и постоянно меняет лиц на командных постах, чтобы они не закрепляли своего положения в симпатиях солдатских масс,—говорилось в статье.— Вопреки распространённым на этот счёт в Европе взглядам, дело при этом идёт вовсе не о выходцах из рядов интеллигенции. Вернее обратное — в большинстве случаев всё это „истинные пролетарии“ и старые большевики». Журнал с нескрываемым удовлетворением отмечал, что из пяти маршалов в живых остались двое — «типичные маршалы для советских парадов» [509].
Главную роль в решении Гитлера заключить советско-германский пакт сыграла его оценка состояния Красной Армии, обескровленной репрессиями. Будучи уверенным, что уничтоженные советские командные кадры будут заменены равноценными лишь спустя несколько лет, Гитлер имел основания полагать, что на Востоке его руки не будут связаны, и это позволит ему выиграть войну на Западе. С целью предотвращения военного союза Англии и Франции с СССР он поручил своим спецслужбам усиленно распространять информацию о крайнем ослаблении Красной Армии после чисток. Как справедливо замечал выдающийся советский разведчик Л. Треппер, «французский и английский генеральные штабы как раз потому и не стремились заключить военный союз с Советским Союзом, что слабость Красной Армии стала для них очевидной. Вот тогда-то и открылся путь для подписания пакта между Сталиным и Гитлером» [510].
Маршал Василевский, находившийся перед войной на посту заместителя начальника Генерального штаба СССР, впоследствии склонялся к выводу: если бы Сталин не истребил командный состав Красной Армии, то не только весь ход войны сложился бы по-другому, но и самой войны могло не быть. «В том, что Гитлер решился начать войну в сорок первом году,— говорил он,— большую роль сыграла оценка той степени разгрома военных кадров, который у нас произошёл» [511].
