Метаполитика - Ефимов Игорь Маркович (читать книги бесплатно txt) 📗
Все это говорит за то, что просветительные преобразования, начатые патриархом Никоном в 1653 году с редактуры и исправления церковных книг, можно признать делом полезным, необходимым, давно назревшим. Однако так же, как и в Византии, естественное сопротивление верующей массы нововведениям в книгах и обрядах немедленно превратило чисто богословскую проблему в вопрос о престиже церковной и светской власти. Нетерпеливый, невыдержанный патриарх не желал признавать той истины, что «религиозное миросозерцание и настроение каждого общества неразрывно связаны с текстами и обрядами, их воспитавшими» (36, т. 3, с. 289), что невозможно так вдруг вырвать из души верующего одно и вставить нечто другое. Преследования и казни, обрушенные на непокорных, вызвали в первые ряды сопротивляющихся тех русских христиан, чья вера даже в рамках прежней, «неисправленной», обрядности была глубокой и искренней. Мученик Аввакум, отстаивая темную старину, поднялся на духовную высоту, недосягаемую для его просвещенных гонителей. Старообрядчество прошло через горнило таких испытаний, что и до наших дней сохранило черты нравственной строгости и душевной силы, позволившей ему пережить три века гонений, гнета, отверженности.
Для абстракто духовных устремлений ничто не представляет большей опасности, чем конкрето обретенной власти, – в этой истине мы будем убеждаться снова и снова, знакомясь с историей религии.
Когда в VIII веке среди ученых и священнослужителей ислама зародилось движение мутазилы, оно привлекло к себе большинство мыслящих и образованных людей. «Руководящей точкой зрения философии религии мутазилитов было стремление очистить монотеистическое понятие о божестве от всех затемнений и искажений, которое оно претерпело в традиционных народных верованиях» (19, с. 94). Они пытались искоренить антропоморфические представления о Боге как существе с руками, ушами, устами, утверждали сотворенность Корана и свободу воли, дарованную человеку Богом, пытались рассуждать о религиозных догматах так, чтобы не входить в противоречие с рациональным мышлением. Первоначально они вели себя соответственно своему наименованию (мутазилиты – «аскеты», «удаляющиеся»). Но с того момента как на их сторону встал халиф Мамун (813-833), «сговорчивые люди и другие органы религиозной власти взяли на себя роль инквизиторов, чтобы руководить преследованиями и гонениями против непреклонных исповедников ортодоксальной формулировки… Инквизиторы либерализма были, если это возможно, еще ужаснее, чем их приверженные букве собратья… Когда мутазилитам посчастливилось в продолжение правления трех аббасидов видеть свое учение признанным даже государственной догмой, то они защищали его инквизицией, тюрьмой, террором» (19, с. 105).
Даже протестантизм не смог выдержать до конца испытания властью. Кальвинистская Женева запятнала себя сожжением Сервета. В Англии «после торжества парламентских армий в 1649 году наступило царство «святых»… с их вмешательством в жизнь простых людей, с их запретом театров и традиционных спортивных состязаний… Искоренение порока было возложено не на церковные, а на обычные светские суды. В 1650 году был проведен закон о наказании смертью за нарушение супружеской верности, и это дикое наказание действительно применялось в двух или трех случаях. После того как даже пуритане отказались выносить приговоры, эта попытка провалилась… Использование солдат для обхода частных домов в Лондоне с целью проверки, не нарушается ли суббота и соблюдаются ли установленные парламентом посты, вызывало самое резкое негодование» (75, с. 253, 251). В конце концов стало ясно, что «попытка обеспечить духовные блага грубой силой не удалась… Было невозможно отличить святого от лицемера, когда святость и благочестие сделались выгодным делом» (20, т3, 254).
И все же, несмотря на все срывы, злоупотребления, искажения, Реформация явилась по своему размаху, результатам и значению самой гигантской битвой и самой великой победой выбора веденья в новой истории.
в) Протестантизм и миропостижение
Религиозные войны, начавшиеся в Германии в 1548 году и полыхавшие по всей Европе в течение ста лет вплоть до Вестфальского мира, были по сути своей не чем иным, как вооруженным противоборством между веденьем и неведеньем, перешедшим из сферы идейной борьбы на поля сражений. Смертельная вражда, раскалывавшая христианские нации, города, семьи, имела своим источником, конечно же, не схоластические разночтения Библии, но онтологическую невозможность сосуществования рядом двух противоположных выборов. Недаром большинство этих войн были гражданскими. Земля Германии, Франции, Шотландии, Нидерландов, снова Франции, снова Германии, Чехии, наконец, самой Англии по очереди и одновременно окрашивалась кровью жесточайших междоусобий. Межнациональные конфликты этой эпохи, за редким исключением, тоже носили ярко выраженный религиозный характер. Завершающий этап борьбы, именуемый Тридцатилетней войной, втянул в себя практически все народы тогдашней Европы. Протестанты Дании, Швеции, Голландии, Англии, Франции не жалели своей крови и своих денег на дело защиты протестантов чешских и немецких и в конце концов отразили натиск католической лиги.
Конечно, в таком гигантском катаклизме можно было обнаружить любые отклонения и завихрения. Политическое или экономическое соперничество могло вдруг столкнуть вчерашних союзников, как Данию и Швецию в 1643-1645 годах. Самодержавные интриганы вроде Ришелье и Стюартов, стремясь к достижению собственных целей, поворачивали свои силы то так, то эдак. Но основной водораздел борьбы происходил все же в сфере духовно-религиозной.
Если мы попытаемся провести качественное и этико-моральное сравнение противостоящих друг другу лагерей – протестантского и католического, нам будет нелегко найти убедительные свидетельства в пользу одного из них. С обеих сторон за долгие годы кровавой борьбы было совершено столько бессмысленных жестокостей, обманов, измен, убийств, грабежей и в то же время показано столько примеров мужества, самоотверженности, верности долгу, душевной стойкости, что каждая может указать на сотни героев и мучеников в своих рядах и на сотни преступников в рядах противника. Сравнение вождей мало о чем говорит. Пусть нам кажется, что при необходимости выбирать между Елизаветой I Английской и Филиппом II Испанским, между Вильгельмом Оранским и Альбой, Колиньи и Екатериной Медичи, Генрихом Наваррским и Генрихом Гизом, Густавом Адольфом и Валленштейном всякий здравомыслящий человек предпочел бы первого второму, но такой аргумент остается целиком в сфере эмоциональной. Да, католики устроили в Париже Варфоломеевскую ночь, но ведь и фламандские иконоборцы в 1566 году громили церкви и побивали священников; да, император австрийский установил в Чехии настоящий террор, но ведь до этого чехи первые выбросили из окна двух императорских чиновников; да, армия Валленштейна содержалась исключительно за счет открытого грабежа населения, но ведь и шведы в глубине Германии питались не посылками из дома. Повторяю, с того момента, как люди взялись за оружие и покрылись пятнами своей и чужой крови, различить их становится очень трудно.
Но если мы взглянем на ситуацию, предшествовавшую Реформации, и на состояние Европы после Вестфальского мира, то есть на периоды до и после религиозных войн, то разница между противниками окажется огромной, принципиальной и вполне наглядной.
О преступлениях пап, о растленности церковной иерархии, о бесчисленных извращениях ими буквы и духа христианского учения написаны сотни книг. Индульгенции и инквизиция – если бы только эти два клейма оставались на щеках средневекового католицизма, то и того было бы довольно. Спору нет, и среди католиков той поры встречались люди высокой души, подобные Томасу Мору, исполненные глубокой веры, способные пойти на самопожертвование ради своих религиозных идеалов. Или такие, как испанский епископ Лас Касас, который пытался в течение одиннадцати лет спасать от истребления туземцев Нового Света, а потерпев поражение, отказался от сана и впоследствии издал (в протестантской, конечно, стране) страшный обвинительный документ: «Краткий отчет о разорении Индий» (1552). Или такие, как немецкий священник Фридрих фон Шпее, автор обличительной книги о процессах ведьм, изданной им с риском для жизни. И тем не менее доминирующей и все определяющей силой в католицизме того периода были не эти люди, а властное, изощренное, сплоченное, блестяще организованное неведенье.
