Сталинский неонеп - Роговин Вадим Захарович (книги онлайн без регистрации полностью txt) 📗
Тревожная обстановка с каждым годом всё более сгущалась и внутри эмигрантской среды. Вспоминая «Москву 1935—1937 годов с её давящей атмосферой», А. Лондон писал: «Люди, исчезавшие внезапно и бесследно… В наших интернациональных кругах не принято было задавать вопросы. Исчезновение могло означать возвращение на родину для подпольной работы. Запретная тема» [419].
Особо жестокими были расправы с зарубежными коммунистами, близкими к левой оппозиции или не согласными с политикой руководства своих партий. В этой связи приведем ряд фактов, относящихся к первой половине 30-х годов. В Ярославском политизоляторе содержались три члена Политбюро ЦК компартии Венгрии, которые были приглашены в СССР для обсуждения спорных вопросов внутри своей партии и сразу же после приезда в Москву были арестованы. Югославским оппозиционерам, требовавшим возвращения на родину после отбытия трёхлетнего заключения, были прибавлены без всякого нового дела ещё два года изолятора, заменённого позднее ссылкой. Китайские коммунисты-оппозиционеры, обучавшиеся в университете имени Сунь Ятсена в Москве, после его закрытия были отправлены в ссылки и концлагеря или выданы на расправу Чан Кайши (для этого их насильственно привезли на пароходе из Владивостока в Шанхай). Пятьдесят видных польских коммунистов были расстреляны без всякого суда по огульным обвинениям в шпионаже и провокаторстве [420].
Эти и другие аналогичные сообщения содержались в письмах из СССР, публиковавшихся в «Бюллетене оппозиции». В одном из них говорилось, что в Соловецком лагере, наряду с советскими политзаключёнными, находилось много венгерских, болгарских, румынских, польских и других зарубежных коммунистов, осуждённых за «шпионаж». «Это одна из форм расправы с оппозиционерами-иностранцами» [421]. Перед такими расправами оказывались беззащитными прежде всего коммунисты тех стран, где господствовали фашистские или полуфашистские режимы и деятельность компартий была запрещена. (В 1935 году из 76 партий, входивших в Коминтерн, 50 вели работу в нелегальных условиях).
Суммируя сообщения такого рода, Троцкий в статье «Революционные пленники Сталина и мировой рабочий класс» раскрывал механику репрессий против зарубежных коммунистов: «Та часть национального ЦК, которая в данный момент выполняет поручения московской клики, обращается к последней с ходатайством избавить её от оппозиции. Сталин вызывает оппозиционеров в Москву, где их после короткой попытки „убеждения“ подвергают аресту, заключению в изоляторы и другим видам расправы. Среди сотен убитых „в связи“ с делом Кирова, т. е. в подавляющем большинстве своём без всякой связи с этим делом, расстрелян был ряд болгарских и других иностранных оппозиционеров… Вызов в Москву „на совещание“ означает сплошь да рядом предательскую ловушку… В этих случаях агенты Сталина действуют методами, достойными самых квалифицированных американских гангстеров» [422].
Раскрывая истинный смысл настойчивых упоминаний в советской печати о многочисленных шпионах, проникших в зарубежные компартии, Троцкий писал: «В СССР расстреляно за годы сталинского самодержавия не малое число иностранных коммунистов-оппозиционеров… Не будет ничего удивительного, если агенты Коминтерна объявят всех расстрелянных и арестованных в СССР иностранных коммунистов „шпионами иностранных разведок“» [423]. В этих условиях выживали и тем более продвигались на высокие посты в своих партиях и в аппарате Коминтерна лишь те, кто усваивал беспрекословный конформизм, безоговорочно оправдывая и прославляя всё, что происходило в СССР. По словам А. Лондона, «годы борьбы, привычка к партийной дисциплине, всё наше прошлое воспитание приучили нас к мысли, что партия никогда не ошибается, что СССР всегда прав» [424].
Такое же отношение к СССР эмиссары Коминтерна пытались внушить и зарубежным коммунистам, действовавшим у себя на родине. О методах, которыми это достигалось, выразительно рассказывается А. Кестлером в романе «Слепящая тьма» [425]. Одна из сюжетных линий романа связана с изображением событий в бельгийской компартии. После её призыва к экономическому бойкоту поспешно вооружавшихся фашистских государств коммунистически настроенные докеры отказались обслуживать корабли, везущие стратегическое сырьё в Германию. В разгар забастовки в порт прибыла флотилия советских кораблей. Прервав забастовку, докеры принялись с энтузиазмом разгружать суда, следовавшие под красным флагом. Однако в процессе этой разгрузки обнаружилось, что флотилия привезла руду, предназначенную для германской военной промышленности. Буржуазная печать издевалась над коммунистами, нарушившими собственный призыв. Несмотря ни на что, ЦК компартии дал приказ о продолжении разгрузки. После этого большинство коммунистов порвало с партией.
Новый экономический спад пополнил ряды фактически распавшейся партии, позволил ей вновь обрести силу. Спустя некоторое время партия вновь призвала к бойкоту — на этот раз Италии, развязавшей колониальную войну в Абиссинии. В эти дни, когда престиж компартии опять высоко поднялся, в порт прибыла новая советская флотилия — она везла Италии нефть.
Для разъяснения «новой ситуации» в Бельгию был направлен известный советский коммунист Рубашов, который заявил партийному комитету докеров, что их «романтические жесты» неуместны, поскольку они помогают буржуазным государствам вытеснить страну Победившей Революции с мирового рынка. Помощь Советскому Союзу представляет «святой долг» рабочих всего мира, и поэтому бойкот следует отменить. Члены комитета и их руководитель по кличке Малютка Леви ответили: «Слова такие уже слышали. Ваша страна должна быть честной. Вы толкуете о солидарности рабочих и о разных там жертвах и железной дисциплине, а сами посылаете штрейкбрехерский флот».
Дальнейшие события развивались по разработанному в Москве плану: спустя несколько дней члены комитета были исключены из партии, а в партийной печати появилась статья, «разоблачающая» их руководителя как провокатора. Ещё через три дня Малютка Леви повесился [426].
Имея в виду подобные сталинские внешнеполитические акции, в которых тугим узлом были завязаны советская дипломатия и Коминтерн, Троцкий в 1936 году писал о необходимости борьбы против сделок правящей советской касты «с империализмом за счёт интересов СССР и международной революции» [427].
Для того, чтобы подчинить политику Коминтерна и входивших в него партий целям обеспечения благоприятных внешнеполитических условий для СССР (в том виде, как их понимал Сталин), требовалось очистить эти организации от самостоятельно мыслящих людей. Большинство основателей Коминтерна, его руководителей ленинского периода, либо сами вышли из него, либо были изгнаны в ходе борьбы с многочисленными оппозициями и «уклонами». Аппарат Коминтерна предельно бюрократизировался, его верхи политически развращались, воспитывались в духе раболепия перед Москвой. Самое мощное в истории международное политическое движение подпало под безраздельное влияние сталинистов. После многочисленных чисток Коминтерна, во главе входивших в него партий зачастую оказывались люди политически недалёкие и недальновидные, но владевшие, подобно Сталину — корифею политической провокации — мастерством политических интриг и расправ, направленных прежде всего против инакомыслящих в собственных рядах.
Ещё в 1929 году в письме к швейцарскому коммунисту Ж. Эмбер-Дро, изгнанному с поста секретаря ИККИ, старейшая участница коммунистического движения Клара Цеткин писала: «Я буду чувствовать себя совершенно одинокой и неуместной в этой организации (Коминтерне.— В. Р.), превратившейся из живого политического организма в мёртвый механизм, который, с одной стороны, проглатывает приказы на русском языке и с другой — выдает их на различных языках, механизм, превративший огромное всемирно-историческое значение и содержание русской революции в правила Пиквикского клуба. Можно было бы сойти с ума, если бы моя твёрдая убеждённость в ходе истории, в силе революции не была столь непоколебима, что я и в этот час полуночной тьмы с надеждой, даже с оптимизмом смотрю в будущее» [428].
