Левая политика. 2010 № 13 -14. Варварство, социализм или... - Кагарлицкий Борис Юльевич (читать книги полные txt) 📗
Мне приходилось работать экономистом (я со страхом употребляю это слово) в этой системе в середине 80-х годов. В 70-е годы я строил свои программы трансформации советской экономики, опираясь на представление о её плановом характере. А в 80-е годы попал на предприятие, где столкнулся с планами, с фондами, согласованиями… Я много поездил, посмотрел и пришёл к выводу, что реального планирования не существует.
Но скажите, пожалуйста, Китай сейчас стал стремительно ин-дустриализовываться, а Африка в 70-е годы не смогла. В чём же, в сущности, разница? Разница в одной простой материи. И вовсе не в том, что в Китае тоталитарная или авторитарная система. В Африке тоже ведь почти повсеместно авторитарные системы, но у них с экономическим ростом дело обстоит плохо. На мой взгляд, ответ совершенно прост: иное качество трудового ресурса. Когда вы берёте китайского крестьянина, то дело не в его дешевизне. Наш крестьянин в 50-е годы зарабатывал меньше современного китайца в разы. Мы, казалось, могли многого достичь, но не достигли. Наши автомобили не покупают даже собственные граждане, а вот китайские покупают. Хотя китайцы этим начали заниматься недавно, а мы занимались этим давно. Когда во время Перестройки обвиняли одного бывшего председателя колхоза в том, что он увольняет своих работников, а нанимает китайцев, то он отвечал: «А как же мне поступать? Один китаец производит столько же, сколько пятеро наших. Зарплату же я ему должен платить меньше чем одному нашему». Это о качестве рабочей силы. Ну, хорошо, это Перестройка, рушилась страна, но давайте вернёмся в 70-е годы. Был такой известный прецедент с экономистом Ху-денко. Дали ему совхоз. Человек в 8 раз сократил количество работающих в этом совхозе и произвёл в 2 раза больше продукции, чем они производили до сокращений.
В 70-х годах я был приверженцем крайне либеральных взглядов. В этот период (под конец советской власти) уже можно было под вывеской государственных предприятий создавать подобие частных. Вот у меня в этот период под вывеской государственной Фабрики народных художественных промыслов было фактически частное предприятие. Я здесь и реализовывал свои либеральные идеи. Через некоторое время мы потерпели жуткое фиаско. Накопились большие долги. Мне пришлось сократить штат с 20 до 4 человек. Мы за один месяц расплатились с долгами, которые накопились за полгода и наработали продукции, которой хватило на много месяцев вперёд. Решив управленческую проблему, я бросил это предприятие сам (хотя фоном были препятствия со стороны КГБ), потому что мне стало неинтересно. Мне стало интересно подумать над культурными основаниями экономики. В тот момент, это были 1971-72 годы, я и сформулировал концепцию о том, что экономика работает в контексте культуры.
А вот г-ну Худенко сильно не повезло. Увеличив за 2 года производительность в 16 раз, он получил 8 лет лагеря и через 4 года скончался в заключении.
Могла ли экономика работать с такими стимулами? Имея в виду такое качество рабочей силы и такой ответ на инициативу и эффективность. Я могу привести пример из своей собственной трудовой деятельности. После школы я пошёл работать учеником токаря. Рядом со мной работали квалифицированные люди. Я наблюдал несколько случаев и один из них произвёл на меня сильное впечатление. Один очень квалифицированный токарь, воспользовавшись случаем, решил заработать и в поте лица работал очень много и перевыполнил норму выработки. Ему заплатили. За один этот день. Потому что на следующий день расценки мгновенно срезали. Выплаченная зарплата не укладывалась в нормативы.
Может ли экономика нормально функционировать, если мы имеем не самую квалифицированную рабочую силу с точки зрения трудовой этики; если мы стремление к заработку наказываем репрессивными способами, срезанием зарплаты и работой в ужасных условиях? Представьте, как на этого токаря смотрели мои коллеги. Ведь срезали расценки не ему одному, а всем!
Я не буду продолжать этот ряд. Могу сказать, что внутреннее устройство экономики было таково, что оно вело к саморазрушению системы. Чем сложнее становилось производство, тем тяжелее оказывалось поддерживать эффективность экономики. Примем также во внимание внеэкономические явления. Например, репрессивная система уничтожала людей со всякой инициативой. Говорят, что при Сталине уничтожали невинных, хорошо относящихся к советской власти и т. п. Ничего подобного. На самом деле, если изучать состав репрессированных, то очевидно, что в первую очередь уничтожали тех, кто обладал более высокой волей к достижению целей, более инициативных и с большими интеллектуальными возможностями. Эти люди уничтожались. Долго такое не могло продолжаться.
Максим Георгиевич говорил о том, что мы имеем деградацию всех форм капитала, в том числе и человеческого. Но ведь это началось не сегодня. Это началось в 20-30-е годы и продолжалось постоянно. Я могу показать это по этапам, и вы увидите деградацию средней школы, высшего образования, за исключением отдельных направлений.
Эта система обладала таким количеством внутренних пороков, что она не могла дольше существовать. Борис Юльевич говорил о том, что сети хороши, для того чтобы помешать кому-то решить его задачи. Но для организации стратегического прорыва они не годятся. Необходима организация, концентрация усилий. Планы — это та же концентрация усилий по сравнению с рынком. Когда хорош план? Когда необходима мобилизация ресурсов. Во время сложнейших задач в Первую Мировую войну, во Вторую мировую войну западные страны, такие как Франция и Англия, отказываются от рыночного механизма функционирования экономики, мобилизуют все ресурсы и волевым путём решают свои задачи. Они их решают и потом отказываются от такой модели. Почему? Не из-за глупости. А дело в том, что издержки такого механизма концентрации усилий слишком велики. Грубо говоря, простые ответы хороши для решения мощных вызовов, но они выжигают поле вокруг себя. Упрощение, редукция систем хороша временно, для решения самых напряжённых задач. Но длительно они существовать не могут. Для длительного существования необходимы тонкие саморегулирующиеся механизмы, где решения принимаются во множестве точек. В постиндустриальную эпоху, когда открытия совершаются в разных местах, безнадёжно создавать простую систему. Система должна быть сложной и саморегулирующейся во множестве точек. А планирование ограничивается решением каких-либо ключевых задач.
И при этом я должен подчеркнуть, что главной задачей общества является не выстраивание экономики, а выстраивание как раз тех институтов, которые находятся за пределами экономики. Если мы их не построим, то любая экономика будет превращаться в катастрофу. Рынок отличная штука для саморегулирования производства и распределения. Но как только рынок выпадает из системы культурных ограничений — это чистой воды бандитизм. Ничего другого об этом сказать нельзя.
Сегодня мы имеем девальвацию всего капитала, в то время как мы видим рост человеческого капитала в таких странах как Китай, Индия, Иран и т. д.
Ещё одна гипотеза, которая позволила мне в конце 60-х прогнозировать стремительный рост Индии и в особенности Китая. Я тогда пришёл к выводу о том, что Китай должен быть лидером экономики XXI века. В это время Китай производил меньше 1 % мирового ВВП, и в стране шла культурная революция, которая разрушала и экономику, и общество. Наша концепция сводилась к одному простому заключению. Чем дальше развивается экономика, тем больше в ней удельный вес интеллектуальной составляющей. То есть материальные и финансовые ресурсы играют не столь большую роль. Определяющую роль играет интеллект и человеческий капитал. Причём, когда мы говорим о том, что экономика это не сугубо производство и распределение, то здесь мы обязательно принимаем во внимание те институты, которые окутывают экономику со всех сторон. Цели экономики всё равно определяются культурным комплексом.
Так вот, в этом смысле всё то самое, что должно быть в человеке как в экономическом инструменте, в Китае есть с избытком и больше чем в любой другой стране мира. А социальная структура и культура Китая таковы, что предполагают использование экономического потенциала с максимальным эффектом для общества.
