Настольная книга сталиниста - Жуков Юрий Николаевич (читать полностью бесплатно хорошие книги txt) 📗
Сегодня их обвинение в прямом соучастии слишком уж напоминает ритуальное жертвоприношение при похоронах племенного вождя. Но тогда, в конце декабря 1934 г., оно выглядело, воспринималось иначе. Служило более чем веским доводом в пользу существования и террористической подпольной организации, и подготовленного ею заговора. Исключало даже саму мысль о возможности действия Николаева в одиночку да ещё по каким-либо личным мотивам.
Практически тогда же, в 20-х числах декабря, руководство НКВД предполагало, если удастся, провести ещё один процесс, напрямую связанный с убийством Кирова. Для него намечалась небольшая группа из восьми человек как видных, так и мало кому известных сторонников Зиновьева — Бакаев, Гертик, М. Гессен, А. С. Куклин, Я. В. Шаров, Л. Я. Файвилович, Горшенин, B. C. Булах. Только те, кто уже в ходе следствия продемонстрировал готовность давать нужные показания. И ещё — Милда Драуле, которая должна была, как можно догадываться, «чистосердечно» подтвердить прямую связь между зиновьевцами Москвы и Николаевым. Вместе с тем готовилось и заседание Особого совещания, перед которым должно было предстать 137 человек, на чье признание собственной вины рассчитывать не приходилось. Им загодя определили различные меры наказания — от 5 лет ссылки до 5 лет заключения в Суздальском концлагере, либо Ярославском, Челябинском, Верхнеуральском политизоляторах. В этой группе находились Зиновьев, Каменев, Сафаров, И. В. Вардин, П. А. Залуцкий, Евдокимов, Г. Ф. Федоров. Уверенность высшего руководства страны именно в таком близком решении была столь сильна, что о нем уведомили и все население — публикацией в газетах 23 декабря очередного сообщения «В Народном комиссариате внутренних дел».
План, не предполагавший прямого обвинения Зиновьева и наиболее известных его сторонников в причастности к убийству Кирова, отвергли три недели спустя. Заменили иным, в соответствии с которым дела семерых видных оппозиционеров перенесли для процесса, а Драуле — выделили в отдельное судопроизводство.
Второй и третий процессы проходили также в Ленинграде 15–16 января 1935 г. На первом из них по «делу Зиновьева, Евдокимова, Гертик и других» («московский центр»), носившем откровенно политическую окраску, предстало 19 человек, в том числе Зиновьев, Каменев, Евдокимов, Бакаев, Гертик, Куклин, Горшенин, Шаров. За три недели до того НКВД заявил, что в отношении большинства из них «следствие установило отсутствие достаточных данных для предания их суду». Теперь же прокуратура якобы нашла весьма весомые факты, подтверждающие вину обвиняемых. Столь весомые, что мера наказания колебалась от 10 лет тюремного заключения (Зиновьеву, Гертику, Куклину, Б. Н. Сахову) до 5 (Каменеву, А. Ф. Башкировой, Б. Л. Браво). [17]
Третий процесс в те же дни проводило Особое совещание. Оно рассмотрело дела 77 человек, из которых 65 были членами партии (их исключили из рядов ВКП(б) только после ареста), а 57 — в прошлом активными участниками оппозиции. Более того, именно в данную группу включили таких непримиримых противников политики сталинского Политбюро, как Г. И. Сафаров, П. А. Залуцкий, А. И. Александров, Я. И. Цейтлин, К. С. Соловьёв.
Вместе с ними попали на скамью подсудимых первая жена Зиновьева С. Н. Равич, хранитель части зиновьевского архива Емельянов, а также чуть ли не все родственники Николаева — его мать, сестры Е. В. Рогачёва и А. В. Пантюхина, муж последней В. А. Пантюхин, двоюродный брат Г. В. Васильев, жена брата А. А. Николаева-Максимова.
Подобная пестрота, разноликость группы, представшей перед Особым совещанием, объяснялась, скорее всего, теми трудностями, которые необходимо было преодолеть и следователям, и только что избранному первым секретарем Ленинградского обкома А.А. Жданову, санкционировавшему все аресты. С одной стороны, им требовалось изолировать бывших участников оппозиции, а с другой — все же хоть как-то доказать предъявляемые им обвинения, чего на обычном, даже закрытом суде добиться вряд ли было возможно. Отсюда, несомненно, и та «мягкость» Особого совещания, председателем которого являлся Агранов. Сорок человек приговорили к заключению в концлагерь сроком на 5 лет, семь человек — на 4 года, двадцать пять человек — к ссылке на 5 лет, четверых — на 4 года, одного — на 2 года.
Дополнил процессы, о которых сообщала печать, логически завершил их еще один, о котором информация в то время нигде не появилась. 9 марта 1935 г. в Ленинграде выездная сессия Военной коллегии Верховного суда СССР «за соучастие в совершении Николаевым теракта» приговорила к расстрелу М. П. Драуле, её сестру О. П. Драуле — 1905 г. рождения, члена ВКП(б) с 1925 г., работавшую секретарем парткома Выборгского дома культуры, и её мужа P. M. Кулинера — 1903 г. рождения, члена ВКП(б) с 1923 г., начальника планового отдела треста Ленштамп. [18]
А за месяц до того, 23 января, на этот раз в Москве Военная коллегия Верховного суда СССР определила судьбу бывшего руководства УНКВД по Ленинградской области. Начальника управления Медведя и его первого заместителя И. В. Запорожца, вообще отсутствовавшего в городе с середины ноября, приговорили к 3 годам тюремного заключения. Начальника оперода Губина, замначальника особого отдела Янишевского, начальника 4-го отделения (охраны) М. И. Котомина, уполномоченных различных отделов Г. А. Петрова, П. М. Лобова, A. M. Белоусенко, А. А. Мосевича — к 2 годам, а ещё одного уполномоченного М. К. Бальцевича — к 10 годам. Так была оценена их «преступная бездеятельность». [19]
Наконец, 26 января 1935 г. закрытое постановление Политбюро, занесенное в «особую папку», завершило карательные меры по отношению к зиновьевской оппозиции, зарегистрированной секретно-политическим отделом УНКВД по Ленинградской области. 663 бывших сторонника Зиновьева высылали на 3–4 года на север Сибири и в Якутию, и ещё 325 человек переводили из Ленинграда на работу в другие районы страны. [20]
Несоответствия
Итак, за убийством Кирова последовали беспрецедентные, небывалые еще по масштабам аресты, жесточайшие репрессии. На пяти процессах приговорили к расстрелу 17 человек, к тюремному заключению на различные сроки — 76 человек, к ссылке — 30 человек да к тому же сугубо партийным постановлением к высылке — 988 человек. Затронула же столь суровая кара в подавляющем большинстве бывших участников оппозиции, но лишь зиновьевской, а не, скажем, троцкистской. Потому все это в совокупности с показаниями, полученными у обвинявшихся в ходе следствия, вызывает серьезнейшие вопросы, порождаемые слишком уж явными несоответствиями, противоречиями:
Почему расстреляли Милду Драуле, ее сестру с мужем, арестовали и приговорили к тюремному заключению или ссылке всех без исключения родственников Николаева, хотя их причастность не только к совершению убийства, но и к зиновьевской оппозиции ни один следователь и не пытался доказать?
Почему, в каких целях арестовали 9 декабря 1934 г. главного свидетеля по делу об убийстве Кирова электромонтёра Смольного Платоча, который, кстати сказать, не появился ни на одном из процессов, не выступил там с показаниями?
На эти вопросы мы вряд ли, даже после рассекречивания всех документов по делу Николаева, получим ответы. Но есть вопросы, ответы на которые возможны.
Почему политическая версия при расследовании убийства Кирова появилась лишь 4 декабря 1934 г., поначалу рассматривая виновными «троцкистов», «анархистов», сторонников давно распавшейся группы «Рабочая правда», и лишь 15 декабря ответственными за выстрел Николаева сделали зиновьевцев, именуемых время от времени «зиновьевцами-троцкистами»?
Почему 23 декабря 1934 г. руководство НКВД — несомненно, по согласованию с Политбюро — объявило, что «следствие установило (выделено мною. — Ю.Ж.) отсутствие достаточных данных для предания суду» Зиновьева, Каменева, а 16 января неожиданно пришло к прямо обратному заключению, заявив о нем официально, через газеты? Что же произошло за столь короткий промежуток времени?
