Грядущие войны Китая. Поле битвы и цена победы - Наварро Питер (бесплатные полные книги .txt) 📗
Практически по всем оценкам ее размеры превосходят 100 млн человек. Именно эти трудовые мигранты и составляют ядро безработных трудовых резервов Китая. Но их рост обусловлен не только ходом экономических реформ. В конечном счете ситуацию закрепил взятый правительством Китая курс на быструю урбанизацию населения. И именно этот процесс вывел темпы роста безработицы за пределы, где ситуации не поможет даже самый быстрый экономический рост.
Постоянно слышишь, что люди хотят быть водителями, учеными или учителями. Никто не хочет оставаться крестьянином.
Даже самая грязная работа лучше, чем ее отсутствие. Большинство сельских жителей находят свою новую жизнь в городах вполне сносной. У них появляется надежда, возникают мечты — о цветном телевизоре, о брате с институтским дипломом, о новом доме на родине или даже о собственной квартире в городе.
Кумей Ше, профессор Университета Ван-ли. [7]
По оценкам демографов, к 2030 году уровень городского населения в Китае достигнет 50 %. Население Китая к этому моменту будет составлять 1,6 млрд человек. Если принять эту оценку за основу, миграция сельских жителей в города Китая будет составлять ежегодно 15–16 млн человек в течение последующих 30 лет.
Неизбежная урбанизация Китая — одна из важнейших движущих сил грядущих войн Китая. Она стала результатом огромной, фундаментальной и постоянно растущей разницы в доходах и уровне возможностей между гигантским числом сельских жителей Китая и энергичными и профессионально подготовленными «китайскими яппи».
На единицу плодородной почвы в Китае приходится слишком много крестьян. Наделы большинства сельских жителей не превышают в размерах 1–2 сотки. Это ограничение естественным образом приводит к тому, что большинство сельских семей балансирует на грани выживания.
Кроме того, с макроэкономической точки зрения чудовищная децентрализованность китайского сельского хозяйства приводит к тому, что экономическая эффективность крестьянского труда крайне низка и не может быть повышена за счет наращивания объемов обрабатываемой земли. Чтобы понимать, насколько неэффективен сельскохозяйственный труд, сравните две цифры. В США в этом секторе экономики занято менее 2 % населения. В Китае — более 50 %. [9] При этом валовый урожай пшеницы в этих странах сопоставим. [10]
Для китайского руководства очевидно, что нарастающая бедность сельскохозяйственных районов — это политическая и экономическая «бомба с часовым механизмом». С экономической точки зрения стремительное старение крестьянской бедноты и переход все большего числа в пенсионный возраст неподъемным грузом ложатся на систему социального страхования, поскольку лавинообразно нарастают затраты на систему медобслуживания и пенсионных выплат. С политической точки зрения расширение пропасти в уровне доходов между городом и деревней приводит к нарастанию общественного недовольства. Китайские руководители хорошо помнят мудрое высказывание Мао о том, что «достаточно одной искорки, чтобы в степи забушевал пожар». Помнят они и о том, что сам Мао пришел к власти на волне крестьянского возмущения.
Но Китай счел политику быстрой урбанизации панацеей от всех бед в сельскохозяйственных районах. Китайское правительство поставило перед собой ошеломляющую задачу на несколько ближайших десятилетий: обеспечить безболезненную миграцию более чем 300 млн бывших крестьян в города и их превращение в промышленных рабочих. Эта цифра равна всему сегодняшнему населению США и вдвое превышает размеры американского трудоспособного населения.
Приходится констатировать: даже если ВВП Китая продолжит расти темпами, близкими к 10 % в год, число безработных в Китае не уменьшится, а может даже возрасти. Более того, если темпы роста упадут, уровень безработицы и связанного с ней общественного недовольства стремительно рванется вверх. Кажется, теперь совершенно понятно, почему правительство Китая делает такую ставку на «разгон темпов роста национальной экономики».
Последний фрагмент общей картины: низкие зарплаты как следствие отсутствия профсоюзов
Каждая накладная ресница собиралась из 464 коротких обрезков человеческих волос. Их тщательно укладывали в перекрестном порядке на основу из прозрачного клея. Изготовление каждой пары занимало почти час. Даже работая по 14 часов, большинство работниц не могло заработать себе на сколько-нибудь достойную жизнь. «Приступив к работе, мы быстро поняли, что этим денег не заработаешь, — говорит 16-летняя Ма Пин-и. — Мы поняли, что хозяева хотят нас обмануты. Ма и ее ровесницу, подругу и односельчанку Вей Ки, пригласил на работу южнокорейский владелец предприятия. Он пообещал платить им 120 долларов в месяц за работу по производству накладных ресниц. Для бывших крестьянок это было верхом мечтаний. Спустя два месяца их руки были окончательно измучены выматывающей кропотливой работой. Оплата тоже оказалась ниже ожидаемой. Они были слишком бедны, чтобы внести выкуп владельцу за право покинуть свои рабочие места и решили бежать. Это оказалось нелегко. Металлические двери их фабрики, расположенной на четвертом этаже здания, были постоянно заперты, а окна забраны стальными решетками. Как сказала Вей, «то, что они называли «предприятием», на самом деле было тюрьмой».
Любое непредвзятое и полное обсуждение вклада низкой стоимости китайской рабочей силы в формирование злополучной «китайской цены» должно учитывать тот факт, что в Китае официально запрещена деятельность профсоюзов. [12]
При поверхностном рассмотрении может показаться, что для большинства участников трудового процесса это хорошо. В самом деле, во многих развитых странах репутация профсоюзов крайне низка, во многом потому, что Многие профессиональные сообщества трудящихся использовали свою силу и способность к ведению коллективных переговоров для того, чтобы навязать предпринимателям коллективные контракты и пенсионные схемы, подрывающие конкурентоспособность производимых товаров.
Но исторически профсоюзы давали работникам возможность представления своих интересов при обсуждении базовых условий безопасности труда и охраны здоровья, уровня эксплуатации и многое другое. То же самое они могли бы делать и в Китае, но там любая форма протеста или рабочей самоорганизации встречает ожесточенное противодействие, вплоть до избиений, увольнений и поражения в правах. Кое-где дело доходит и до пыток.
В отсутствие каких-либо форм профессионального представительства многие китайские работники принуждаются к труду в условиях, не имеющих себе равных в мире по степени опасности, монотонности и насилия. Частично эта проблема связана с тем, что традиционная корпоративная структура китайских предприятий и культура внутрикорпоративных отношений во многом сформировались при коммунизме.
Капиталистическая версия «китайской промышленности» усугубила ситуацию. Работники, как правило, живут в общежитиях, работают по 12–18 часов в день и безжалостно штрафуются за попытки прогулов или заявления об увольнениях. Совершенно очевидно, что сравнения этой культуры «рабочих общежитий» с ГУЛАГом не избежать. Однако китайские фабрики становятся тюрьмами не из-за железных дверей и решеток на окнах. Реальными цепями, приковывающими работников к рабочим местам, становится их знание о нарастающей нищете в родных сельских регионах и о том, что миллионы безработных за воротами готовы занять их места.
