Прибалтика. Война без правил (1939-1945) - Кантор Юлия (читать полные книги онлайн бесплатно txt) 📗
Заслуживает внимания и открытое выступление председателя Бюро ЦК ВКП(б) по Эстонии и Латвии Н. Шаталина перед партийным руководством Эстонской ССР в начале декабря 1944 г. Уже в начале своего доклада он сообщил, что в Эстонии необходимо в самый короткий срок водворить «настоящий советский порядок». Далее он подчеркнул, что хотя на территории республики советская власть существует, ее еще следует окончательно «укрепить». Докладчик упомянул, что советская власть пришла в Эстонию в 1940—1941 гг. «некоторым особым образом», и здесь не произошло «основательного разрушения буржуазного строя». К 1941 г. в эстонском обществе осталось много «буржуазных пережитков», многое было восстановлено немцами, которые добавили еще и другие «фашистские элементы» {591}.
Указания Москвы принял и министр иностранных дел Эстонии X. Круус, заявивший: «В грандиозной программе создания Советской Эстонии на первом месте стоит вопрос о преобразовании наших людей, а также политическое, идеологическое и духовное преобразование всего общества в целом» {592}. По словам Крууса, нужен «новый человек, который будет свободен от оков ядовитых предрассудков прежнего буржуазного строя, особенно же от предрассудков, внушавшихся и распространявшихся фашизмом». Эстонским «ядовитым сорняком» был, по мнению X. Крууса, буржуазный национализм, борьба против которого справедливо признается ЦК ВКП(б) «одной из первейших задач». Он призывал всех: «Мы должны чистить и чистить. <…> 1944 год должен стать для нас годом работы по очищению. И мы очищаемся не символическим, а очень даже практическим образом». «Перед нами стоит задача полностью очистить наше общество от духовной грязи фашизма и буржуазного национализма» {593}. Местные руководители, как видно, не только отлично воспринимали указания центра, но и стремились предвосхитить их. Вне зависимости оттого, искренне ли или из карьерных соображений, они делали это, их ответственность за происходившее в республиках в русле советизации труднооспорима.
«Борьба с национализмом» стала важнейшей задачей идеологической работы. В ее контексте прошло совещание историков в мае — июне 1944 г. при ЦК ВКП(б) {594}. Было принято несколько партийных постановлений, призванных устранить недостатки в исторических трудах по древним периодам истории отдельных народов СССР {595}.
Обычно Москва придерживалась правила, что партийный руководитель республики должен быть представителем титульной национальности. Прибывшие в Прибалтику представители союзного центра, как и их предшественники — уполномоченные в 1940 г., — получили инструкции, предписывающие избегать прямого нажима на республиканские власти и работать с ними в режиме диалога, однако первый и решающий голос в этом диалоге был московский. Появление «московских товарищей» было воспринято местными партийными элитами с прохладцей. Общую тревогу выразил первый секретарь ЦК К (б) Литвы, прямо спросивший председателя литовского Бюро: «Не означает ли ваш приезд, что теперь руководящую роль будут играть русские товарищи?» {596}.
«Русские товарищи» к этой руководящей роли и не стремились: в их планы входило лишь то, чтобы руководящая роль «литовских товарищей» не выбивалась из общесоюзных стандартов. Таким образом, дальнейшая советизация Прибалтики в значительной, если не в решающей мере, отдавалась на откуп местным партийно-правительственным элитам. Причем республиканские власти нельзя было назвать марионеточными. Союзное руководство, «огнем и мечом» выжигавшее всякое неповиновение советскому режиму, прагматично предпочло «огонь и меч» вручить представителями «титульных национальностей». Даже если предположить, что лидеры Литвы, Латвии и Эстонии пытались выступить буфером между Центром и республиками и создать соответствующую систему противовесов для сохранения национальных самоидентификаций, то и в этом случае они становились проводниками советизации, что было весьма удобно для Москвы: надлежало только «приручить» и вырастить лояльные местные кадры, дав им известную самостоятельность, чтобы «не вызвать нездоровые настроения» среди местного населения. Партийные руководители Литвы, Латвии и Эстонии взялись за укрепление советской власти со всей, вполне большевистской жесткостью, при этом как бы дистанцируясь от Москвы. Дистанция была декоративной: слишком отстранившись наделе, руководитель рисковал потерять место и утратить власть. Прибалтика теперь была готова терпеть советскую власть сталинского образца, но говорившую на национальных языках, она смирялась с советизацией, но проводимой местными функционерами.
Бюро ЦК ВКП(б) по Латвии, Литве и Эстонии были упразднены в 1947 г. — в связи с выполнением возложенных на них задач. К этому времени партийно-государственный костяк республиканского уровня был не только сформирован, но и сцементирован. Однако, чтобы «цемент» не разрушался, в Прибалтику делегировались постоянные инспекторы — для улучшения качества проверок и инспектирования местных парторганов.
Особой задачей партийного руководства Латвии, Литвы и Эстонии с 1944 г. было расширение социальной базы компартии. Она, весьма сильная в начале XX века, была ликвидирована в Прибалтике в 1920-х гг. и де-юре (запрет компартий в период независимости) и де-факто. Предвоенный год сталинской советизации лишь оттолкнул потенциальных сторонников большевизма. Поэтому, чтобы удержаться у власти, региональные лидеры должны были хотя бы из чувства самосохранения заботиться об увеличении численности людей с партбилетами. В этом их задачи совпадали с устремлениями союзного Центра. Коммунистам надлежало занять все руководящие посты — от республиканского до сельского. В начале 1945 г. аппараты ЦК КП(б) республик Прибалтики были укомплектованы не более чем наполовину, причем представители титульных национальностей не являлись большинством. К тому же около 50% партийцев в Прибалтике были сотрудниками органов госбезопасности. Так что образ советской власти у населения вырисовывался малопривлекательный.
Чтобы как-то сгладить ситуацию, Вильнюс, Рига и Таллин обратились к Москве с просьбой направить в их распоряжение на постоянную работу латышей, литовцев и эстонцев с партстажем из других союзных республик. Она была выполнена. Однако большая часть прибывших практически не знала национальных языков и прибалтийской специфики {597}. И если союзным руководством они воспринимались как «коренные» жители, то в республиках — как пришельцы, оказавшись «чужими среди своих», именно потому что были своими для «чужих». Но за счет этих кадров выросла численность партийных организаций республик. Новые сограждане заняли ответственные административные и хозяйственные посты, «отодвинув» местных представителей балтийских народов.
Еще одним существенным «подспорьем» в 1945—1946 гг. для увеличения количества партийных рядов стала миграция из других республик: по партийным и комсомольским путевкам на восстановление разрушенной Прибалтики приезжала молодежь, прибывали и демобилизовавшиеся военные. Общие показатели партийности населения росли, но национальный состав коммунистов беспокоил местное руководство — представителей балтийских этносов там было относительное меньшинство. Это создавало сложности при формировании национального кадрового резерва. Первичные парторганизации стремились контролировать этнический состав при приеме в партию по национальному признаку — наибольшая «квота» отводилась представителям титульных национальностей республик: так Литва, Латвия и Эстония создавали свой партийный костяк, стремясь оградить парторганизации и, следовательно, республиканскую власть от «русского» влияния. (Именно ко второй половине 1940-х гг. понятия «русский» и «советский» как бы сращиваются, последствия этого «сращения» русскоязычные жители сегодняшних стран Балтии ощущают до сих пор.) Однако именно эта местная партийно-национальная политика, которую ныне в определенных политических кругах Литвы, Латвии и Эстонии порой преподносят как «скрытую фронду», как раз и обеспечивала активное вовлечение представителей «коренных национальностей» в идеологическую и практическую советизацию. И тем самым делало наиболее успешным решение поставленных Кремлем задач.
