Народная монархия - Солоневич Иван Лукьянович (лучшие книги читать онлайн бесплатно txt) 📗
Некрасов не сообразил того обстоятельства, что для «машины» нужны деньги, для денег нужно «накопление», и что накопление без Батыев, Карлов, Наполеонов и Гитлеров идет совершенно иными темпами, чем в их присутствии. Кроме того, Некрасов, вероятно, не знал, как не знал и я, что, например, первая паровая машина действительно была изобретена русским Ползуновым — и что она работала на Алтайских промыслах за двадцать лет до Уатта и Стивенсона. Об этом писала советская пресса — и я ей не поверил. Потом это подтвердила и немецкая пресса, — вероятно ей можно поверить. Но, вообще говоря, техническое вооружение народного хозяйства — в особенности крестьянского — в России было неизмеримо ниже немецкого. Электрическая плита, трактор (собственный!) — обычное явление в немецком хозяйстве. Автомобиль — тоже собственный — не является редкостью. Не нужно, правда, забывать и того обстоятельства, что немецкий бауэр и русский крестьянин — есть два различных социально-экономических и культурно-психологических типа. Немецкий бауэр — в русском переводе будет означать мелкого помещика, или, в худшем случае, крупного «кулака». У него дом в пять-шесть комнат, участок в 50-60 десятин, земельная «рента» раз в пять выше русской (равномерный климат, близость рынков сбыта и пр.), и что все это было достигнуто, в частности, путем беспощадного вытеснения безземельного или малоземельного крестьянина в заокеанскую эмиграцию. Немецкого мужика со времени тридцатилетней войны не жег никто. Даже обе мировые войны или очень мало задели его, или, может быть, только укрепили его материальное благополучие: он выплачивал свои долги в обесцененной марке и продавал свое масло на черном рынке. В годы Второй мировой он ел хуже, чем в мирное время, но он накоплял больше. После этой войны трактор стоил сорок фунтов масла. Сейчас же после войны для этого трактора шин не было, — но шины когда-то будут, а трактор за это время не сгниет. Но за время этой же войны — от русского крестьянского хозяйства на всем юге и западе России не осталось вообще ничего.
То, что мы называем организацией европейского хозяйства, — а американского еще больше, — есть результат многовекового и почти беспрепятственного накопления материальных ценностей… Но там, где накопление ценностей не играет решающей роли, там жизнь организована по формулировке моего сына «без применения умственных способностей».
Очень много зависит, конечно, от навыков. У нас есть бани, в Германии и в Европе их нет. Немецкий мужик моется в лоханке, — кое-как и для очистки не столько тела, сколько совести. Он не купается вовсе. Когда мы с сыном в 1932 году вздумали купаться в горной речке Чу за озером Иссык-Куль — окрестные киргизы съезжались табунами глазеть на сумасшедших русских, которые ни с того, ни с сего лезут в воду. Почти так же глазели на нас немецкие мужики в Баварии, Мекленбурге, Померании и Нижней Саксонии: вот, взрослые люди, а полощутся в воде, как дети. Но это может быть, вопрос «быта». Перейдем к вопросу о затрате умственных способностей.
На Невском проспекте дома нумерованы так: с одной стороны четные, с другой — нечетные. В каждом доме нумерованы все квартиры. Над каждым подъездом — дощечка с номерами всех квартир. У главного подъезда — доска с номерами всех квартир и именами всех жильцов и прочее. На каждом доме номер на фонаре — видно и днем и ночью.
На Кляйштрассе в Берлине дома нумерованы так: с одной стороны от 1 до 200, с другой от 200 до 400. Вы входите на Кляйштрассе, где-то посередке, и вы не знаете — где же, собственно находится № 185. Он может быть в двух верстах справа от вас и может быть в двух верстах слева от вас. То есть, по одной стороне Кляйштрассе нумерация может кончаться номером 200-м, но может и номером 150-м. Потом вы находите дом. Квартиры не нумерованы. Вы ищете дворника. Если вы его нашли, то он вам пространно и дотошно объяснит: «рехтс, линкс унд герадеаус». Вы идете. Вы поднимаетесь на пятый или шестой этаж, чтобы там обнаружить — ах, так это не тот подъезд. Сейчас нумерация домов перестраивается по русскому образцу. Но для нумерации квартир догадки еще не хватило.
Это разумеется, мелочь. Но именно она дает ответ на вопрос не о богатстве, накоплении капиталов и машин, а об организационных способностях в их, так сказать, химически чистом виде. Организация, вообще говоря, тем лучше, чем она проще. Организационная сторона Европы средних веков была чудовищно сложна: феоды, привилегии, цехи, таможни, Церковь, города, — все это отгорожено друг от друга невероятною законодательной неразберихой, целыми горами пергаментов, грамот, договоров, кодексов, конституций и прочего. И все это, в сущности, имело только одну объективную цель: разорвать «общее благо» в клочки частновладельческих интересов. Если бы Киевская Русь повторила европейские пути, то на ее месте, когда-нибудь, и, может быть, выросла бы какая-то государственность. Но, может быть, и до нынешних времен не выросло бы никакой.
Валы, засеки, сторожки, остроги, станицы и прочее и прочее являются одним из самых важных явлений во всей русской истории. Они были вызваны известными историческими условиями, для постройки их нашлись известные психологические данные и все это вместе взятое обусловило рождение той исторической формы правления, какой нигде больше в мире не было и нет и которая называется «самодержавие», то есть совершенно своеобразное сочетание начал авторитета и демократии, принуждения и свободы, централизации и самоуправления. Одно из самых изумительных явлений в истории русской историографии заключается в том, что она проворонила, ухитрилась проворонить или предпочла проворонить самые очевидные вещи в нашей истории.
Поставим вопрос так: Северо-Американские Соединенные Штаты есть наиболее типичная демократия нынешнего времени. САСШ имеют объективную возможность целый год мусолить план Маршалла. Он пройдет — но пройдет с опозданием. Деньги будут даны — но в урезанном виде. Представители рязанской психологии в САСШ будут говорить: «до нас кентуккийских, не дойдет».
Принимая во внимание чудовищный перевес количественных, материальных и прочих сил на стороне демократий, можно сказать, что вся эта канитель в конечном счете решающего значения иметь не будет. Просто: сейчас будет сэкономлено миллиардов десять, потом придется ухлопать лишних миллиардов двести. В 1945 году весь этот «последний и решительный» можно было довольно просто и даже бескровно ликвидировать силами русских Ди-Пи, — теперь, вероятно, придется ухлопать лишние несколько миллионов людей. И это при том условии, что военный потенциал демократий относится к военному потенциалу СССР, примерно, как пять к одному. А, может быть, и как десять к одному. Или: что в 1945 году СССР можно было ликвидировать так же легко, как Третий Райх в 1933 или даже в 1939 году. Но даже в вопросах жизни и смерти САСШ действуют теми методами, которые я определил бы термином — канализационные методы политики.
Эти методы технически возможны только в исключительно благоприятных геополитических условиях — Россия живет в исключительно неблагоприятных. Попробуем сконструировать некую географическую утопию: представим себе, что САСШ не отделены от Батыя, Вильгельма, Гитлера, Сталина, никакими океанами и проливами, и что граница между САСШ и СССР проходит по линии современной американско-канадской границы. Совершенно очевидно, что при такой географии Сталин разгромил бы САСШ в течение двух-трех недель. И что, следовательно, перед САСШ стоял бы выбор — если бы для этого выбора и было бы время: — или найти совершенно иную форму политического строя или просто погибнуть.
