Свобода на продажу: как мы разбогатели - и лишились независимости - Кампфнер Джон (читать книги полностью без сокращений бесплатно .txt) 📗
Или, как спрашивает Амартия Сен, может ли бедный быть свободным? Обама давно объяснил, что он это понимает. В январе 2009 года в интервью газете «Вашингтон пост» он разоблачил лицемерие неоконсерваторов, рассуждающих о содействии распространению демократии. Подлинная демократия — вот что «должно быть центральной частью нашей внешней политики. Это то, что мы из себя представляем. Это лучшее, что мы можем экспортировать, если это не экспортируется под дулом пистолета». Он говорил о необходимости строить демократические институты снизу, с помощью гражданского общества, показывая пример. Одной из ошибок, совершенных в годы правления Буша, было установление
равнозначности демократии и выборов. Выборы не являются демократией, как мы ее понимаем. Они являются одной из составляющих либерального порядка, как мы его понимаем. И во многих странах, как вы знаете, первым вопросом (если вы вспомните рузвельтовские четыре вида свободы) является свобода от нужды и свобода от страха. Если люди не чувствуют себя в безопасности, если люди голодают, то выборы, независимо от того, затрагивались ли эти вопросы в ходе предвыборной борьбы, не могут привести к решению этих проблем.
Благодаря Бушу годы, последовавшие за неудачей в войне 2003 года с Ираком, стали временем расцвета диктаторских режимов. Америка, ослабленная провалом своих дипломатов и военных, а также экономическими проблемами, была не способна вести других на борьбу за социальную справедливость или права человека по всему миру. Соглашения с Ираком были заключены с позиции слабого. Пришлось искать поддержки Китая в действиях против Северной Кореи. Не было сделано ничего для облегчения страданий зимбабвийцев. Более того, США лишились возможности уговаривать или принуждать авторитарных популистов в России, Китае, где бы то ни было: те научились отмахиваться от жалоб администрации Буша с непревзойденной легкостью.
Так сводятся ли неудачи Америки к провалам в Гуантанамо и «Абу–Грейбе» — либо к тому, что в Ираке оружие массового поражения так и не было обнаружено? Эти «просчеты» определенно вдохновили критиков Буша. Они дали возможность правозащитным группам и другим активистам снова обрести голос. Эти провалы во многом привели к тому, что доверие к США было подорвано во всем мире. Зададим, однако, другой вопрос: что случилось бы, если бы вторжение в Ирак с военной точки зрения оказалось успешным? В конце концов американские войска с легкостью взяли Багдад и без труда свергли Саддама. Неприятности начались только после того, как американские войска оккупировали Ирак. Я задаю этот вопрос не столько с целью пересмотреть итоги войны, сколько для того, чтобы высказать предположение, что падение рейтинга Буша в американском обществе не было неизбежным следствием того, что его администрация предпочитала действовать с позиции силы как во внутренней, так и во внешней политике.
В конечном счете произошедшее с американскими избирателями связано не с тем, что администрация была недобросовестной или лицемерной, а с тем, что она оказалась некомпетентной, и это было очевидно. Американцы, даже если они и не могли видеть пластиковых похоронных мешков, начали читать о том, что растет число погибших военнослужащих. И начали спрашивать себя: чего удалось достичь ценой этих жертв? Иракская и афганская авантюры не заставили их чувствовать себя в большей безопасности. Они наблюдали за тем, как Буш распределял посты, оказывал протекцию и давал налоговые льготы своим друзьям. Этот клановый капитализм, при котором прибыли от военных эскапад получали крупнейшие корпорации, например нефтяной гигант «Холлибертон», показал себя коррупционным и неэффективным. Когда во время природных катастроф, таких как ураган Катрина в Новом Орлеане, самое могущественное государство в мире не пришло на помощь простым американцам, эти последние испытали растерянность и гнев.
Когда же обстоятельства изменились в связи с тем, что администрация Буша больше не могла столь же эффективно проводить политику подавления, в американском обществе на смену бездействию пришло необычное оживление. Одно дело — протестовать против использования пыток и скупости банкиров в 2008 году, и совсем другое — лезть на рожон в 2001. Сравните сдержанную реакцию правительства на скандал с Кеннетом Лэем и прочими руководителями корпорации «Энрон» в начале правления Буша с яростью, направленной на Бернарда Мэдоффа за его мошенническую «схему Понци».
Пока Буш был у власти, значительная часть политической элиты Америки — как демократы, так и республиканцы — не пыталась разобраться в причинах постоянно растущей неприязни в мире к своей стране. Если же она и задавалась этим вопросом, то объясняла все только антиамериканизмом. И республиканцам, и демократам не удалось понять, в какой степени огрехи их собственной системы (от недостаточной избирательной активности и участия граждан в политической жизни до коррупции и стандартизации глобальной связи; а в последнее время — и это очень важно — сюда добавился еще и экономический кризис, спровоцированный США) увеличили привлекательность альтернативных предложений по всему миру.
Те же самые вопросы, касающиеся управления экономикой и международных институтов, корыстолюбия и глобализации, — вопросы, которые после 11 сентября были объявлены непатриотическими и опасными, — после наступления кризиса внезапно стали не просто уместными, но и жизненно важными. Важное соглашение, обеспечивавшее связь неолиберальных свободных рынков и западной демократии, которую творцы американской политики последовательно поддерживали и пропагандировали, нарушалось в стране и за рубежом. Даже Алан Гринспен, верховный жрец дерегулирования, бывший глава Федеральной резервной системы, признался в обращении к Конгрессу: «Чтобы существовать, вам нужна идеология. Вопрос в том, правильная она или нет. И вот что я вам скажу: да, я обнаружил слабое место. Я не знаю, насколько это существенно или непоправимо, но я был очень огорчен данным фактом».
Справедливо ли то озлобление, которое сопровождало уход Буша, или его режим просто не отразил основную ценность, существовавшую в тот момент — примат обогащения над всем остальным? Пакт, заключенный в Америке после 11 сентября, был принят сторонами добровольно и в течение нескольких лет пользовался большой популярностью.
Накануне инаугурации Обамы неправительственная организация «Фридом хаус», которая исследует состояние демократии в разных странах мира, опубликовала доклад о свободе в Америке. Его авторы выразили
серьезную обеспокоенность попытками расширить прерогативы исполнительной власти без обычного рассмотрения их Конгрессом и судебными инстанциями, экстрадициями без соблюдения законных процедур, ненадлежащим обращением с заключенными в тюрьмах США и прослушиванием без санкции суда в нарушение американского законодательства.
Однако подход Америки к гражданским свободам должен, говорилось в докладе, оцениваться, по крайней мере отчасти, в контексте ее истории в сравнении с другими периодами военного времени. Отмеченные нарушения закона уже стали предметом рассмотрения, и решения по ним уже приняты благодаря «нормальной работе американской системы», хотя часто с некоторой задержкой: «Свободная пресса и независимая судебная система по–прежнему являются основой американской демократии, они необходимы для сохранения свободы в нашем обществе». Процесс пересмотра и урегулирования конфликтных ситуаций уже начался: «Это более значительный и более важный факт, который вселяет в 'Фридом хаус' уверенность в демократическом будущем Соединенных Штатов. Американская демократия реагирует на нарушения, что позволяет ей стать более стабильной».
Это оптимистическое заключение было в определенной степени оправданным. Писаная конституция Америки уцелела даже после внесения поправок. Президентская кампания 2008 года восстановила определенное доверие в стране и за рубежом к американской демократии. Обама соединил сбор пожертвований от крупнейших корпораций (это обычная форма финансирования в обмен на покровительство) с широкомасштабной кампанией среди населения. Одной из характерных черт этой кампании стало привлечение к выборам миллионов афроамериканцев и тех, кто ранее не был зарегистрирован в качестве избирателей. На выборы пришли миллионы граждан, которые прежде не утруждали себя процедурой голосования: так велики были их апатия или антипатия.
