«Клубок» вокруг Сталина - Баландин Рудольф Константинович (книги хорошего качества txt) 📗
Претензии Тухачевского на роль «красного Бонапарта» были смехотворны. Ведь не «красный», а настоящий Бонапарт несколько лет тянул лямку в провинциальном гарнизоне, познал военную службу изнутри, досконально. Попутно написал несколько работ по математике и баллистике, очень много читал.
А Тухачевский попал прямо из военного училища в окопы Первой мировой войны, а участвуя в боевых действиях несколько месяцев, оказался в плену. Зато потом хвастал, будто за эти несколько месяцев получил чуть ли не все боевые ордена Российской империи.
Однако наиболее подробное и точное впечатление об этих людях оказалось ошеломляющим, когда через полвека были открыты (лишь частично) материалы их процесса. Выяснилось, что обвиняемые признавались потрясающе, неправдоподобно быстро! Это даже привело в замешательство некоторых исследователей.
«До сих пор не содержится ответа, — пишет В.З. Роговин, — на многие законные вопросы, возникающие при анализе дела генералов. Я имею в виду прежде всего вопрос о причинах признаний подсудимых и написания ими перед судом рабских писем Сталину. В большинстве исторических работ, посвященных делу Тухачевского, эти признания объясняются исключительно применением физических пыток. Однако такое объяснение представляется несостоятельным по целому ряду причин».
Он перечисляет эти причины. От профессиональных военных, находящихся в расцвете сил, «следовало ожидать значительно большей стойкости, чем, например, от Зиновьева и Бухарина». (Можно припомнить Радека, который около двух месяцев изводил своих следователей.) Известно много случаев, когда даже самые жестокие пытки не могли вырвать у подследственных лживые признания. А тут не только признавали свою вину, но и выдавали своих реальных или мнимых (как некоторые считают) соучастников.
Добавим такой факт, о котором мы уже упоминали: находясь под следствием, Тухачевский написал обширную докладную записку, посвященную возможной будущей войне. Если у него достало физических и моральных сил для такого сочинения, то почему он перед следователями оказался таким слабым и робким, что по их указке давал ложные показания на себя и на своих друзей и знакомых?
Трудно считать всех тех, кто давал признательные показания, такими жалкими и подлейшими доносителями на ни в чем не повинных людей.
В то же время и не следует слишком преувеличивать их морально-волевые качества. Тем более, как мы уже говорили, они не имели твердой идеологической опоры, не имели высокой цели, ради которой люди могут идти на смерть. Они собирались совершать переворот не ради величия родины (СССР и без них под руководством Сталина необычайно быстро, буквально у них на глазах превращался из обескровленной войнами и междоусобицами страны, находящейся в разрухе, в могучую индустриальную державу). Их не волновала и судьба русского, советского народа (Тухачевский сам проводил карательные операции против крестьян).
Некоторые из заговорщиков, не потерявших окончательно совесть, узнав, что их заговор раскрыт, с некоторым даже облегчением давали свои показания, потому что подсознательно понимали, чувствовали, что их заговор преступный.
Надо отметить и то, что многие из антисталинцев — среди военных и гражданских лиц — были из числа «раскаявшихся», притворно отказавшихся от своих оппозиционных убеждений, но в действительности продолжавших находиться в скрытой оппозиции сталинскому курсу. Такая двурушническая позиция тоже не способствовала крепости их духа.
…6 июля 1936 года был арестован комдив Д.А. Шмидт, один из соратников В.М. Примакова по Гражданской войне в составе «Червонных казаков». «Член партии с 1915 года Дмитрий Шмидт, — пишет Конквист, — был сыном бедного еврейского священника». В Гражданскую войну он быстро стал командиром бригады. Не без умиления описывает Конквист случай анекдотический. «Рассказывали, что, прибыв в Москву во время съезда 1927 года, на котором было объявлено исключение троцкистов, он встретил Сталина, выходившего из Кремля. Шмидт в своей черной черкеске с наборным серебряным поясом и в своей папахе набекрень подошел к Сталину и полушутя-полусерьезно стал осыпать его ругательствами самого солдатского образца. Он закончил жестом, имитирующим выхватывание сабли, и пригрозил Сталину, что в один прекрасный день отрубит ему уши.
Сталин побледнел и сжал губы, но ничего не сказал. Инцидент истолковали как скверную шутку…»
Такая вот байка о том, как сын еврейского сапожника посрамил сына грузинского сапожника. Классический пример воздействия на наивного читателя с помощью простого приема: сначала мимолетное «рассказывали» (кто, где, когда? ссылка на Бармина), а затем детали, вызывающие иллюзию достоверности (черкеска, пояс, папаха набекрень) и общая история, не похожая на правду. Почему? Да потому, что к тому году Сталин был уже 5 лет генеральным секретарем партии, а Дмитрий Шмидт был раскаявшимся троцкистом, который отказался от своих взглядов и поклялся в верности генеральной линии партии. Кстати заметим, что когда вооруженный человек угрожает безоружному, это производит скверное впечатление.
Кем и для чего был придуман этот анекдот? Догадаться нетрудно: теми, кто ненавидит Сталина и хотел бы доказать, что он приказал арестовать доблестного Шмидта после того, как 9 лет таил на него личную обиду. Вот какой злобный и коварный тиран!
А в действительности доблестный Шмидт вскоре после ареста стал давать показания о заговоре среди военных против Сталина, и следующим за ним арестованным стал В.М. Примаков, который тоже вскоре дал признательные показания.
Шмидта арестовали в Киеве в отсутствие его начальника Якира, который отдыхал в Чехословакии, в Карловых Варах. Ягода, едва Шмидта привезли в Москву, сообщил об этом Гамарнику, чего он в принципе не обязан был делать. Можно предположить, Ягода этим сообщением хотел предупредить Гамарника, что вынужден арестовать человека из окружения Гамарника и Якира, ибо обстоятельства следствия фактически вышли из-под его, Ягоды, контроля, и теперь этим делом занимается Ежов и преданный ему Агранов. Да и положение самого Ягоды стало угрожающим.
Чем же все-таки можно объяснить удивительно быстрое признание своей вины и последующую выдачу своих сообщников со стороны арестованных генералов и маршалов?
Кроме того, что они могли понимать и чувствовать, что правда, народ не на их стороне, что они действительно замыслили преступное деяние, главное, на наш взгляд, это предъявляемые им документы, свидетельства, показания арестованных ранее, донесения секретных агентов. По этим материалам выходило, что следствию почти все уже известно (вспомним, как об этом говорил на суде Радек). Оставалось на первый случай хотя бы подтвердить эти материалы.
В некоторых случаях, как например, с Тухачевским, Гамарником, Якиром, эти люди уже заранее ощущали, а затем и ясно понимали, что они находятся на подозрении, что за ними наблюдают, что их могут в скором времени арестовать. Такое состояние неопределенности, постоянной угрозы деморализует человека, подавляет его психику, и он может с некоторым даже облегчением начать давать показания.
Примечательно, что только после того, как был арестован Д. Шмидт, в августе 1936 года один из обвиняемых на процессе «объединенного троцкистско-зиновьевского блока» И.И. Дрейцер сообщил, что среди военных существует оппозиционная группа и назвал причастных к ней комкоров В.М. Примакова и В.К. Путну. Они были арестованы.
Ниточки «Клубка» потянулись к высшему военному руководству Красной армии после того, как арестованный 11 февраля 1937 года Енукидзе стал давать показания. Ровно через месяц был взят под стражу комкор И.И. Гарькавый — командующий Уральским военным округом, родственник Якира и близкий друг Гамарника. Это вызвало переполох в окружении этих двух начальников. Якир срочно вылетел на самолете в Москву и стал добиваться приема у Ежова. Реакция Гамарника была еще более панической. Тем более что уже через день, 13 марта, его назначили уполномоченным Наркомата обороны при Совнаркоме РСФСР.
