Символика доллара - Калаич Драгош (книги онлайн без регистрации .txt) 📗
Принимая на себя жестокие удары нигилизма, направляемые стратегами «нового мирового порядка», сербы могут утешиться лишь тем, что и другие европейские народы переживают сегодня аналогичный процесс уничтожения своей свободы и независимости, человечности и самобытности. Народы Западной Европы сами давно уже катятся в бездну растворения и исчезновения, и единственное различие между ними и сербами заключается в ощущаемой боли. Они ее практически не чувствуют, поскольку живут под мощным наркозом так называемого „государства изобилия“. Что же касается сербов, то сейчас они являются не просто мишенью, но славной мишенью концентрированных атак «нового мирового порядка», что дополнительно увеличивает их страдания. Однако в испытываемой боли скрывается и известное преимущество, ибо старая мудрость учит нас, что нет худа без добра. Подобный трагический опыт может послужить драгоценным средством по сохранению бодрствующего сознания, жизненной силы и энергии, необходимых для сопротивления, восстания и победы.
Сему бодрствующему сознанию открывается сегодня глубокий смысл знаменитого высказывания Димитрие Лётича: „Лишь когда все народы будут счастливы, будет счастлив и сербский народ“. В словах этих заключено гораздо больше, чем, вероятно, предусматривалось православным учением о любви. Борясь за свою свободу и независимость, сербский народ борется за свободу всех народов мира, вновь стоит на страже Европы. Сегодня Сербия — передовой край Мировой войны, в которой решается судьба человечества.
Перевод с сербского И. Числова
Путь Драгоша
Драгош Калаич
Что такое журналист в современном мире? Определений этой профессии и отношений к ней накопилось немало, и большинство из них оказываются отрицательного свойства. С журналистикой связаны устойчивые представления о лжи, продажности, беспринципности, верхоглядстве, нечистоплотности, патологическом любопытстве, разнузданной болтливости. Говорят, что ряды журналистов пополняются за счет неудавшихся писателей, мелких тщеславцев, любящих постоянно торчать на глазах у публики. Впрочем, последние не так уж безобидны, если в XX веке они сбились в некий всемирный концерн по имени СМИ (средства массовой идиотизации) и нешуточно говорят о своих правах на власть над человечеством. Кто называет ее «четвертой властью», кто дает ей другой порядковый номер, с учетом имеющихся традиционных властных структур. Иные из журналистов не скрывают своих намерений быть главной властью, легко и быстро смещающей президентов, министров, парламентариев, судей и... И — всё. Не слышно, чтобы журналистам удалось с такой же легкостью и быстротой сместить кого-нибудь из финансовых богов мира. И понятно почему. Журналистский орден по имени СМИ не способен прокормить себя, это всего лишь наемное войско у власти, претендующей побеждать во всех войнах — словесных и кровавых, — власти, контролирующей основные ресурсы и физические ценности (золото, бриллианты и т.п.) современного мира. Власть же, которая с утра до вечера заглядывает в кошелек дяди, никогда не станет первой, как бы себя ни величала.
Однако философ не зря говорил, что нет на свете вещей, которые сами по себе плохи. Нож, к примеру, плох не сам по себе, а оттого, что иногда попадает не в те руки.
С такой точки зрения профессия журналиста ничем не хуже любой другой, и, вполне вероятно, человечество доживет до времен, когда иные из журналистов будут причислены к лику святых.
У нас в России в старые добрые времена на журналистов вовсе не смотрели как на касту неприкасаемых. Сам Пушкин, причем в зрелые уже годы, страстно рвался в журналистику. А Достоевский-журналист, строго говоря, совершенно не уступает Достоевскому-романисту. Даже двух этих примеров оказалось достаточно, чтобы у нас в XIX веке появилась великолепная русская журналистская школа, с такими безусловными именами, как Катков и Иван Аксаков, Суворин и Меньшиков, отчасти Леонтьев и Розанов.
Тут, на такие вот имена оглядываясь, мы с полным основанием можем говорить о высоком стиле в журналистике, о своеобразной русской журналистской классике. Эти — не искали первенства среди властителей (хотя никогда и не заискивали перед властями). На свой труд смотрели как на общественную повинность, государственную службу, мирское послушничество в державной обители. Неутомимым труженикам на ниве народного просвещения, им удавалось общеизвестные недостатки, изъяны и пороки одиозной профессии превращать в ценности положительного ряда. На глазах у читающей страны совершалась замечательная метаморфоза: ложь пристыжено уступала место отважному правдоискательству, продажность сникала перед неподкупностью, на смену верхоглядству и суетливому любопытству приходили углубленное внимание, блестящая эрудированность; эти люди приучали общество к тому, что журналистика — не нахальная и болтливая трещотка, но умная, заботливая и любящая собеседница, наставница на путях общественной жизни.
С тех пор журналистов такого уровня в России уже не было. Увы, не появляется таких и по сей день — ни в официозных постсоветских изданиях, ни среди тех, кто самозванно кличет себя независимыми. Репетиловская болтливость по любому политическому поводу, осмотрительно дозируемая развязность при обсуждении поступков правящих персон, мелкотравчатое ерничество, — что еще за душой у наших «независимых»?
Да и кто они? Мы с вами безысходно затруднимся, попытавшись назвать хотя бы два—три имени. Увы, тут нет личностей. Нет тех, с кем бы вам было легко и интересно собеседовать каждый день и на любые темы. А именно таким в идеале должен быть настоящий журналист — вашим постоянным, надежным, неназойливым и не кичащимся своим всезнанием заочным собеседником, на встречу с которым вам не жаль выкроить полчаса, час, два, как бы ни был загружен ваш день неотложными делами. Ваше общение с ним — как бы мирская исповедь. Вы свободно доверяете ему свои тревоги, сомнения, горечь своей социальной беззащитности. Он не щелкает вас по лбу, не хихикает по поводу ваших наивных суждений о стране, о мире, о партиях, об армии, об экономике, о вере, безверии и т.д. Наоборот, вы то и дело обнаруживаете, что своим умом почти уже дошли до тех же выводов, какие слышите от него. Он помогает вам подняться в собственных глазах, почувствовать себя полноценным гражданином, а не предметом чьих-то циничных манипуляций. Он подводит вас незаметно к простым и замечательным открытиям: жизнь небезнадежна, необходимо бороться за свое человеческое достоинство, за лучшее, что сокрыто в вашей душе — доброту, честь, совесть, веру, отвагу, жажду правды...
И вот вы открываете одну газету, другую, десятую, чтобы найти себе такого собеседника-наставника, знакомство с которым, пусть и заочное, украсило бы вашу жизнь, и — не находите. Вместо него там поскуливают какие-то кикиморы. Мельтешат, тычут вам в нос свои гороскопы, кроссворды и ребусы, сводки новейших убийств, телефончики саун с прелестными массажистками, рецепты молниеносного обогащения.
Словом, вы и сами знаете, сами ежедневно убеждаетесь: журналистики у нас нет. А вместо нее — шантрапа, общественная сволочь, петитная и нонпарельная чернь, платные агенты СМИ.
— Но что же оппозиционные газеты? — проворчит кто-то. — Разве и там нет никого?
Но что отвечать? Разве нам не ясно всем, что оппозиционная печать в России девяностых годов (уточню: к рубежу 95-го) почти полностью погромлена, так и не успев народиться по законам естества. Факт, стоящий, чтобы его запомнить: за пять лет до 2000 года у русского народа в России нет ни одной оппозиционной, подлинно независимой газеты, которая бы не пребывала в состоянии самой жалкой агонии. И ни одного, пусть самого малотиражного, журнала—еженедельника. Наши аккуратно прислуживающие правящему режиму «независимые» потрясают, правда, целым списком оппозиционных изданий, якобы угрожающих демократическому процессу в стране. Но этот липовый список состоит именно из доходяг, из названий, выходящих раз—два в год, не чаще, ничтожными к тому же тиражами.
