Самоучитель игры на мировой шахматной доске - Переслегин Сергей Борисович (читать книги регистрация .TXT) 📗

Англо-американские и французские теоретики (Б. Лиддел-Гарт, Ш. де Голль и др.) до сих пор используют эту классификацию. Напротив, немецкая и советская военная школа выделяют еще один уровень военной теории — оперативное искусство. Такой подход органично вписывается в концепцию китайского военного философа Сунь-цзы, который утверждал: «Вообще в бою схватываются с противником правильным боем, побеждают же маневром». Операция как таковая, то есть «совокупность согласованных и взаимосвязанных по цели, месту и времени ударов» [188], и является именно тем самым побеждающим маневром, успешность которого измеряется решающим боем.

Современный смысл понятию операция был придан в Прусском Генеральном штабе [189]. «Железному канцлеру» Бисмарку, когда он создавал из второстепенной («первой среди вторых») Пруссии централизованное германское государство, была необходима современная армия, способная одерживать победы над армиями соседей. Прежде всего, имелось в виду безусловное доминирование прусской армии над армиями других немецких государств. Без выполнения этого условия всякая попытка объединения была обречена. Во-вторых, Бисмарк был абсолютно уверен, что усиления Пруссии не желают ее соседи — прежде всего Австро-Венгрия и Франция. Посему войны с этими государствами были «эвентуальной неизбежностью». А следовательно, Прусская армия, которая за несколько веков существования этого государства не сумела выиграть ни одной крупной войны, теперь должна была превзойти армии великих держав.

Такая сверхзадача могла быть решена исключительно при помощи ТРИЗовского приема «выхода в надсистему». Прежде всего, в надсистему политическую. И здесь в полной мере раскрылся талант Бисмарка-политика. Пруссия, которая в 1861—1872 гг. последовательно участвовала в трех захватнических войнах — Датской, Австро-Прусской и Франко-Прусской, умудрилась проделать все это в чрезвычайно благоприятной внешнеполитической обстановке, получив в европейском контексте статус обороняющейся.

Однако при любой сколь угодно благоприятной политической обстановке немецкая армия уступала по своим боевым возможностям армии Австро-Венгрии, а французская армия вообще была признана специалистами сильнейшей в мире. В этой ситуации Роон (военный министр) и Мольтке (начальник штаба) реорганизовали армию на новый лад, доселе не встречавшийся.

Клаузевиц подчеркивал, что главным фактором ведения войны являются личные качества командира, который вынужден сочетать в себе черты тонкого интеллектуала, обладающего развитым воображением, и волевого управленца, способного двигаться к намеченной цели, не отвлекаясь на ненужные фантазии [Клаузевиц, 1941]. Качества эти, в общем случае, несовместны [190].

Роон и Мольтке решили это противоречие, разделив функции управления между двумя людьми. Если раньше начальник штаба являлся сугубо служебной фигурой, то теперь его роль была повышена почти до роли ответственного командира. Формальные отношения между начальником штаба и командующим регламентировались уставами слабо, что приводило к весьма нетривиальному взаимодействию — вплоть до возникновения информационных структур, интерпретируемых в современной литературе термином «композитная личность».

Сутью штабной работы стало осмысленное руководство армией во время боя и войны. Во времена Клаузевица управление сводилось к следующей цепочке: построение войск, введение в бой резерва, решение на преследование противника (отступление в случае поражения). Теперь появилась возможность маневрировать своими войсками во время сражения.

К середине XIX столетия численность европейских армий достигла таких величин, что использование всех войск в одном сражении стало невозможным. (Опыт показывает, что бой, в котором принимает участие более 100 000 человек, неизбежно распадается на серию отдельных столкновений. Это происходит по причинам географического характера — из-за увеличения размеров поля боя резервы из центра позиции не успевают на фланги: обратная связность позиции оказывается меньше характерного времени боя.) Возникло противоречие с требованием Клаузевица использовать в генеральном сражении все наличные силы.

Прусская армия могла либо отказаться от концепции генерального сражения (а значит, и от достижения позитивных целей войны), либо научиться использовать отдельные бои согласованно. Сначала в пространстве, а затем и во времени. Отметим еще раз — проведение и планирование операций органически связано с усилением штабной (информационной) составляющей в боевой деятельности армии.

Будучи синтезом правильного боя и маневра, операция проявляет характерные черты то одного из этих элементов, то другого. Прежде всего это касается так называемых кризисов, характеризующихся высокой неопределенностью динамики операции. Клаузевиц отмечал, что в моменты максимального напряжения сил столь многие факторы оказывают действие на исход сражения, что предсказать результат становится невозможным [Клаузевиц, 1941] [191]. Клаузевиц выделял единственный кризис боя — переломный момент, преодолев который одна из сторон безусловно одержит победу (вполне возможно, однако, что сам бой закончится раньше этого момента).

Операция, являющаяся совокупностью боев, имеет несколько локальных оперативных кризисов. Несложно показать, что в наиболее простом случае, когда для достижения цели операции необходимо одержать победы во всех частных боях, переломные моменты каждого боя являются точками кризиса операции. Заметим в этой связи, что если число боев в операции десять (что немного), а вероятность выиграть каждый бой составляет 90% (что бывает весьма редко), то шансы на успех всей операции не превышают 35%. Это накладывает на оперативное планирование требование сократить число боев, критичных для развития операции. В идеале таких боев не должно быть вообще.

Наиболее простая схема операции такова: прорыв, маневр, контрудар противника, отражение его, прохождение первой критической точки, развитие успеха до момента прохождения второй критической точки. Отметим, что фаза прорыва (разрушения статического гомеостаза системы «война») необходима и при отсутствии позиционного фронта или даже фронта вообще. Дело в том, что неприятельские войска в полосе операции обязательно должны быть связаны боем — в противном случае у противника обязательно найдется опровергающий вашу операцию маневр против фланга и тыла наступающей группировки.

А вот стадия контрудара противника проявляется не всегда. В Висло-Одерской операции, например, силы обороняющегося были полностью разгромлены в фазе прорыва, поэтому организовывать контрудар оказалось нечем. Но такой случай все же является редким везением. Ведь если у противника остались хоть какие-то резервы, он обязан контратаковать, и именно на стадии развития успеха вашей операции. В противном случае он предоставляет вам свободу действий, что чревато по меньшей мере потерей пространства (то есть территорий государства), а чаще всего — окружением и разгромом. Заметим далее, что на стадии прорыва наступающая сторона тратит некоторое количество сил. Следовательно, маневр должен приводить к выигрышу в качестве расположения сил. Только в таком случае контрудар противника будет парирован и операция войдет в стадию развития успеха.

Эта динамическая схема является не только самой простой, но фактически и единственно приемлемой. Мольтке отмечал: «План операции не может с некоторой уверенностью простираться дальше первого столкновения с главной массой неприятеля. Только профан может думать, что весь поход ведется по предначертанному во всех мелочах плану без отступлений и что этот первоначальный план может быть выдержан до конца» [Мольтке,1938]. Заметим, что, исключая ситуации, когда противник явно «подставил» свои войска, столкновение с главными силами неприятеля состоится именно на третьей фазе операции.