Критика тоталитарного опыта - Марков Борис Васильевич (книги без регистрации бесплатно полностью .txt) 📗
А может, Борис Васильевич, философам, вместо того, чтобы с кондачка что-то такое «формировать» в общественном мнении, стоит сначала почитать сборники документов, публикации историков, мемуары участников былых событий?.. Почитать специально по определённой теме. Как-то подняться над личным биографическим опытом. Может быть, априори стоит постулировать всего лишь неоднозначное впечатление о предельно сложной и противоречивой эпохе? Честнее говорить не только об её плюсах, но и о минусах? Чем поможет современникам исключительно положительное видение прошлого? «Нас утешающий обман»? Наконец, а смогут ли философы советского разлива сформировать исключительно позитивное видение прошлого? Убедительно обосновать такой позитив теоретически и фактически? Наша полемика позволяет усомниться в этом. Пока что меня лично вполне убеждают те историки, которые с документальными фактами в руках снова и снова подтверждают чудовищную вину сталнизма.
Сошлюсь на одну из многочисленных публикаций документального характера о Большом терроре. Профессор М.А. Фельдман опубликовал в историческом журнале два письма из рассекреченных недавно архивов ФСБ и КПСС Свердловской области. «Первое письмо обращено к редакции газеты «Уральский рабочий» и написано, судя по тексту, в конце 1937 г. Имя автора неизвестно. Письмо характеризует самого автора и время, в которое он живет: отмечается «хорошее, светлое, радостное в нашей молодой стране социализма». Вместе с тем события 1937 г. квалифицируются как «небывалая в истории человечества расправа с мирным населением»… Согласно сведениям автора, в Свердловске в январе – октябре 1937 г. в тюрьмах оказалось 26 тыс. человек, около 5 % населения города; 90 % из них прошли по 58-й статье как «враги народа». В СССР, по оценке автора, число арестованных приблизилось к 1,5 млн человек.
… Методы деятельности НКВД находятся, по словам автора, за пределами закона, морали, нравственности, неся смерть и разрушение психики советским людям. Страдают не только расхитители, убийцы, жулики, сколько жертвы вымышленных доносов – мирные, трудолюбивые, скромные советские люди…
Задаваясь вопросом, кто составляет массовую опору НКВД, автор указывает на людей, чья нравственность, честь, стойкость убеждений за годы последних двух десятилетий упали до крайних пределов. Создателями многочисленных вымышленных доносов являются раздраженные квартиранты, обиженные на работе, поссорившиеся друзья-собутыльники. Столь значимым фактором стал, по мысли автора, дух стяжательства, поразивший как правящую советскую элиту, так и души и помыслы широких масс, уставших от перманентной бедности или полбедности советских времен. Автор пишет о систематическом материальном поощрении доносительства. Его простейшей формой являлось «привлечение за пять рублей женщин, готовых простаивать в бесчисленных очередях и заводить разговоры о нехватке товаров и продовольствия»» [24].
Второе письмо из 1937 года отправлено уже не анонимом, а вторым секретарем Свердловского обкома ВКП(б) И.М. Медведевым в ЦК КПСС Сталину и в СНК Молотову в декабре 1938 г. Ответственный партработник (в прошлом кадровый рабочий-металлист, ветеран Мировой войны и Гражданской войн) оперирует данными официальной статистики за 1936 – начало 1938 гг. За это время снабжение Свердловской области уменьшилось как по промышленным товарам (на 10 %), так и по продовольствию (на 20–30 %). В результате население промышленных центров области испытывает большие трудности. В столовых постоянно не хватает мяса и жиров; бесконечными стали очереди в магазины.
Стоит отметить, что два предшественника автора этого письма на должности второго секретаря обкома покончили с собой, соответственно в марте и в мае 1937 г. А Медведева в ответ на его разоблачительное письмо всего лишь понизили в должности, отправив работать директором Московского мехового института [25]. Сказалось, видимо, явное приближение большой войны (после мюнхенского сговора в октябре 1938 г.). Руководство КПСС, оказывается, тоже зависело от объективных обстоятельств.
Вывод публикатора документов: «Перед нами не только материалы 70летней давности. Это ещё и предупреждение об опасности реабилитации сталинизма и восхваления Сталина в любой форме; о последствиях достижения любых, самых благородных целей, за счет страданий народа» [26].
По мне, пусть лучше говорят документы эпохи, чем ее наследники-философы.
• «Мы потеряли свою страну» в результате демократических реформ.
Ну, онтологически ни Вы, Борис Васильевич, ни я, да и никто из наших коллег, в ней оставшихся, её не потерял. Так же служим в университетах или где-то ещё, получаем жалование, отдыхаем на дачах или в Египтах, а уж колбасы да апельсинов теперь полно на прилавках не только Петроградской стороны Ленинграда, как было до 1990-х годов, но и вологодского сельпо. Да, денег их купить в нужном объёме не у всех и не всегда хватает. Что хуже, что лучше: нехватка продуктов (лекарств, качественных медицинских услуг, жилья, путёвок на отдых, книг и т. д., и т. п.) или денег на их покупку? Об этом продолжают спорить нынешние наследники красных и белых. Первые чувствуют, что потеряли, вторые – что, наконец, обрели. Местоимение «мы» тут не прокатывает. «Не мы, а вы». «Мы» разные (по мироощущению), хотя и живём в одной стране. Одни потеряли (посттоталитарную стабильность, когда жизнь была размерена за нас: роддом, сад, школа, институт, распределение, квартира, пенсия, кладбище), другие нашли, обрели (свободу передвижения по стране и за границу; неограниченный (для определённого уровня доходов) выбор товаров и услуг; неподцензурный пока Интернет; чтение любых книг, даже тех, что раньше томились в спецхранах).
А главное (в нашей заочной беседе) – как нынешние проблемы связаны с прошлым тоталитаризмом? Мы ведь заспорили о нём. Не скажешь ведь – Путин это Сталин сегодня?!. Хотя я лично подозреваю, что именно советские порядки воспитали те поколения, которые после эйфории Перестройки, при первых же жизненных трудностях дальнейших реформ впали в социально-психологический анабиоз и отказались воспользоваться возможностями 1990-х. Только и знали, что ругали Гайдара и Чубайса. Мало кто из тех, кому тогда было за 30, ушёл из своих НИИ и т. п. контор, даже когда им там по сути перестали платить зарплату. Перебивались с хлеба на квас, бедствовали, но новую работу искать не стали. Как голосовали почти единогласно за КПСС, так сейчас и голосуют за «Единую Россию». Все недовольны, но большинство голосуют за «партию власти» исправно.
На кого тогда мы обижаемся? На тех, кто открыли своё дело или пошли в криминал? (Что у нас означало почти одно и то же). Да, почти вся новая элита на постсоветском пространстве «поднялась» в 1990-е годы, взяв в руки оружие. И эту часть российского социума воспитали в СССР. Только она оказалась генетически покрепче, чем вышеотмеченные «ботаники». Государство тогда ушло, образовался вакуум власти. Его заполнили так называемые «силовые предприниматели». Старые воры («синие», т. е. татуированные), новые – спортсмены, «афганцы», этнические группировки. Они прошагали весь путь: вульгарный рэкет на рынках – навязывание охранных услуг, «решение проблем» («крышевание») любого бизнеса – скупка активов, вхождение в чужой бизнес на правах партнёров – полностью легальный бизнес (со старыми связями среди оставшихся бандитов). Это те, кто выжили.
Со мной на историческом факультете провинциального пединститута первые два курса проучился один такой. Лёша С. Сирота, мать умерла, с отцом-военным почти не общался, жил у тётки. Я с ним дружил. Как ни странно, именно он познакомил меня с философией: пытался решить апории Зенона, даже к Игорю Сергеевичу Нарскому в Москву ездил на консультацию по этому поводу. В Академию общественных наук при ЦК КПСС. Потом решил перепоступать в МГУ. С первого раза не удалось, попал в армию. Я ему туда отправлял посылки с книгами. Когда я попал в армию (из аспирантуры ЛГУ), он такие же слал мне. После армии он поступил таки в МГУ, только на психологический факультет, который успешно закончил. Студентом подрабатывал в камерах хранения на авто– и железнодорожном вокзалах столицы. Оказалось, это золотое дно. Он в день (точнее, в сутки) зарабатывал мою месячную аспирантскую стипендию. Купил на эту гору пятнадцатикопеечных монет свою первую квартиру в Москве. Дальше – больше. Захватили с приятелями-спортсменами (Лёшка – кандидат в мастера спорта по плаванию) завод по производству минеральных удобрений где-то в Сибири. Теперь мой бывший студенческий друг возглавляет банк и группу торговых кампаний в Москве. Об этом я узнал, вбив его имя в интернетовский поисковик. Живет в охраняемом пансионате под Москвой. Сын его учился, кажется, в Швейцарии. Последний раз мы виделись с моим другом лет двадцать назад, когда у него в нашем провинциальном городе смертельно заболел отец. Лёша примчался из столицы, но положить в больницу отца не смог: не было необходимых документов, справок. Тогда приехал ко мне в медицинский институт. Обнялись, пошли к проректору. Тот вызвонил главврача, своего бывшего сокурсника. И вопрос был моментально решён. Лёшка удивлённо покачал головой. Дескать, я могу купить эту больницу, но занять в ней одну койку не в состоянии!..
