Собственность и государство - Чичерин Борис Николаевич (лучшие книги txt) 📗
Последовательность, с которою Фихте проводил свои взгляды, делает его поучительным примером тех заблуждений, в которые вовлекает человека односторонне понятое начало и тех внутренних противоречий, к которым неизбежно приводит всякая односторонность. Дело идет, по-видимому, о весьма невинной вещи, о метафизическом определении свободы; но из этого определения с математическою точностью вытекают последствия, которые ведут к совершенному уничтожению свободы. У других, менее последовательных мыслителей, эти выводы не выступают так ясно, но существо дело остается то же: известное понятие непременно влечет за собою известные последствия.
Ошибка заключается в том, что свобода понимается исключительно как нравственное начало, как свобода добра, между тем как она заключает в себе и свободу зла. Если я непременно должен исполнять закон, если я не могу от него отступить, то свобода моя исчезает, а вместе с тем исчезает и мое нравственное достоинство: я исполняю закон по принуждению. Для совершенного существа эта возможность отступления от закона никогда не осуществляется, ибо оно, в силу своего совершенства, никогда не воспользуется своей свободою для отступления от закона; несовершенное же существо может отступить от закона, и это отступление не может быть ему возбранено путем внешнего принуждения, ибо иначе исчезнет самая свобода, исчезнет и ответственность за свои действия. Нравственный закон, по существу своему, не есть закон принудительный.
Для существа разумно-чувственного, каков человек, побуждение к отступлению от закона лежит в собственной его природе. Он нарушает нравственный закон, как скоро он, вместо нравственных побуждений, руководствуется побуждениями чувственными, противоречащими нравственным требованиям. Но так как он, в силу своей свободы, волен выбирать те или другие мотивы для своих действий, то на него в этом отношении можно действовать только убеждением, а не принуждением. А так как внутренняя свобода проявляется и во внешнем мире, то и в области внешних действий принуждение во имя нравственного закона противоречит свободе человека. Человек волен поступать нравственно или безнравственно; никто не вправе ему этого воспретить.
Отсюда не следует, однако, что внешняя свобода безгранична. В области внешних действий господствует другого рода закон, закон принудительный, возникающий из взаимного отношения свободы различных разумных существ. В этой сфере возможны столкновения, а потому требуется разграничение, которое и поддерживается принудительным порядком. Каждое лицо, как разумно-свободное существо, проявляет свою свободу во внешнем мире. Оно создает себе известную область деятельности, которая присваивается исключительно ему и в пределах которой оно вольно поступать, как ему угодно. Но как скоро оно вступает в область, принадлежащую другому лицу, так оно должно сообразоваться с требованиями, исходящими от свободы другого лица; ибо закон свободы один для всех. Нарушение его есть насилие, которое отрицается таковым же насилием, производимым во имя закона. В этом состоит закон права, который имеет поэтому чисто внешний характер и определяет взаимные отношения внешней свободы людей.
И в этой области необходимо точное установление понятий, без чего из начала внешней свободы могут быть выведены совершенно ложные последствия. В этом отношении новейшая литература весьма назидательна. Так например, Адольф Вагнер в своих исследованиях об экономических и юридических основаниях человеческих обществ, изданных неизвестно почему под именем учебника Pay, совершенно оставляет в стороне коренной вопрос, от которого зависит все остальное, именно, вопрос о существе свободы; но мимоходом, в примечании, он высказывает на этот счет положения, которые он считает бесспорными, но которые на самом деле представляют совершенное извращение понятий. Вагнер утверждает, что из признанных новыми народами начал свободы и равенства всех членов общества вытекает правило, что никому не может быть предоставлено право на приобретение жизненных удобств, пока необходимые потребности хотя бы малейшей части населения остаются неудовлетворенными. В доказательство он замечает: "важнейшая посылка, которая не нуждается здесь в дальнейшем развитии, состоит в том, что в нашем современном общежитии, в котором мы не признаем рабства, всякая существующая особь имеет равное с другими право на продолжение своего существования, а потому может требовать, насколько это дозволяет совокупность экономических благ известного народа в данное время, иными словами, народный доход, чтобы ей, так же как и всякому другому лицу, доставлены были условия для продолжения ее существования, то есть чтобы были удовлетворены ее жизненные потребности первого разряда" [19].
Трудно изобрести более неверное понятие о свободе. Внешняя свобода состоит в возможности делать что хочешь, то есть располагать, по своему усмотрению, своими силами и средствами; а так как эта возможность одинаково предоставляется всем, то все, в этом отношении, равны. Но из свободы и равенства отнюдь не вытекает право требовать от других что бы то ни было, кроме отрицательного уважения к свободе. Всякое положительное требование должно быть основано на других началах. Право же на продолжение своего существования не принадлежит никому, свободному столь же мало, как и рабу, богатому, как и бедному. Из свободы лица вытекает для него только право делать все, что оно может для продолжения своего существования. У кого средств больше, тот, очевидно, может сделать больше; у кого средств меньше, тот сделает меньше. Богатый человек, у которого оказалась грудная болезнь, может ехать в теплый климат для поправления здоровья; бедному это недоступно. Может встретиться благотворитель, который отправит его на свой счет; но бедняк, в силу своей свободы, не вправе требовать от кого бы то ни было, чтобы его послали в Италию для излечения болезни. Наоборот, может случиться, что богатый в этом отношении будет находиться в худшем положении, нежели бедный. Богач, который внезапно занемог в захолустье, принужден довольствоваться теми скудными медицинскими средствами, которые там обретаются, тогда как бедняк, лежащий в столичной больнице, пользуется пособиями лучших врачей. Конечно, человек с состоянием может и в захолустье выписать знаменитого врача; но для этого необходимо, чтобы у него было достаточно средств и чтобы врач согласился приехать: требовать этого он опять-таки не вправе.
Этот пример наглядно доказывает, до какой степени в исследованиях о человеческом общежитии необходимо точное установление философских понятий и к каким радикально ложным взглядам может повести недостаток философского образования. Вагнер был введен в заблуждение усвоенною им неверною теориею Краузе и его последователей, которые видят в праве условие для достижения всяких человеческих целей. Но для того чтобы критически отнестись к этой теории, необходимо такое основательное изучение философии, которое в наше время доступно весьма немногим, ушедшим от общего соблазна. Приведенные во Вступлении слова Иеринга служат тому доказательством.
Из сказанного ясно, что свобода не есть единое, цельное начало, управляемое единым законом, как утверждает Аренс. Даже в чисто нравственной области это начало раздваивается, ибо оно заключает в себе и свободу добра и свободу зла. В приложении же к существу, представляющему сочетание двух противоположных элементов, разумного и чувственного, оно само распадается на два противоположных определения, на свободу внутреннюю и на свободу внешнюю. Каждое из них образует свой отдельный мир и управляется своими законами. В области внутренней свободы господствует нравственный закон, который безусловно требует, чтобы человек руководствовался сознанием долга; но исполнение этого закона предоставлено свободе: здесь принуждение совершенно устраняется. В области внешней свободы господствует, напротив, закон принудительный; но этот закон касается единственно внешних отношений свободы; внутри же присвоенной каждому сферы все предоставляется его произволу: закон не предписывает ему поступать так или иначе. Обе эти области, восполняя друг друга, равно принадлежат свободе человека. Без внутренней свободы внешняя лишается всякой точки опоры и всякого значения. Сам по себе произвол не имеет права ни на какое уважение; он уважается и охраняется принудительным законом, единственно потому что он составляет проявление внутренней свободы. Если бы не было последней, то весь юридический закон и все построенное на нем человеческое общежитие не имели бы смысла. С своей стороны, внутренняя свобода без внешней лишена действительности. Человек призван действовать во внешнем мире, и в исполнении этого призвания он является свободным существом. Если же внешняя его свобода отрицается, то и призвание остается втуне. Стоик мог быть внутренне свободен и в цепях; христианин внутренне свободен и в рабстве. Но то и другое предполагает отрешение от внешнего мира и стремление к иной, чисто духовной цели. Исполнение же земного призвания, достойное человека, требует внешней свободы. Иначе человек перестает быть человеком; он нисходит на степень простого орудия.
