Шпионы XX века - Найтли Филлип (чтение книг txt) 📗

В четвертой фазе, с лета 1946 года до весны 1949 года. Фукс работал в Харвелловском исследовательском центре в Беркшире (Англия). В это время он передал дополнительные сведения о плутониевой бомбе (общие данные о ней он сообщил ещё из Лос-Аламоса) и расчеты, связанные со взрывами в Хиросиме и Нагасаки. Фукс также поделился с русскими идеями о конструкции и действии супербомбы, которые циркулировали в Лос-Аламосе в то время, когда он собирался уезжать оттуда.

Советский Союз никогда не признавал, что он получал какую-либо информацию от Фукса. Удивительное умолчание, учитывая возможные пропагандистские результаты, которые Россия могла бы получить, демонстрируя Фукса как пример «интернационалистского подхода, долженствующего быть примером для всех физиков-ядерщиков». Отсутствие признания его заслуг приводит к тому, что в советских источниках невозможно найти указания на судьбу, постигшую сообщения Фукса. Дэвид Холлоуэй указывает, что тщательные поиски дополнительной информации не проясняют дело. Единственным исключением может быть лишь один пункт. «В своих показаниях Фукс говорит, что к нему из Советского Союза поступил запрос об одной производной от формулы Бете – Фейнмана, позволяющей оценить эффективность бомбы. Фукс переслал формулу, которая в основном является эвристической (полученной путем логических умозаключений. – Ред. ). И она, видимо, достигла заинтересованных в ней советских физиков»(40).

Холлоуэй не смог дать окончательную оценку того, насколько Фукс был полезен для русских. Он утверждает, что Фукс передал им потенциально весьма важную информацию. Часть сведений была не нова для советских ученых, к другим они так или иначе пришли бы в результате своих исследований. «Но я думаю, что мы не можем считать информацию Фукса бесполезной, – пишет Холлоуэй. – Особенно важно для советских властей было знать, в какую сторону движутся американцы, По имеющимся у меня оценкам (это данные ученых, работавших с Фуксом), можно предположить, что он сэкономил русским 12 – 18 месяцев от времени, нужного для создания атомной бомбы»(41).

Мы располагаем, однако, данными о том, как он сам оценивал помощь, оказанную им Советскому Союзу. Его слова, естественно, надо принимать с известной осторожностью, но сотрудник Харвелловского центра, которому Фукс давал показания, утверждал, что у него создалось впечатление полной искренности Фукса. Он считал, что Фукс «старался изо всех сил помочь мне правильно оценить состояние дел с работами в области атомной энергии в России с учетом той информации, которую он передал (или не передал) русским». Фукс утверждал, будто бы он был крайне удивлен быстротой, с которой русские произвели атомный взрыв. Он полагал, что информация, переданная им, не могла быть использована на практике так скоро . Русские не могли за такой короткий срок провести конструкторские разработки и построить крупные производственные мощности, необходимые для создания бомбы(42).

Подведем некоторые итоги. Вовсе не шпионы (хотя их предательство нельзя извинить) дали русским атомную бомбу. Возможно, они приблизили дату создания первой русской бомбы, но и это весьма сомнительно. Даже если согласиться с этим, то речь пойдет о месяцах, а не годах. Их действия лишь чуть приблизили конец тайны, которую было так же бесполезно скрывать, как изобретение колеса [44].

Более того, сами американские ученые и разведчики понимали это. Через двенадцать дней после взрыва бомбы в Хиросиме Грегори Бейтсон, сотрудник исследовательского и аналитического отдела ЦРУ, написал доклад «Влияние атомной бомбы на ведение непрямых военных действий», в котором был следующий пассаж: «Общие принципы действия этих бомб уже известны большому числу физиков, поэтому невозможно ожидать высокой степени безопасности в отношении А-бомбы в силу того, что все ведущие страны, вероятно, будут обладать этим видом вооружений в течение предстоящего десятилетия»(43).

Поэтому в американской разведывательной среде вызвал панику не тот факт, что Советским Союзом создана атомная бомба, а то, что ЦРУ не сумело правильно предсказать, когда это произойдет. Само существование ЦРУ зиждилось на его обещании предупреждать подобные сюрпризы. В 1947 году Аллен Даллес специально заверял комитет конгресса, что ЦРУ будет в курсе, если «некоторые лица по ту сторону океана» сумеют создать атомную бомбу и будут готовы её использовать(44).

Такому провалу разведки невозможно было найти оправдания. Изучение подшивок «Известий» привело бы, например, к статье от 31 декабря 1940 года, в которой упоминались имена большого числа советских ученых, включая Курчатова, занятых исследованиями в области атомного ядра. А целенаправленный допрос нацистских ученых после войны позволил бы выявить то, что Курчатов ещё в 1940 году пытался купить в Германии килограмм чистого урана. Американцы знали, что в 1944 году русские пытались убедить блестящего датского ученого Нильса Бора, нашедшего убежище в Англии, переехать в Советский Союз. Бор лично сообщил Рузвельту 26 августа 1944 года о том, что русским известно, какие усилия предпринимает США по созданию атомной бомбы. Бор сказал, что Советский Союз ведет научные исследования в этом направлении; после поражения Германии СССР сможет интенсифицировать работу и, возможно, к нему перейдут немецкие секреты в этой области(45). Любой компетентный ученый-ядерщик, получив в свое распоряжение имеющуюся информацию, понял бы, что предсказания разведки о десяти – двадцати годах, якобы необходимых русским для создания бомбы, являются полной чепухой. Как и в случае с Перл-Харбором, все необходимые факты находились на поверхности, ожидая, чтобы кто-нибудь систематизировал их и дал правильную оценку. Эта работа являлась прямой обязанностью ЦРУ.

Однако, переложив бремя ответственности за свой провал на шпионов, ЦРУ не только ухитрилось выжить, но даже вновь сумело расшириться. Став в октябре 1950 года директором ЦРУ, генерал Уолтер Беделл-Смит подготовил меморандум, озаглавленный: «Потребности разведки и мобилизация». В документе он просил дополнительные ассигнования для ЦРУ в следующем финансовом году. Он получил согласие, и это денежное вливание явилось дополнением к другому «значительному увеличению» средств Управления в делах реализации директивы № 68 Совета национальной безопасности. (Директива № 68 ставила задачу расширить разведывательные операции против Советского Союза.)(46) Шок от взрыва советской бомбы был таков, что ЦРУ стало получать все, что желало. Однако, несмотря ни на что, вскоре последовал ещё один сюрприз – в июне 1950 года Северная Корея вторглась на территорию Южной. Это был новый провал разведки, оправдать который было труднее, чем первый.

ЦРУ проводило тайные операции в Корее по меньшей мере в течение двух лет, предшествовавших вторжению. В самый разгар этой подрывной деятельности в ней принимало участие до двух тысяч вооруженных агентов, заброшенных на территорию, контролируемую коммунистами. Эти операции провоцировали рост враждебности со стороны Северной Кореи, враждебности, которую обязательно следовало принимать во внимание при серьезной оценке перспектив развития отношений между Севером и Югом страны.

Но подобная оценка не производилась. Сотрудники, занятые проведением тайных операций, определяли мировоззрение ЦРУ, поэтому организация имела тенденцию видеть во врагах свое зеркальное отражение. Если ЦРУ было захвачено идеей подрывной деятельности, то, значит, и коммунисты должны были быть заняты тем же. А поскольку война в Азии маловероятна (в начале 50-х годов существовало общее мнение, что любая война неизбежно приведет к открытой схватке с Советским Союзом), значит, основная угроза американским интересам на Дальнем Востоке – это подрывная деятельность коммунистов, и коммунисты будут всеми силами избегать прямых военных действий. Таким образом, многочисленные свидетельства того, что Северная Корея готовится атаковать Южную, а несколько позже свидетельства того, что Китай намерен вступить в войну, были просто проигнорированы в Вашингтоне, так как противоречили господствующим в ЦРУ взглядам на противостояние Восток – Запад. Как позже заметил госсекретарь Дин Ачесон, США имели достаточно разведданных, предупреждающих о нападении со стороны Северной Кореи, но эти данные не были подвергнуты должному анализу и оценке. В июне 1950 года Госдепартамент, ЦРУ и армейское командование пришли к единому выводу о том, что Северная Корея может напасть, «но атака отнюдь не представляется неизбежной»(47).