Народная монархия - Солоневич Иван Лукьянович (лучшие книги читать онлайн бесплатно txt) 📗
Не прошло трех-четырех десятков лет (еще раз: примите во внимание темпы этой бездорожной эпохи), и московское крестьянство подымается до того материального уровня, какого оно не имело никогда, — или во всяком случае никогда в послепетровскую эпоху. Присоединяется Малороссия и хочет присоединиться Грузия. Обескровленная Польша делает свой окончательный шаг в пропасть. Держится еще Швеция — для того, чтобы через полвека шагнуть туда же. Татарские орды забывают те «сакмы», по которым они веками прорывались на Русь, и из сравнительно мелких пограничных набегов — живьем возвращаются только немногие: наследники Батыя тоже скользят в пропасть, еще более глубокую, чем польская и шведская. Растет и крепнет военная сила Москвы. При Алексее Михайловиче не только строились оружейные и пушечные заводы, но стало фабриковаться даже нарезное огнестрельное оружие, находившее свой сбыт в Европе, конечно, среди очень богатых людей. Это было очень дорогое оружие. В Москве появился первый театр, первая аптека, первая газета, на Дону был построен первый русский корабль — «Орел», у которого петровский ботик впоследствии безо всякого зазрения совести украл звание «Дедушки русского флота». «Соборное Уложение» было издано в невиданном и для Западной Европы тираже — 2.000 экземпляров. Была издана «Степная Книга» — систематическая история московского государства, «Царственная книга» — одиннадцатитомная иллюстрированная история мира, «Азбуковник» — своего рода энциклопедический словарь, «Правительница» старца Эразма-Ермолая, «Домострой» Сильвестра. Издавались буквари и учебники для правительственных и для частных школ… Росли и заграничные торговые связи: за время с 1669 по 1686 год вывоз льна увеличился вдвое (с 67 до 137 тысяч пудов), вывоз конопли больше чем втрое (с 187 до 655 тысяч пудов). В 1671 г. через Архангельск было ввезено 2.477 тонн сельдей, 683 тысячи иголок, 28.000 стоп бумаги…
Для сравнения этого товарооборота с западноевропейским, я приведу оценку проф. Зомбарта о приблизительно одновременном товарообороте всей Европы с Италией, и через Италию — с Ближним Востоком: ежегодное количество товара могло бы уместиться в одном нынешнем товарном поезде. Нынешний товарный поезд поднимает около 40.000 пудов — тонн шестьсот.
Москва первых Романовых росла поистине поразительными темпами. Марксистский историк М. Покровский в сячески пороча правление этих Романовых, как-то вскользь упоминает: во второй половине XVII века прирост населения и его благосостояние оказались так неожиданно велики, что даже водки не хватало: пришлось импортировать из Лифляндии.
Забегая несколько вперед, скажу, что никакой «бездной» (по Пушкину) в Москве и не пахло. И что после Петра, который нас от этой «бездны» якобы спас, проблемы о нехватке водки не возникало вовсе: была проблема нехватки людей…
Москва Алексея Михайловича стояла так же крепко, как «Россия Николая Александровича, и — для того, чтобы от Алексея скатиться к катастрофе Петра, и от Николая — к катастрофе Ленина. К а к это случилось, — мы можем установить довольно точно. Но отчего не случилось ничего лучшего, — мы объяснить не можем: тут начинается иррациональное в истории: ряд катастрофических случайностей, громоздясь одна над другою, дают прорыв темным силам страны. А темные силы — они существуют всегда и везде… В каждую эпоху, в каждой нации и в каждом человеке. Это о них Тютчев сказал:
Под Москвой первых Романовых тоже «хаос шевелился» — его разбудил Петр: хаос прорвался диктатурой дворянства. При Николае Втором — хаос будила русская интеллигенция и он прорвался диктатурой выдвиженцев. Чувствовала ли Москва шевелившийся у нее под ногами хаос? Вероятно, все-таки, чувствовала. Смутное время с его попытками аристократической диктатуры было еще очень недалеко. И Москва тщательно готовила ему противовес, используя культурные навыки аристократии, но строя мужицкое самоуправление. Почти так же как и Николай Второй, который используя культурные силы интеллигенции, по преимуществу той же, дворянской, крепко держал в своих руках крестьянское самодержавие и пытался сомкнуть его с крестьянским земством. В обоих случаях попытка не удалась и в обоих случаях Россия свалилась в катастрофу…
Сейчас я перейду к последнему штриху существования допетровской Руси — к положению ее крестьянства, то есть к положению основной массы народа. И прежде всего напомню о главных путевых столбах московского самодержавия.
Ростово— суздальские мизинные люди, «смерды» и «каменосечцы» призвали Андрея Боголюбского и поддержали и его и его преемников. Низы Новгорода, Твери, Рязани и прочих «тянули на Москву», то есть поддерживали тех же преемников Боголюбского, Все шло очень гладко до Ивана Грозного, когда его малолетство и его беспризорность совпали по времени с боярскими аппетитами на польский манер, и когда Ивану пришлось бороться за власть. После его отъезда (или побега) в Александровскую слободу, к нему явилась депутация посадских людей Москвы и молила, чтобы он «государства не оставлял и их (то есть посадских) на расхищение волкам не давал, наипаче от рук сильных избавлял, а кто будет государевым лиходеем и изменником, -они за тех не стоят, а сами их истребят».
Таковы были «полномочия», которые получил Грозный от посадских людей Москвы, или — в переводе на современный язык — от столичного пролетариата. «Сильных людей» Грозный пощипал основательно: это по убожеству марксистских шпаргалок называется «классово-дворянским государством».
Когда в Смутное время, Шуйский дал боярству какую-то конституционную «запись» — посадская, мужицкая, «пролетарская» Москва снова подняла свой голос против «записи» — «того искони в Московском Царстве не важивалось».
Смутное время ликвидировали те же мужики. Платонов пишет: «В Минине нашла своего вожака тяглая масса — московского государства последние люди». И, в другом месте: «восстановление самодержавия, потрясенного смутой, и было всецело делом земской России».
О Разине и Пугачеве говорит сам Сталин: «Говоря о Разине и Пугачеве, не надо забывать, что они были царистами» («Вопросы Ленинизма», изд… 10-е, стр. 527).
О неудаче бунта декабристов Покровский говорит: «самодержавие было спасено русским мужиком в гвардейском мундире».
Картина, вопреки историкам марксистским и демократическим, либеральным и уклонистским, совершенно ясна: самодержавие и строил и поддерживал мужик. Обратимся теперь к другой стороне вопроса: как самодержавие строило и поддерживало мужика, в частности, — Московской Руси.
В Московской Руси, как раньше в Киевской, потом в Императорской, как и вообще повсюду в мире, действуют известные экономические силы, по отношению к которым «ограничена» даже самая неограниченная власть в мире. И если, например, Николай Второй приказывал графу Витте разработать проект введения восьмичасового рабочего дня на фабриках, то было довольно очевидно, что провести этот проект никак нельзя: данный уровень мировой техники был сильнее самых лучших желаний самодержца. Такого дня не было тогда (середина девяностых годов) нигде. Если бы он насильственно был введен в России, наша промышленность была бы задавлена иностранной.
Аналогичные общественно-технические отношения вызывали на Руси с одной стороны — холопство и, с другой, крестьянское закрепощение — эти силы действовали во всем мире. Холопство выросло из массы всяких выбитых из колеи людей, отдавших свою волю в руки того, кто мог прокормить и защитить их. Закрепощение крестьянства было военной необходимостью, которая закрепостила также и дворянство. [13] Впоследствии, после Петра, права холопства и крестьянства были уравнены — по уровню холопства. Самодержавие исчезло, и «экономические отношения» взяли верх.
Но это уже было после самодержавия. Пока, — до Петра I включительно, самодержавие существовало, — крестьянин имел в нем нерушимую защиту даже и от «экономических отношении». Беляев в своей истории русского крестьянства говорит:
