Власть и оппозиции - Роговин Вадим Захарович (онлайн книги бесплатно полные .TXT) 📗
Цементирующей силой всей этой деятельности был, разумеется, Троцкий. За апрель — октябрь 1928 года им было послано из Алма-Аты около 550 телеграмм и 800 политических писем, в том числе ряд крупных работ, получено около 1000 писем и около 700 телеграмм, в большинстве коллективных. Уже эти цифры дают представление о масштабе деятельности оппозиции и числе вовлечённых в неё лиц.
Из ссылки документы Троцкого и других оппозиционеров проникали на волю, где их единомышленники создавали подпольные группы, в которые принимались только коммунисты, в том числе подписавшие заявления о капитуляции с тем, чтобы избежать исключения из партии и ссылки и продолжать нелегально оппозиционную работу. По свидетельству Авторханова, большинство оппозиционеров, заявивших о разрыве с оппозицией, сделало это для того, чтобы на деле продолжать борьбу за свои идеи. «Троцкисты этого толка были во всех звеньях органов государственного управления, за исключением самого партийного аппарата и органов политической полиции» [50]. Оппозиционеры создали свой «Красный Крест», собиравший средства для помощи изгнанным с работы и высланным товарищам.
Оппозиционные группы развертывали пропаганду среди рабочих путём систематического распространения прокламаций и листовок, в том числе статей и обращений за подписями Троцкого, Муралова, Мрачковского и других ссыльных лидеров оппозиции. Перепечатанные на гектографе, такие документы имели хождение и в среде беспартийной интеллигенции, часть которой сочувствовала взглядам оппозиции [51].
Помимо этого, многие оппозиционеры продолжали выступать на партийных собраниях с критикой руководства партии, возглавляли «волынки» на заводах (так официально именовались в то время забастовки), особенно при заключении коллективных договоров, ущемлявших права рабочих (тогда ещё процедура заключения и перезаключения таких договоров не носила формального характера и позволяла рабочим отстаивать свои интересы).
Наиболее непримиримую позицию по отношению к сталинскому руководству занимала группа «децистов» во главе с Сапроновым и В. М. Смирновым. 20 декабря 1928 года В. М. Смирнов послал из ссылки заявление в «Правду» и ЦКК, в котором писал: «Я всегда считал позорным скрывать свои взгляды и убеждения. Я открыто говорил, что теперешние вожди ВКП(б) изменили пролетариату, что нынешнее правительство, действующее под вывеской Советской власти, которую оно на деле уничтожило, является враждебным рабочему классу, и что пролетариат должен и будет бороться против него за свою диктатуру, за подлинную власть Советов» [52].
Сапроновцы считали, что не следует осуществлять массового сбора подписей под оппозиционными документами, ибо это обречёт подписавших на немедленное исключение из партии. Они призывали своих сторонников законспирироваться и перейти на положение нелегальной фракции внутри партии.
После ссылки руководителей «децистов» их подпольные организации действовали в Москве, Ленинграде, Харькове, Орехово-Зуево и других городах. Только ленинградская группа насчитывала, по данным ОГПУ, до 300 человек. Эти группы в начале 1928 года распространили в Москве и Ленинграде несколько тысяч листовок, в которых ссылка оппозиционеров квалифицировалась как «наступление фашизма на революционную часть ленинской партии» и выдвигался призыв к «устранению руководства, которое способно на всё, что угодно, только не на большевистскую политику». [53]
Партийные и рабочие массы проявляли активный интерес к судьбе Троцкого и других ссыльных оппозиционеров. Когда осенью 1928 года здоровье Троцкого ухудшилось, слухи об этом немедленно проникли в Москву. Выступавшие на партийных собраниях члены Политбюро в ответ на многочисленные вопросы о состоянии здоровья Троцкого уверяли, что он вполне здоров. По этому поводу Н. И. Седова направила первому секретарю МК Угланову телеграмму, в которой говорилось: «Вместо того, чтобы сказать, что болезнь Троцкого есть для вас выгода, ибо она может помешать ему думать и писать, вы просто отрицаете эту болезнь. Так же поступают в своих выступлениях Калинин, Молотов и другие. Тот факт, что вам приходится держать по этому вопросу ответ перед массой и так недостойно изворачиваться, показывает, что политической клевете на Троцкого рабочий класс не верит» [54].
Ссыльные оппозиционеры жили напряжённой духовной жизнью, используя время вынужденного отрыва от практической работы для более глубокого анализа процессов, происходящих в партии и стране. Результаты такого анализа нашли наиболее глубокое выражение в письме Х. Г. Раковского Г. Б. Валентинову. Это письмо, написанное летом 1928 года в астраханской ссылке, было в 1929 году опубликовано в «Бюллетене оппозиции» под заглавием «Письмо о причинах перерождения партии и государственного аппарата». В предисловии к первой полной публикации этого письма в советской печати историк В. П. Данилов справедливо отмечает, что оно «представляет собой концентрированное изложение размышлений высокообразованного революционера о судьбе революции и совершивших её общественных сил, о начинающейся трагедии сталинского „великого перелома“. Ныне, 60 лет спустя, это письмо воспринимается как блестящее историко-социологическое эссе, выполненное на уровне, недостижимом пока ещё для нашей современной социологии и историографии» [55]. В последующие годы Троцкий неоднократно ссылался на эту работу Раковского, присоединяясь к её основным идеям и развивая их.
Основной смысл письма Раковского состоял в стремлении осмыслить причины поражения левой оппозиции и узурпации власти партии и рабочего класса сталинской фракцией. К этим причинам Раковский относил прежде всего снижение политической активности рабочей массы и «ужасающие разрушения, которые проделал в рабочем классе общественный и политический индифферентизм» [56]. «Ни физически, ни морально ни рабочий класс, ни партия не представляют из себя того, чем они были лет десять тому назад,— писал Раковский.— Я думаю, что не очень преувеличиваю, если скажу, что партиец 1917 года вряд ли бы узнал себя в лице партийца в 1928 году… Вы спрашиваете, что случилось с активностью партии и нашего рабочего класса, куда исчезла их революционная инициатива, где делись идейные интересы, революционное мужество, плебейская гордость. Вы удивляетесь, почему столь много подлости, трусости, малодушия, карьеризма и многого другого, что я прибавил бы со своей стороны. Как получается, что люди с богатым революционным прошлым, несомненно честные, лично дававшие многократные примеры революционного самоотвержения, превратились в жалких чиновников» [57].
Для ответа на эти вопросы Раковский прибегал к аналогии с Великой французской революцией, в истории которой он прослеживал процессы, сходные с теми, которые произошли в советском обществе 20-х годов: формальный и фактический переход власти в руки постоянно уменьшающегося числа граждан; выделение правящей верхушки чиновников из первоначально однородной революционной массы; разложение революционеров-якобинцев в результате стремления к богатству; постепенная ликвидация выборного начала в якобинских клубах и государственных органах и замена его назначенством. Отстранение в результате всего этого народных масс от управления страной и гибель многих революционеров, в том числе от гильотины, в сочетании с голодом и безработицей «отучили» французский народ от свободы и привели «к такому физическому и моральному изнашиванию масс, что народным массам в Париже и в остальной Франции понадобилось 37 лет для новой революции» [58].
Вопрос о причинах аналогичного изменения поведения и настроений рабочего класса после того, как он становится правящим классом, подчеркивал Раковский, является новым для марксистской теории. Одной из таких причин он считал объективные трудности, связанные с недостаточным умением приходящего к власти класса правильно её применять. Эти трудности, которые Раковский называл «профессиональным риском» власти, он связывал с тем, что тесная и органическая связь, существовавшая между рабочим классом и его авангардом в период борьбы за власть, после её завоевания сменилась дифференциацией внутри рабочего класса и его партии, часть которой превратилась в агентов власти, в профессиональных чиновников. Так возникла и выделилась в самостоятельную группу партийная и советская бюрократия — «крупнейшее социологическое явление, которое, однако, можно понять и охватить лишь, если рассматривать его последствия в изменении идеологии партии и рабочего класса» [59].
