Антология современного анархизма и левого радикализма. Том 1 - Цветков Алексей Вячеславович
Враждебные друг другу идеологии анархизма и либертарианства содержат в себе свои собственные представления об утопии, варьирующиеся от земледельческой общины до Звезды КЭЦ. Мы же говорим: пусть расцветают все цветы — так пусть расцветают они в одном саду без садовника, который мог бы срезать «лишние» стебли и почки, следуя какому-нибудь моральному или евгеническому плану. Единственный настоящий конфликт — это конфликт между авторитетом тирана и авторитетом самореализации. Все прочее — иллюзия, предрассудок, пустословие.
С одной стороны, сыновья и дочери Гайи [70] никогда не покидали пещеры, с другой — все достижения будущего уже в наших руках. Только восстание «решит» этот парадокс — только восстание против фальшивых представлений в нашем и чужом сознании уничтожит технологию подавления и убожество Зрелища. В этой схватке раскрашенная маска шамана может быть полезна настолько же, насколько окажется полезным захват спутника связи или проникновение в закрытую компьютерную сеть.
Единственный критерий, по которому мы судим об оружии или инструменте — это его красота. Средства и цели в некотором смысле суть одно и то же, восстание и есть наше приключение, становление суть бытие. Будущее и Прошлое существуют в нас и для нас, мы и альфа и омега. Нет других богов ни за нашими спинами ни на нашем пути. Мы свободны во времени и мы скоро станем свободными в пространстве.
(Спасибо Поющей Ведьме ЦелИне за Сагу о Городе и Лесе)
Воскресный день в парке на берегу реки. Отцы принуждают своих детей оставаться на местах, волшебным образом приковывая их к траве своими недобрыми взорами кровного родства, заставляя часами бросать туда-сюда бейсбольные мячи. Мальчики похожи на маленьких Св. Себастьянов, простреленных насквозь стрелами скуки.
Чопорные обряды семейного отдыха превращают по воскресеньям каждую мокрую от росы лужайку в парк аттракционов. Всякий сын есть нечаянная аллегория славы Отца, тусклая картинка, в два или три раза менее отчетливая, чем первореальность: Ребенок, как сон о Чем-то или Ком-то Большем.
Сюда прихожу я, как только сгущаются сумерки. Здесь сижу я, обдолбанный, наевшись волшебного грибного порошка, пока еще верящий в то, что рой вот этих вот огнистых мушек вылетает из моего собственного сознания. Где они только прятались все эти годы? Почему их сразу стало так много, почему их явление столь внезапно? Каждая мошка, взлетая, мгновенно раскаляется добела и стремительно описывает дуги, словно чертит абстрактные графики спермати-ческой энергии.
«Семьи! Бедствие для любви! Как я вас ненавижу!» А бейсбольные мячи бессмысленно мелькают в закатном свете. Ловящие промахиваются, слышны усталые сварливые голоса взрослых. Дети чувствуют, как последние часы отведенной им свободы покрываются ржавчиной закатных лучей, но Отцы настаивают на продолжении теплой постлюдии своей патриархальной жертвы до самого ужина, до того, как тени поглотят траву на лужайке.
В какой-то момент я встречаюсь взглядом с одним из этих юных горожан. Я пытаюсь телепатически транслировать ему картины сладкой вседозволенности, аромат ВРЕМЕНИ, выпущенного на волю из школьных застенков, карцеров музыкальных классов, летних концлагерей, тюрьмы семейных посиделок вокруг ящика и воскресных прогулок по тюремному двору в-парке-с-Папой, аромат истинного, хаотического времени.
И вот, семья, этот маленький отряд разочарований, покидает Парк. Но тот самый оборачивается и участливо улыбается мне [71]: «Сообщение принято». Он уходит прочь, пританцовывая, вслед за блуждающим огоньком, запущенным по моему желанию. Тогда Отец вылаи-вает мантру, которая рвет в клочья мою силу.
Проходят секунды. Мальчик проглочен зарослями вечности, пропал из виду — этот голоногий пират, этот индеец, захваченный в плен миссионерами. А Парк знает кто Я такой, он простерся подо мной, словно гигантский ягуар, готовый проснуться для ночной медитации. Скука свалила его наземь, но в своей самой глубинной сущности он все еще дик, как когда-то: прелестный остров беспорядка в сердце ночного города.
Вновь и вновь мы надеемся, что корчащийся труп испустит, наконец, свой злобный дух и окончательно мумифицируется. Вновь и вновь нам снится, как это до неприличия уродливое истощенное пугало, прикованное ко стенам всех наших приемных, наконец издохнет и не притащится к нам больше для того, чтобы стонать по ночам о наших тяжких грехах...
Но вновь и вновь оно воскресает и волочится в нашу сторону, преследует нас, словно маньяк из какого-нибудь черного порнофильма ужасов категории «N» — будто ты в тысячный раз смотришь римэйк «Ночи живого мертвеца». Оно снова встает и принимается униженно хныкать как раз в тот момент, когда ты уже думал, что оно в отключке, а ты в безопасности. Это христианские Мертвецы-Пожиратели. Посмотрите вокруг! Нас окружили Тердолобые Баптистские Кретины! У них в руках бензопилы!
Леваки тоскуют по Точке «Омега» своего диалектического рая. Они приветствуют каждое подергивание гниющей догмы довольным мурлыканьем. Ах! Давайте станцуем танго с марксистскими епископами из Латинской Америки, споем на два голоса старинную балладу с набожными польскими докерами и хором — спиричуалс с афро-методистским кандидатом в президенты из «библейского пояса» [72] США...
АОА обличает Теологию Освобождения как заговор монахинь-ста-линисток, тайную сделку Вавилонской Блудницы с красным фашизмом тропиков. «Солидарность»? Это личный профсоюз Папы Римского, вскормленный АФТ/КПП, Ватиканским банком, членскими взносами масонских лож и золотом Мафии. Если мы когда-нибудь и голосовали, мы ни разу не потратили этот ложный шанс ни на одну христистианскую собаку, не важно какой породы и какого окраса.
Что до настоящих Христиан, этих скучающих самолоботомизиру-ющихся изуверов, этих мормонских детоубийц, этих Имперских Штурмовиков Рабской Морали, телепроповедников-чернорубашечников, отрядов зомби имени Благословенной Девы Марии (которая притаилась в розовом облаке над Бронксом, поплевывая злобой, анафемой, смердящими розами на детскую сексуальность, подростковую беременность и добродушных педерастов...
Что до настоящих смертопоклонников, ритуальных каннибалов, фанатиков Армагеддона — Ультраправых Христиан, что до них всех — то мы молимся, чтобы смерч прошел по ним, вытащил из кресел автомобилей и телестудий, из их девственных постелей и забрал их на небеса, предоставив нам жить дальше своей человеческой жизнью.
Ошалелые дурни, подбрасывающие самодельные бомбы в окна абортариев принадлежат к той же гротескной категории злобных идиотов, что и попы, которые лепечут из-за алтаря «мир вам», и при этом порицают все проявления человеческой сексуальности. У Природы нет законов («только склонности»), всякий закон противоестественен. Все принадлежит сфере частной/воображаемой морали — даже убийство.
Тем не менее, это не значит, что мы обязаны любить и поощрять убийство или аборт. Хаосу угодно всякое внебрачное дитя любви, выношенное и рожденное в срок. Сперма и яйцеклетка взятые даже по отдельности — прелестные субстанции. А когда их ДНК сочетаются, они могут образовать новое сознание, негэнтропию, радость.
Если уж «есть мясо значит быть убийцей», как любят кричать на каждом углу вегетарианцы, то что сказать об абортах? Тотемисты, танцевавшие перед изображением животного, на которое они охотились, стремившиеся стать одним целым с их живой пищей и разделить ее трагедию, выказывали приверженность куда более человеческим ценностям, чем любая взятая наугад группа феминоидных либералок, выступающих за «свободу выбора».
