Что на самом деле сказал апостол Павел - Райт Том (электронную книгу бесплатно без регистрации txt) 📗
Если же говорить о содержании, моя идея состоит в следующем. Вся Павлова проповедь направлена против язычества. Да, он несет язычникам Благую весть, но эта весть полностью перечеркивает все их прежние представления о мире, а взамен предлагается чисто иудейское, к тому же христоцентричное мировоззрение. Поскольку Павел называет себя «просветителем народов», то есть язычников, необходимо понять, как его идеи воздействовали на их сознание, видение мира, на то, что Лэйн Фокс называет их «религиозностью» в широком смысле, имея в виду не только культовые практики или постулаты, но всю совокупность глубинных переживаний, определяющих личные и общественные убеждения, а также поступки.
Послания апостола Павла не предназначались язычникам. Его адресатами были христиане. Как правило, он обращается к «своим» общинам, исключение составляют только письма к римлянам (к тому времени Павел знал об их церкви лишь понаслышке) и к колоссянам. В Послании к Коринфянам, безусловно, «прочитывается» стремление убедить церковь в Коринфе принять Павлове видение христианства и не сорваться в полуязычество. Но чтобы понять смысл Павловых обращений к нееврейской аудитории, необходимо, основываясь на известных нам текстах, попытаться воссоздать ту гипотетическую реальность, которая за ними стояла.
И тут же видишь, насколько трудна эта задача и насколько существенна для понимания всего учения апостола Павла. Почти все участники последних дискуссий о природе Павлова богословия сошлись на том, что только такой подход и возможен, поскольку в противном случае послания неизбежно превращаются в обрывки различных богословских систем. Впрочем, наша научная полемика зачастую упирается в тупик и увязает в мелочах отчасти потому, что многим исследователям Павловых текстов остро не хватает философской подготовки, необходимой для того, чтобы выстроить последовательную методологию, а отчасти из–за чрезмерной привязанности к приевшимся уже спорам об оправдании, Законе, а также (особенно в последние годы) о том, кем считать Павла — «богословом Завета», «апокалиптическим богословом» или и тем, и другим. На мой взгляд, чем измышлять абстрактную богословскую схему, в которую можно вписать или, напротив, из которой возможно «вывести» те или иные идеи посланий апостола Павла, гораздо полезней повнимательней присмотреться к самой его деятельности среди язычников, включая, конечно, и проповедь, и учение, но не ограничиваться ими. Ведь в действительности это было главнейшее его дело, «двигатель» всей жизни. Возможно, здесь и спрятан тот самый отвергнутый строителями камень, на котором держатся своды. По крайней мере, поискать стоит.
Поскольку нас интересует «вектор», а не происхождение, нам, скорее всего, предстоит иметь дело с противопоставлением, а не с вариациями. Именно здесь историческое религиоведение, при всех его несомненных достоинствах, чаще всего оказывается несостоятельным. Многие исследователи, видя, как яростно Павел критикует иудаизм, ищут корни его идей где угодно, только не в иудейском богословии. А тем временем их не менее многочисленные оппоненты, видя, как держится Павел за иудейский монотеизм, мучительно пытаются понять, как это он умудряется критиковать отеческую веру. В любом случае сосредоточенный, главным образом, на проблеме происхождения исторический подход не позволяет увидеть в богословии Павла ни полемическую открытость, ни критику изнутри, хотя и то, и другое, как думается, исключительно важно для понимания его проповеди. Поэтому позволю себе несколько слов о каждой из этих черт.
Полемическая открытость
Под полемической открытостью я подразумеваю то, что Павел, по его же словам, смог стать «всем для всех» (1 Кор 9:22). Он не пытался докричаться до тех, кто стоял на другом краю разверстой культурной пропасти. Что бы мы ни говорили об исторической достоверности его проповеди в Ареопаге (Деян 17), она прекрасно поясняет известную мысль, предельно четко сформулированную Павлом во Втором послании к Коринфянам: «пленяем всякое помышление в послушание Христу» (2 Кор 10:5). Исследователи нередко понимают это так: дескать, Павел берет тезис другой стороны и наполняет его новым содержанием. Но каким именно, они обычно не уточняют. Павел вряд ли кривил душой, когда собственноручно (впрочем, здесь мнения об авторстве расходятся) писал в Послании к Колоссянам (Кол 1:17), что все в мире сотворено Христом и ради Христа. Поэтому нет ничего странного в том, чтобы воспользоваться, при необходимости, понятиями оппонентов.
Однако это ничуть не ослабляет его критики язычества. Он не идет на компромисс, не скатывается к синкретизму. Как справедливо возражали историкам религии исследователи консервативного толка, при всех заблуждениях апостола Павла чего–чего, а синкретизма у него не найдешь. Его богословие творения было достаточно здравым, чтобы не допускать крайностей. Он рассуждает по самому большому счету: вся истина для него — истина Божья, но при этом, прежде чем ввести в обиход заимствованную у язычников идею, он непременно омоет ее в «крестильной купели». Павел признает одного — и только одного — Творца, ему совершенно чужд расколотый мир вечно мятущегося дуализма. Но вместе с тем противостояние для него не сводится к разоблачению.
Да, язычников Павел не жалует. Он не скрывает того, что многие их убеждения ложны, практики — бесчеловечны и порочны, а отношения между ними далеки от того, что замыслил о человеке Бог. Как мы увидим далее, его полемическая открытость зиждется на безоговорочном, выстраданном признании того, что тварный мир благ, а следовательно даже язычники со всеми их верованиями могут быть искуплены Тем, Кем мир стоит. Вот она, Благая весть народам, — не утешительное известие, дескать, вы тоже «вполне ничего», а радостная новость о том, что в своем нынешнем состоянии вы никуда не годитесь, но Бог, тем не менее, вас милует и может сделать из вас что–то путное.
Главная причина, по которой Павел идет на полемическую открытость языческой культуре, лежит, как мне кажется, на поверхности. Но ее так часто не замечают, что я позволю себе на нее указать. Все дело здесь в чисто иудейских представлениях о том, как в спасительный Божий замысел входит весь мир.
Согласно этим представлениям (истоки их надо искать у пророков), когда Израиль будет искуплен, часть благого наследия достанется и язычникам. Народы «потекут» к восставленному Сиону, чтобы услышать слово Бога Израилева. Будет восстановлен Храм, и «реки воды живой» напоят даже Мертвое море. Бесспорно, подобные ожидания разделяли не все современники и единоверцы Павла. Однако столь же очевидно, что сам он только ими и жил.
Стоит это понять, и мы сможем по существу увидеть, в чем состояла миссия апостола Павла к язычникам. Вопреки расхожим представлениям, Павел пошел к ним отнюдь не потому, что «свои» не приняли. И уж ни в коем случае он не пытался таким образом потешить свою измаявшуюся душу. Им двигала вовсе не тайная любовь к эллинизированному иудаизму, а проповедью Евангелия он не стремился коварно извратить веру отцов. Наконец, он не пытался своими силами устроить грандиозное эсхатологическое событие, словно смерть и воскресение Иисуса Христа были всего лишь проходными эпизодами недавней истории. Нет, нет, и еще раз нет. Проповедь язычникам была для Павла естественным выражением веры в то, что в смерти Иисуса, Его воскресении и сошествии Духа пусть парадоксальным, уму непостижимым образом, но все же несомненно исполнилось обещание восставить Израиль. А коль скоро это произошло, значит, наступило «новое время» и пора звать язычников. Бог Израилев избрал Свой народ ради спасения всего мира, собственно в этом и состоял смысл богоизбранности. Неправда, будто смерть и воскресение Мессии были совсем неожиданными событиями, обрушившимися на Израиль, как гром среди ясного неба. Если оглянуться назад, становится понятно, что в них исполнился Божий замысел о великом исходе не только Израиля, но всего мира.
