Люди Кода - Амнуэль Павел (Песах) Рафаэлович (читаем книги онлайн бесплатно полностью txt) 📗
Ночью он проснулся от пения муэдзина. Совершил намаз — впервые за несколько месяцев. Решение оставалось неизменным. Более того, ему приснился сон. Он стоял на берегу моря, и к нему с неба простер руки пророк Мухаммад. Пророк ничего не говорил, но руки его были сжаты в кулаки и пахли пороховой гарью. Нельзя выразиться яснее. Проснувшись, Муса помнил сон в деталях, но быстро забыл, осталось лишь ощущение приподнятости, уверенности в том, что он — единственный в Газе, а может, и среди всех палестинцев, человек, понимающий, что нужно делать.
А муллу убить оказалось даже легче, чем он предполагал. Глупость людская непомерна. Все собравшиеся в мечети думали об одном — о Мессии, о единении народов, о конце многовековой ненависти. Бред. Безумие. Более того, мысли сливались в единый хор, а это выглядело нелепо и страшно. Как можно думать совершенно одинаково?
Муса, отогнав мгновенную вспышку страха, послал очередь в муллу. Муса стоял у входа, изнутри виден был лишь его силуэт. Когда мулла упал, мысли людей смешались, Муса пришел в себя. Он крикнул «Аллах велик!» и медленно отступил, поводя дулом по сторонам. Готов был бежать, но люди лишь смотрели на него — без испуга, но с презрением, которого он не мог перенести. Когда Муса вернулся в караван, наступила реакция — начали трястись руки.
Последующие дни стали кошмаром. Он хотел убивать евреев, он знал, зачем нужно их убивать. Но в каком страшном сне он видел, что поднимет топор на своего же, на палестинца? Пришлось. Сначала пришлось защищаться, потому что в караван неожиданно явились двое мальчишек (он спал и не слышал их мыслей, пока его не разбудил стук в дверь) и начали нести чушь о единении людей (палестинцев с евреями?!), но быстро прекратили свои речи и уставились на Мусу. Муса понял, что не только он, но и эти ребята умеют понимать мысли, а мысли у него были правильные, только знать о них никому не следовало.
Размышлять Муса не привык, топор всегда находился под рукой. Одному мальчишке (звали его Саид, это имя крикнул, падая, другой) удалось сбежать, Муса еще минуту, а может, и больше, слышал ужасные крики и не мог разобрать — звуки это или мысленный вопль. Оставаться в караване было больше нельзя, и Муса, быстро собрав свой нехитрый скарб, отправился на поиски нового жилья. Ему везло — уже к вечеру он вполне комфортабельно устроился в деревянном домике, довольно ветхом, но вполне пригодном для жизни. Домик стоял на отшибе, раньше здесь был еврейский мошав, но после ухода ЦАХАЛа израильтянам в полосе Газы устроили нелегкую жизнь, и они сочли за благо смотаться в пределы зеленой черты. Туда им… А домик-склад вблизи от бывших теплиц оставили. Могли бы, кстати, строить и получше, осенью здесь наверняка холодно и течет с потолка. Рядом оказалась свалка старых автомобилей, и Муса ходил туда справлять естественные потребности.
Спал Муса чутко, теперь он даже во сне слышал, о чем думают люди. Это мешало, голова оставалась тяжелой. Мысли, интересовавшие Мусу, у всех были одинаковы, и это еще больше убеждало его в том, что во всей Палестине он остался единственным человеком, сохранившим верность себе и исламу. Странно, что он не знал сейчас, какое слово поставить впереди: себя или веру. Еще вчера этот вопрос и возникнуть не мог. Сегодня он не то, чтобы начал сомневаться, сомнения — для думающих, а Муса просто понял, что у Аллаха есть в отношении его свои планы, Аллаху нужно, чтобы он, Муса, стал пророком вроде нового Мухаммада, и потому его, Мусы, личная неприкосновенность, его, Мусы, безопасность — прежде всего. Сейчас. А потом — видно будет.
У Мусы осталось восемь автоматных рожков, запас небольшой, пополнить его было негде, это означало, что нужно чаще прибегать к ножу и топору. Да и шума меньше.
За всем, происходившим в Газе, он следил с испугом — боялся, что его собственных сил нехватит, не сможет он один переломить ход событий, имя Мессии становилось популярным не меньше, чем имя Аллаха, а евреев в Газе сейчас было по меньшей мере столько же, сколько палестинцев. Хорошо еще, что они не строили здесь новых поселений. Приезжали торговать.
Однажды (после явления этого Кремера, Мессии-самозванца, прошли недели три) произошел случай, который сначала испугал Мусу до дрожи в ногах, но потом, когда страх улегся, этот случай убедил его в том, что Аллах именно Мусу избрал для исполнения своей воли. Группа евреев, торговцев из мошава Лапида, приехала в теплицу Салеха (Муса хорошо знал этого относительно молодого мужчину, часто видел его в родительском доме), чтобы оптом закупить помидоры для продажи на рынке в Беер-Шеве. Евреев было четверо, Салех — один. И все безоружные. Такой случай упустить было нельзя, Салех тоже умрет, предатель должен умереть, он хуже врага, потому что — свой.
Муса не стал рисковать и расстрелял группу из автомата. Вот тогда это и произошло. Трое умерли сразу, а четвертый, бородач в черной кипе, раненный в грудь, неожиданно выхватил пистолет (почему Муса не разглядел оружия? Кипастый думал только о качестве товара, это обмануло). От растерянности Муса стоял столбом — он успел расстрелять весь рожок. Надо было бежать или хотя бы броситься на землю (хотя и это, скорее всего, не спасло бы). Муса, как загипнотизированный, смотрел в черный глазок, и неожиданно бородатый еврей охнул, рука его с оружием как-то странно согнулась, грохнул выстрел, и пуля взвизгнула, отрикошетив от камня. А рука у еврея повисла плетью, и пистолет выпал. Остальное было просто. Муса отработанным приемом свалил бородача с ног и обрушил ему на голову приклад автомата.
Потом он долго пытался сообразить, что же случилось. Он ведь уловил и последнюю мысль этого еврея, не ожидавшего смерти. Крик боли, потому что руку кто-то вдруг переломил в предплечье, будто ударил железной палкой.
Муса забрал пистолет, отыскал в кармане мертвеца новую обойму. У себя в домике продолжал размышлять, мелькнула в голове мысль, додумывать которую Муса не стал, не потому, что счел неверной, но просто устал от раздумий. Легче было думать о том, как он ближе к полуночи пойдет в ресторанчик к Акраму и посмотрит на девочек. А может, и возьмет кого-нибудь. С тем и уснул.
А во сне Аллах или кто-то иной подсказал Мусе, в чем его истинная сила, которую он не понял, потому что ощутил ее неожиданно.
Ведь это он, Муса, сломал руку еврею. Взглядом сломал. Подумал — и все. Ведь действительно (вспомнил!), среди многих его обрывочных мыслей в тот ужасный миг (мысли! просто вопли…) была и такая: чтоб твоя рука сломалась. Муса и додумать ее не успел.
Так вот.
Проснулся он рано, и сон свой не помнил. Но неясная идея не давала ему покоя, и он, обойдя несколько машин, чтобы помочиться, стоял и задумчиво смотрел на дверцу старого «пежо», болтавшуюся на одной петле. Потом сосредоточился и закрыл дверцу. Замок защелкнулся.
Руки у Мусы мгновенно вспотели, а в висках начали биться маленькие молоточки. В конце концов, не настолько он был глуп, чтобы не понять, какой способностью владеет.
Мессия вошел в студию, Людмила шла за ним, и ее пропустили. Студия была новой и оборудованной по последнему слову телевизионной техники в течение последних двух месяцев. Ничто не мешало Мессии обращаться к людям, присутствие операторов — в том числе. Операторы и режиссер находились за прозрачной перегородкой, камера перемещалась сигналами с пульта, при желании Мессия и вовсе мог отгородиться от посторонних взглядов, опустив белые пластиковые шторы.
Он так и сделал, оставшись с Людмилой вдвоем. Ему было все равно, что подумают там, в операторской, да и на всей планете — не то, чтобы Илью Давидовича не интересовало мнение так называемой толпы, просто это мнение, высказанное или затаенное, ровно ничего не могло изменить ни в его мироощущении, ни в его желаниях, ни в тех поступках, которые он готов был совершить. Сам не отдавая себе в том отчета, Илья Давидович стал за прошедшие полгода другим человеком — вот уж действительно, бытие определяет сознание, а бытие Мессии имело мало общего с бытием простого ешиботника.
