Люди Кода - Амнуэль Павел (Песах) Рафаэлович (читаем книги онлайн бесплатно полностью txt) 📗
И наконец, вопрос, которого он старательно избегал все время — и тогда, когда занимался расшифровкой Книги, и (особенно) тогда, когда Код начал действовать. Кто? Если Дарвин мог утверждать, что человек возник в результате отбора, и если остальные эволюционисты резонно могли полагать, что развитие от простого к сложному неизбежно приводит в достаточно отдаленной перспективе к появлению разума, то что сказать теперь? Доказано экспериментом — в гены человека некогда была впечатана сложнейшая программа. Для включения этой программы человеку дана была Книга кодов, написанная в форме рассказа о сотворении и развитии мира. Для сохранения Книги в первозданном виде была выбрана нация хранителей — евреи.
Можно спорить о том, во-время или нет произошло включение. Выполнили или нет евреи назначенную им миссию. Но с кем спорить о том, что ни миссия эта, ни Книга, ни (тем более) записанная в ней генетическая программа не могли быть следствием бездумной эволюции, мутаций или катастроф; любая из современных эволюционных теорий не просто встанет в тупик перед этой проблемой — никакая из этих теорий за подобную проблему и не возьмется. Что скажет астроном, если увидит в телескоп летящий между звезд парусный корабль? Игра случая? Мутация пространства?
Или четкая мысль Конструктора?
Солнце восходило по-прежнему, а закаты на берегу Средиземного моря выглядели театрально изысканными. Ночью над головой светили привычные созвездия, в очертаниях которых легко можно было отыскать Большую Медведицу. Появился молодой месяц, однажды вечером, будто Афродита, выплывший из морской пены, — белый, будто пеной омытый. Людмила посмотрела на тоненький серпик, закрыв его монетой в полшекеля, и загадала желание. Желание было простым и легко выполнимым: чтобы Андрюша вернулся. И чтобы ей самой оказаться там, где сейчас Мессия. Но это — второе. Сначала, конечно, Андрей.
После исчезновения Мессии (ухода к Творцу, как выражались комментаторы) люди изменились очень быстро. В тот же вечер Людмила увидела, как задумчивы стали лица хасидов, а полицейские и контрразведчики бродили по Дому Мессии, будто бревном пришибленные, и мысли их были вовсе не о том, как зафиксировать следы (какие следы — был человек и не стало…) или отпечатки пальцев (чьих — дьявола?). После обращения Папы и последовавшего за ним воззвания Любавического ребе (в кои-то веки первый прелат и первый иудей планеты изъяснялись одними и теми же словами!) люди Кода начали собираться в путь. Никто, правда, не думал о будущем именно так, все ждали чего-то, воображали, что Мессия вернется или подаст некий знак, молились об этом, но на самом деле все собирались.
Людмила собиралась тоже, но, в отличие от остальных, она прекрасно понимала, что миссию свою Илья выполнил, что Мессия не бросил свой народ на произвол судьбы. Народ не может поспеть за своим поводырем. Мессия ждет народ, как народ две тысячи лет ждал Мессию.
Людмила бродила по Кфар-Хабаду, ей доставляло удовольствие наблюдать замешательство на лицах людей, когда она спрашивала: «Почему ты продаешь свой дом? Ты переезжаешь?» Или: «Разве тебе самому не пригодится этот холодильник?» На Людмилу смотрели как на сумасшедшую, потому что никому, кроме нее, такой вопрос в голову не приходил. Сборы в путь на половине планеты начались в одночасье, и, как не спрашивает себя человек, почему он дышит или пьет воду, так и сейчас никому не приходило в голову остановиться, осмотреться и с удивлением воскликнуть: «Куда это мы?» Квартиры в Израиле, арабских странах, Европе и Америке упали в цене — собственно, их предлагали чуть ли не даром, и на Запад устремились миллионы потенциальных покупателей из Китая и с островов Юго— Восточной Азии. На границах пришлось выставить многократно усиленные таможенные барьеры, но это не помогало, и сдерживать вал иммигрантов пришлось армии. В отличие от людей Кода, японцы, китайцы, индусы — люди Востока — постоянно задавали себе и другим вопрос: неужели Запад обезумел после исчезновения их идола — Мессии? Может, решили покончить массовым самоубийством?
Людмила могла бы ответить, но, во-первых, китайские репортеры не приходили брать у нее интервью, а во-вторых, людей Кода ответ на этот вопрос не интересовал.
Людмила жила в правом крыле Дома Мессии, где ей отвели очень хорошую комнату с видом на большой Тель-Авив и скрытое за домами море. Людмила стояла у окна, и ей казалось, что она видит волны прибоя и линию, отделявшую воду от неба, столь же тонкую и прямую, как та невидимая линия, что отделила для всех людей прошлое (когда Мессия еще был с ними) от будущего (когда люди Кода воссоединятся со своим Мессией).
Что было бы, — думала она, — если бы я не прогнала Илью— первого? Если бы я уговорила его бросить глупости и заняться репетиторством, чтобы ребенку можно было купить на рынке апельсины? Когда Мессия сказал — в первые же минуты знакомства, надо отдать ему должное, — о том, какую роль в его личной судьбе и судьбе всего мира сыграл ее бывший муж, Людмила не поверила. Мгновенное ощущение неправды, конечно, прошло, но впечатление несоответствия, этакое гамлетовское состояние противоречия между словами и действиями — осталось. Насколько она знала Илюшу, он не «тянул» на глобальные поступки. Он мог поскандалить, но все равно после скандалов она делала по-своему. Но вот не бросил же он свое хобби, предпочел уйти из семьи!
Ответ на вопрос — что, если бы Илья остался? — представлялся Людмиле очевидным. Она не стояла бы сейчас у окна. Андрей сейчас был бы с ней. В Москве. Никакого Мессии не существовало бы. То есть, он, конечно, пришел бы в конце-то концов, но произошло бы это Бог знает когда в будущем, и никакой фантаст не смог бы предсказать это событие, потому что все Мессию ждали и мало кто верил.
Мир сошел с ума, если смотреть со стороны. Только с какой стороны смотреть правильнее? Если с Востока, то — с ума посходили все, в ком текла хоть молекула еврейской крови. Куда они, называющие себя людьми Кода, собираются? В другие страны? На другие планеты? Где их корабли и ракеты? Ясно, что в один прекрасный день сотни миллионов человек оглянутся по сторонам, поймут, что уходить некуда, и тогда произойдет катастрофа! Западная цивилизация окажется отброшенной на десятки (сотни?) лет, и Восток одержит верх без борьбы, заняв в иерархии культур достойное его место…
А если смотреть с Запада? Разве не представляется Восток и все, с ним связанное, глубоко враждебным, и разве не хочется уйти, пуститься в путь, разве не чувствует себя сейчас каждый человек Кода древним иудеем в египетском плену, когда уже сказал фараон «отпускаю народ твой», и можно идти в пустыню, но Моисей медлит, он куда-то отлучился, а люди, собравшись, переминаются с ноги на ногу, ждут слова «вперед!», но голос с неба молчит, да и нет ведь никакого неба, и голосу раздаться неоткуда…
Людмила прислушивалась к себе и ощущала какие-то толчки, будто ребенок шевелился в ее чреве, и, как десять лет назад, она не понимала, чего он хочет, и было ей сладко и страшновато. Это Андрей. Людмила не сомневалась, что невидимая связь между нею и сыном не прервалась с его уходом, только поэтому она смогла выдержать, знала, что нужно не метаться, но — ждать. И только поэтому она не сошла с ума, когда вслед за сыном ушел Мессия. Она чувствовала, что потеря не окончательна, что скоро придет и ее черед отправиться следом, этого момента она ждала, стоя у окна и глядя на редкие розовые облачка, освещенные заходящим солнцем и похожие на свиные хвостики…
По телевидению передали, что в Москве люди выходят из домов и идут в сторону Красной площади — большинство налегке, но многие катят тележки, несут тяжелые сумки. Во многих городах Европы и Америки происходило то же самое. А здесь, в Израиле — об этом передали еще днем, — люди шли в Иерусалим, шоссе номер 1 стало похоже на живую ленту. Молодые шли пешком, не оставив проезда для транспорта, и стариков везли по старой дороге через Бейт-Шемеш…
Люди были подобны леммингам, совершающим самоубийство, толпами бросаясь в океанские волны. Люди Кода действительно казались закодированными — зомби, как сказал комментатор одной из программ телевидения Дели. Людмила смотрела репортажи по всем восьмидесяти каналам, и это слово на фоне живых лент, тянувшихся к Стене плача в Иерусалиме, на Капитолийский холм в Вашингтоне, к Собору святого Петра в Риме, к Эйфелевой башне в Париже, на центральную площадь в любой деревушке Европы и Америки, это убивающее все живое слово «зомби» запомнилось Людмиле просто потому, что остальные слова англоязычного комментатора остались непонятными.
