Люди Кода - Амнуэль Павел (Песах) Рафаэлович (читаем книги онлайн бесплатно полностью txt) 📗
— Почему я? — подумала она. — Моисей — мужчина…
Это не имело значения.
Последние часы перед Исходом замечательно описаны в десятках книг — как популярных, так и сугубо научных. Честно говоря, я не понимаю, почему этой темы так избегают прозаики (поэты оказались более решительными — я имею в виду «Сад и меч» Стефана Росата и «Не ведая…» Иммануила Ступника). Как видите, я тоже обошел стороной многие чрезвычайно интересные события, происходившие на планете Земля в день Исхода. Касался лишь того, что имело непосредственное отношение к моим героям.
Моим… Это, конечно, фигура речи, не более.
Перечисленные произведения очень любопытны (особенно аналогии Саграбала и Синая, Земли и Египта, Арлафа и Ханаана), но вполне укладываются в концепцию современного постпримитивизма. Поэтому желающие восполнить пробелы в своих знаниях о времени Исхода могут обратиться к изысканиям Шварцкопфа, Модильяни, Юренского и многих других. Я же призываю своих читателей увидеть события глазами людей, оказавшихся вовлеченными, но для роли Моисея вовсе не приспособленных.
Они шли к пониманию сути. Все прочие просто шли. На Родину.
Прежде всего Людмила подумала о том, что люди окажутся совершенно беспомощными. Без машин, квартир, телевизоров, магнитофонов, соковыжималок, кухонных комбайнов и даже без зубной пасты. Каким бы райским местом ни оказалась эта планета, как бы ни стремились сюда сотни миллионов человек, подчиняясь диктату наследственности, по сути здесь пустыня похуже Синая. Древним иудеям нечего было терять, кроме фараоновой неволи. К пустыне и жизненным тяготам они были привычны. А современные люди, евреи и все, кто никогда не помышлял о сродстве с еврейской нацией, а вот, поди ж ты, оказался евреем в каком-то пятидесятом, предками забытом, колене?
Людмиле было бесконечно жаль людей, даже самого последнего гада. Даже соседа по московской квартире Сергея Горохова, который способен был лишь на то, чтобы выпить с утра и обложить матом сначала свою жену, а потом любого, кто попадется. Себя ей жаль почему-то не было. Она вовсе не думала, что здесь ей понадобится квартира (если понадобится, она ее построит) или телевизор (впрочем, если одолеет любопытство, почему не собрать и телевизор?). Собственно говоря, единственным ее желанием сейчас было увидеть Андрея.
Людмила стояла на вершине пологого холма, поросшего низкой травой. Трава была живой и сердитой, ее тонкие стебли не хотели, чтобы по ним ходили, стебли не привыкли к подобному обращению, Людмила их понимала и старалась ступать на проплешины сухой почвы. Чуть ниже начинался настоящий лес, хотя и деревья тоже выглядели непривычно — будто столы, поросшие листьями, вросшие в землю сразу четырьмя кривыми ножками, это был готовый каркас дома, и Людмила подумала, что с деревьми нужно договориться, попросить, чтобы они отрастили еще и стены, и тогда это, действительно, будет дом.
Небо над головой было именно таким, каким она всегда хотела видеть небо: мягкий свет пронизывал светло-серые облака, солнца не было видно, и от такого освещения наступали покой и ясность мысли.
Мгновения перехода Людмила не ощутила. Она была физически и мысленно готова, она ждала, все уходили, ушла и она, тем более, что Андрей позвал ее, и значит, пришло время. Была в студии в Кфар-Хабаде, оказалась на вершине холма здесь, на Саграбале. Название ей никто не говорил, но она знала, что планета называется именно так, хотя и не знала, откуда она это знает, как не знала и того, кто дал планете имя.
Людмила начала спускаться с холма, и ей казалось, что трава сама пригибается перед ней, создавая нечто вроде тропы. Ее приглашали идти, и она шла. Остановилась — ей всегда не нравилось, когда кто-нибудь пытался ее вести. Она хотела сама. Тропинка приглашала, но Людмила повернула и пошла вдоль склона, раздвигая руками вставшие перед ней высокие стебли.
Мгновенный порыв ветра коснулся ее щек, трава пригнулась, и опять вперед вела тропинка, но недалеко, смыкаясь метра через три, будто ожидая, какими будут желания Людмилы.
— О Господи! — сказала она, ощутив привычную злость, хотя и не понимала ее причины. Бывало с ней такое, вдруг накатит, и хочется делать все назло, даже назло себе, а уж назло этой траве — подавно. Свободная женщина, и буду делать что захочу.
И трава поняла. Стебли встали будто солдаты в строю. Казавшиеся на вид тонкими и упругими, они сопротивлялись с безнадежностью воинов царя Леонида, и Людмила чувствовала, как стебли давят на ладони, это было не пассивное сопротивление растений, но упорная битва какого-то странного разума. Людмила почувствовала себя глупой и брошенной девочкой. Кому она мстит, в конце концов? Илье-первому, которого сама же и прогнала, а до сих пор не забыла, себе-то может признаться — не забыла, и в Израиль поехала разве потому только, что погнал зов тех нескольких молекул, что остались в ней от неведомого еврейского предка? И нечего себя обманывать — разве только Андрея ищет она на этой земле? Мужа она ищет. Му-жа.
И найдет.
Она перестала думать о траве, и тропинка вновь обозначила ее путь, Людмила больше не сопротивлялась, шла по зелено— коричневому коридору, а коридор сворачивал — постепенно и незаметно для глаз, и Людмила оказалась у подножия холма, здесь трава кончилась. Между полем и лесом текла река, журчала вода, а может, и не вода это была вовсе, а какая нибудь отрава, и если сейчас напиться, то быстро отойдешь в лучший мир. И конечно, Людмиле захотелось пить.
Она подошла к берегу, здесь был песок, но не желтый, а серый с черными вкраплениями. Вода — вода? — была прозрачной, Людмила наклонилась и погрузила палец. Теплая.
Набрав пригоршню, она попробовала воду языком. Вкуса не было никакого. Она отпила глоток, не думая уже о том, опасно это или нет. В конце концов, не для того ли, чтобы жить, пришла она в этот мир? Дышит же она этим воздухом, ни на миг не задумавшись, что и в нем могла заключаться смерть.
Людмила напилась, подбородок стал мокрым, она стряхнула с ладоней капли, вытянула руки вперед, и они обсохли почти сразу, будто обдуваемые теплым воздухом домашнего фена.
Нужно было перебраться через реку, потому что Андрей — это она знала точно — ждал ее у леса, а не на этом открытом месте. На вид река была неглубокой, метр, может, чуть больше. И течение небыстрое. Но ширина… Впечатление было странным. Если смотреть, не думая, не оценивая, река казалась неширокой. Но едва Людмила называла в уме какое-то число — десять метров или пятьдесят, — как немедленно понимала, что число это неверно. Сто метров? Нет, не сто. Но ведь не километр же? Нет, и не километр. Сколько?
Вот так и Моисей, — подумала она, — стоял на берегу Красного моря, а вдалеке уже виднелись передовые отряды египтян, и море выглядело непреодолимой преградой, хотя, казалось бы, что стоит перемахнуть на другой берег? Моисею помог Творец. Так сказано в Торе. А кто поможет мне?
За Моисеем шел народ. А за мной?
— Значит, пока мы тут валандались, — заключил И.Д.К. — на Земле прошли полгода. А мы даже проголодаться толком не успели.
— Наверное потому, что эта планета летит со скоростью света, — сказал Андрей, демонстрируя недюжинные познания в теории относительности.
— Андрюша, — сказал И.Д.К., — расскажи, как вы с мамой жили все эти…
Он не договорил.
Слово, висевшее в небе, неожиданно вспыхнуло ослепительным светом, в глазах запрыгали радужные зайчики, а потом запахло паленым, и послышался какой-то гул, звук нарастал быстро и стал не звуком уже, а чем-то жестким и острым, впивавшимся в уши, проникавшим в мозг, разрывавшим на части сознание.
И.Д.К. показалось, что земля под ним проваливается, а может, так оно и было, он воспринимал мир только через звук. Звук был реален, а больше ни для чего в сознании не оставалось места. Даже для страха за Андрея и Дину.
Он ничего не мог.
Ему казалось, что это — конец.
