Кавказская война - Фадеев Ростислав Андреевич (книги онлайн без регистрации TXT) 📗

Говоря о славянах, я понимаю всю группу народов, связанных с Россией исторической судьбой, единокровных и единоверных. Нельзя обойти в великом вопросе греков и румын; вторые особенно вросли в сплошное тело славянщины и поневоле должны делить ее участь. У обоих те же враги и то же бессилие достигнуть законной цели собственными средствами. Греки понимают очень хорошо, что единственный народ, искренно желающий им освобождения, готовый пролить за них кровь, — все-таки русские и никто больше. Разница во взгляде на восточную империю, на этот бессмысленный призрак, которого Россия, конечно, не может допустить, на этот плод археологических мечтаний ученой греческой партии, — не охладит к нам народную массу, желающую только действительности: свободы и национального развития. Никто не сомневается, что Россия, выступив вперед, увлечет за собой греков. Сомнение это существует относительно румын: вожаки их сбиты с толку упорной внешней интригой. Но никакая интрига не может долго устоять против очевидности; в этом же случае очевидность полная. Единственный народ, имеющий разумную причину желать самостоятельности румын, единственный народ, создавший и поддерживавший эту самостоятельность, — русские [163]. Не только румынское племя не может собрать собственными силами свои рассеянные отрасли, попранные, как и славяне, чужеземным гнетом; но оно не может устоять свободным народом иначе, как с русской помощью. Переговоры между Австрией и Францией в 1863 году, великодушно располагавшими судьбой Румынии, и многое другое из того, что говорилось и писалось в Европе о румынах, должно наконец открыть им глаза. Судьба всех дунайских народов колеблется теперь на острие иглы; или они будут свободны в союзе с Россией, или станут сначала провинциями, потом низшей расой, «словаками» венгерской Австрии. Побуждение, не допускающее Венгрию или Австрию, а за ней Германию согласиться на свободное существование турецких славян, простирается в той же мере и на румын. Два миллиона румынских подданных Венгрии, не говоря уже о стремлении немецкого племени и его венгерского авангарда к овладению всем течением Дуная, составляют, кажется, достаточную угрозу для беззащитных дунайских княжеств. В случае новой борьбы за восточный вопрос, или, лучше сказать, за новый славянский вопрос, ставший на место первого, существование румын не только как народа, но как людей, как граждан будет зависеть исключительно от победы России. Гогенцоллернский принц не обеспечивает, а, напротив, предвещает румынам (в дурном для них смысле) их будущность. Когда людям предстоит выбор между такими крайностями, тогда можно положиться на их собственное чувство самосохранения, не забывая, впрочем, по возможности неустанно раскрывать глаза всем и каждому. Греки должны быть с нами, или долго им придется еще видеть в рабстве половину своего народа: румыны должны или быть с нами, или погибнуть. Ни те ни другие не захотят последнего исхода.

Россия нужна грекам и румынам; они не столько нужны, сколько дороги нам, и должны быть дороги, даже румыны, несмотря на их кичливость, как православные. Я не затрону, конечно, духовных вопросов в военно-политической статье; но нельзя не заметить тут одной особенности. Православие не рассеяно по лицу земли, как католичество; оно освещает сплошную массу народов, живущих рядом, тесно связанных между собой с первого появления в истории, имеющих перед собой почти одинаковую религиозную, нравственную, вероятно, даже гражданскую будущность. В этом отношении православие запечатлено особым, можно сказать, социальным свойством. Неизменное в основании, оно помнит единство веры, просвещения и гражданского общества, осенявшее первые дни его торжества, — предание, давно утратившееся в католичестве. Можно удостовериться личным опытом, что для каждого священника, даже для каждого мирянина, воспитанного на церковной литературе не только в Румынии, но даже в Сирии, даже в Египте, русский Царь есть единый царь православный и законный, прямой наследник Константина Великого: прочие только владетели. В России лежит теперь средоточие православного общества, не веры, конечно, но людей, исповедующих эту веру, в ней узел тесной, мирской связи между православными людьми всего света. Нам, русским, никак не следует этого забывать.

Наша историческая сила в громадном сочувственном народонаселении, окружающем юго-западные пределы России. Наша слабость в том, что мы вчера лишь сознали свое сродство с десятками миллионов пограничного населения и не только еще не овладели нравственно сочувственной стихией, но едва начинаем понимать значение предстоящего нам нового, вероятно, последнего перелома в русской истории. Не особенно трудно, однако же, исправить невольную ошибку первых трех четвертей столетия. В наш быстротечный век не только события разыгрываются чрезвычайно скоро, но переворот во взглядах и чувствах людей совершается с изумительной быстротой, коль скоро накапливаются к тому разумные основания; ни того, ни другого нельзя мерить прежним масштабом. Даже в международной политике главное дело в твердом общественном сознании, — если есть только какая-нибудь соразмерность в силах; а соразмерность эта в нашем деле очевидна. Нужно только, чтобы разумное побуждение к единодушному усилию стало очевидным в такой же степени.

Силы сочувственных нам заграничных населений громадны, но до сих пор бессвязны. Нет никакого сомнения, что славянские и соседние им православные племена другой крови, сплетенные с ними одной судьбой, перевернули бы разом весь нынешний порядок вещей в Турции и Австрии, если бы принялись за дело единодушно и не опасались остальной Европы. Но такое единодушие, возникающее само собой, несбыточно и немыслимо, как немыслимо правильное движение планет без солнца в средоточии. Кроме того, в этой глухой борьбе ни один член великой семьи не обладает достаточно явным перевесом сил и развития, чтобы стать признанным руководителем остальных, но каждое племя отдельно борется против давящих его обстоятельств; ни одно племя не может протянуть другому руку, потому, во-первых, что не может собственными усилиями приобрести достаточной для того свободы действий, и, во-вторых, потому, что прямые цели, — цели текущего дня, — для каждого иные. Сочувственные нам населения опутаны в безвыходном круге, не имея возможности ни достигнуть единодушия, так как им недостает для этого самостоятельности, ни добиться самостоятельности без предварительного единодушия. Даже независимые народы Балканского полуострова, сербы, румыны, греки и черногорцы слишком разрознены и подавлены гнетом Европы, чтобы серьезно думать о союзе. Без внешнего объединения огромная масса славянского и православного мира бессильна: собранная вокруг одного общего устоя — она неодолима. Начиная с северной группы, большая половина австрийской армии состоит из славян. При общем сзове чешское племя, по обе стороны гор [164], выставляет 120 тыс. первостепенных солдат, русские галичане 60 тыс., словаки (смешанные, впрочем, с другими населениями в венгерских рядах) [165] 30 тыс., словенцы Иллирии и Штирии также 30 тыс.; затем все сербское племя южноавстрийской границы составляет один военный стан знаменитых «красных плащей»; далматы, первые моряки на Средиземном море, комплектующие весь военный флот; венгерские румыны, стоящие в одинаковом положении со славянами, ставят 80 тыс. солдат немцев и мадьяров, в которых заключается весь политический устой Австрии, наберется в рядах ее армии, даже вместе с поляками, не более 280 тысяч. Конечно, славянские и другие чужеплеменные полки теперь еще сила австрийская, и притом верная, пока над ними развевается черно-желтое знамя; но полки эти были бы еще вернее своему народному знамени, если бы оно поднялось над ними. Далее в пределах Турции, от Далмации до Румынии, живет другая половина сербского племени, от природы народ воинов, не задумавшийся восстать против всех сил турецкой империи и отстоявший свою независимость без чужой помощи; у Адриатического моря ветвь сербского племени, черногорцы, выстоявшие в продолжение веков против страшного царства Солиманов; на юге греки, одни в свете готовые умирать за родное дело даже без надежды на успех; между сербами и греками 6 миллионов болгар, покуда еще не воинов, но способных стать воинами, как все славяне, способных, как мы видим, ежедневно потрясать свое ярмо.