Описание Отечественной войны в 1812 году - Михайловский-Данилевский Александр Иванович (читаем полную версию книг бесплатно .txt) 📗
Пребывание императора Александра в Дриссе, Наполеона в Вильне
Пребывание 1-й армии в лагере под Дриссой. – Неудобство лагеря. – Решение оставить лагерь. – Поездка Министра Полиции Балашева к Наполеону. – Отказ Наполеона возвратиться за Неман. – Письма Государя к Графу Салтыкову и Наследному Шведскому Принцу. – Формирование новых войск. – Первая мысль Императора о Народном Ополчении. – Предметы, назначенные к вывозу из Петербурга. – Занятия Наполеона в Вильне. – Грабеж и скудость продовольствия в неприятельской армии. – Варшавский Сейм. – Речь депутатов Сейма. – Комиссия временного правительства в Литве. – Формирование Литовских войск.
До сих пор видно только быстрое отступление обеих Русских армий, которые, в один и тот же день, 26 Июня, пришли: первая к Дриссе, вторая к Несвижу. В начале пребывания наших войск в Дриссе неприятель вовсе не тревожил их и даже не подходил близко к укрепленному лагерю. Главный арьергард наш был спокойно расположен в одном марше от Двины, в виду Мюрата, который, с корпусами Удино, Нея, Монбрена, Нансути и тремя дивизиями Даву, стоял в Замоше и наблюдал разъездами пространство между Друей и Дисной. Он имел повеление не завязывать дела и отступать, если бы последовало на него нападение. На передовых цепях все было смирно; в лагере войска получали изобильное продовольствие, ежедневно винную и мясную порции, а лошади овес. Вечером зори отходили парадно, с музыкой. Солдаты выстроили себе хорошие балаганы. Дни были ясные, ночи прохладные. Наполеон в Вильне готовился к дальнейшему походу; Александр в Дриссе занимался средствами к обороне Государства.
При отступлении из Вильны были уверены, что найдут под Дриссой лагерь надежный, крепкий, но, вступив в него, увидели несколько противное. Редуты по расположению своему недостаточно способствовали взаимной защите. На левом крыле препятствовал огню артиллерии лес, за коим неприятель мог скрывать свои маневры; пространство между редутами и Двиной было не довольно обширно и во время действия могло затруднить передвижения войск. Мостовые укрепления были слишком тесны, профили их и вообще всех укреплений слабы; спуски к четырем мостам, устроенным на Двине, так круты, что орудия и повозки надлежало спускать на руках. Один из лучших инженерных Офицеров тогдашнего времени, Полковник Мишо, приехал в лагерь накануне прибытия Государя и, осмотрев укрепления, решился поднести свое о них мнение Его Величеству. Он просил Генерал-Адъютанта Князя Волконского об исходатайствовании позволения представиться Императору, желая довесть до Высочайшего сведения сделанные им замечания. Выслушав его, Государь поехал обозреть лагерь и, удостоверясь лично в недостатках его, велел позвать Принца Ольденбургского, Графа Аракчеева, Барклая-де-Толли, Князя Волконского и Флигель-Адъютанта Вольцогена, разделявшего военные мнения Генерала Фуля, который предложил построение Дрисского лагеря. В присутствии сих лиц Его Величество приказал Полковнику Мишо повторить свои замечания. Никто ему не противоречил. Убедившись в основательности доводов его, решили оставить лагерь, когда приблизится неприятель, и потом, смотря по его движениям, взять какое-нибудь другое направление для противодействия Наполеону и сближения с Князем Багратионом. Итак, Дрисские укрепления не должны были обагриться кровью, но восьмидневное пребывание в них Императора ознаменовано многими важными мерами, принятыми Его Величеством насчет продолжения войны.
Последний, слабый луч надежды на мирные соглашения исчез с возвращением Министра Полиции Балашева, который, за день до вступления Государя в Дриссу, привез отказ Наполеона на сделанное ему предложение отойти на левый берег Немана и там начать переговоры. Подробности посылки Балашева суть следующие. Отправившись, на рассвете 14 Июня, из Вильны, он встретил в Рыконтах неприятельские разъезды и был ими препровожден сперва к Мюрату, потом к Даву. Мюрат обошелся с ним вежливо, но Даву с холодностью и настоятельно требовал, чтобы Балашев отдал ему письмо от Государя к Наполеону. На возражение, что письмо велено вручить лично Наполеону, Даву отвечал: «Не забудьте, что не вы здесь распоряжаетесь; я тоже имею приказания». Наш посланный удовлетворил желание Даву. Тотчас послано письмо к Наполеону, а Балашева оставил Даву в своей корпусной квартире, окружив часовыми отведенный для него дом. Через два дня пригласили Балашева в Вильну, где Наполеон принял его в той самой комнате, из которой Балашев получил свое отправление от Государя. Выслушав предложения, привезенные от Императора, Наполеон отвечал, что не он подал повод к разрыву, не он первый стал вооружаться, не он, а Государь прежде приехал к армии; что требование очистить Пруссию было оскорбительно, равносильно объявлению войны, «и я открыл поход, – продолжал Наполеон. – Знаю, что война с Россией не безделица, но у меня сделаны большие приготовления, втрое более вашего войск и денег». С особенным тщанием исчислял Наполеон свои силы, простиравшиеся, по его словам, до 550 000 человек, уменьшал силы России, превозносил свои войска, говорил, что они дерутся как львы, что Россия при самом начале похода лишилась большей части областей, возвращенных от Польши; что Русские армии разобщены; что успех с его стороны несомнителен. «Всякая новая война, – сказал он, – для меня новое торжество. Я все предусмотрел и знаю, что вы не можете мне сопротивляться. Я действую по расчету, а не по страсти. Замечаю, что Император Александр руководим ненавистью ко мне, но я отомщу Ему и свергну с Престолов родственных Императорскому Дому Владетелей в Вюртемберге, Бадене, Веймаре: пусть ваш Государь готовит для них убежище. Я внесу войну во внутренность России; употреблю на то три, четыре похода; проникну в ваши степи». И вдруг, после сих смешных угроз, похожих на те, коими некогда Татарские Ханы стращали наших Удельных Князей, имел Наполеон наглость распространиться о привязанности своей к Государю, об уважении к добродетелям и возвышенным свойствам Александра, Царство Которого пришел он губить. Наконец он сказал: «И теперь еще время примириться: начните переговоры с Лористоном, пригласите его в вашу главную квартиру или отправьте к нему в Петербург Канцлера; между тем заключим перемирие, но ни в каком случае я не отступлю из Вильны». Последнее слово его было: «Не за тем перешел я через Неман, чтобы возвращаться». К обеду Наполеон пригласил Балашева, Коленкура, Бертье и Бессьера. Разговор Наполеона за столом был выражением мыслей избалованного счастливца, твердо уверенного в совершенном успехе своих предприятий. Между прочим расспрашивал он о Москве, ее населении, числе домов и церквей. Узнав о количестве храмов Божьих в нашей древней столице, он сказал: «Что делаете вы с таким множеством церквей? Ведь наш век небогомольный». – «Может быть, – отвечал Балашев, – мало набожных людей во Франции и Немецкой земле, но в России и Испании их еще много». – «Куда идет дорога на Москву?» – спросил Наполеон. «К ней много дорог, – отвечал Балашев, – Карл XII избрал путь на Полтаву». После стола Наполеон долго ходил взад и вперед по горнице, говорил о предметах, которых касался поутру, на данной Балашеву аудиенции, несколько раз повторял одно и то же, только разными оборотами речей, и всегда кончал тем, что ни под каким видом не отступит за Неман [68] .
Самый верный очерк положения, в каком находились дела в то время, суть следующие слова Государя, в письмах Его Величества к Графу Салтыкову: «До сих пор, благодаря Всевышнего, все наши армии в совершенной целости, но тем мудренее и деликатнее становятся все наши шаги. Одно фальшивое движение может испортить все дело, против неприятеля, силами нас превосходнее, можно сказать смело, на всех пунктах. Против нашей 1-й армии, составленной из 12 дивизий, у него их 16 или 17, кроме трех, направленных в Курляндию и на Ригу. Против Князя Багратиона, имеющего 6 дивизий, у неприятеля 11. Против одного Тормасова силы довольно равны. Решиться на генеральное сражение столь же щекотливо, как и от оного отказаться; в том и другом случае можно легко открыть дорогу на Петербург; но, потеряв сражение, трудно будет исправиться для продолжения кампании. На негоциации же нам и надеяться нельзя, потому что Наполеон ищет нашей гибели, и ожидать доброго от него есть пустая мечта. Единственно продолжением войны можно уповать с помощью Божией перебороть его». Тогда же писал Государь к Наследному Шведскому Принцу: «Будьте уверены, что, когда началась война, Мое твердое намерение протянуть ее на многие годы, хотя бы пришлось Мне сражаться на берегах Волги».
