«Гладиаторы» вермахта в действии - Пленков Олег Юрьевич (хорошие книги бесплатные полностью TXT) 📗
Пауль Карель писал, что главным и самым важным аргументом Гудериана был тот, что после захвата главного транспортного узла СССР, каковым является Москва, индустриальные районы Украины и Прибалтика сами упадут в руки немцам: у Сталина больше не будет возможности перебрасывать свои резервы из Сибири на север и на юг. Свой монолог Гудериан закончил так: «Мой фюрер, плацдарм для наступления на Москву до сих пор в наших руках. Планы развертывания войск и боевые приказы — все готово. Схемы движения транспортных средств и все инструкции соответствующим частям для наступления на Москву предоставлены. Во многих местах даже указатели заготовлены: такой-то и такой пункт — столько-то и столько километров до Москвы. Если вы отдадите приказ, уже сегодня ночью танковые войска могут выступить и прорваться через мощные сосредоточения войск Тимошенко под Ельней. Мне надо только позвонить в штаб и произнести кодовое слово. Давайте же наступать на Москву, мы возьмем ее». Гитлер терпеливо выслушал генерала, но не принял его точку зрения, аргументируя отказ экономическими интересами рейха, а в этой сфере компетентен был только он… Гудериан промолчал {390}. Экономические мотивы считал самыми существенными и бывший офицер немецкого Генштаба Вальтер Варлимонт, который через много лет после войны в разговоре с советским журналистом Львом Безыменским сказал: «В августе 1941 г. основные силы Красной армии находились у Москвы. Гитлер же преследовал экономическую цель: он хотел захватить Украину. Тем самым противник получил передышку и подтянул резервы — тогда и была предрешена наша неудача под Москвой…» {391} Английский историк Алан Кларк справедливо писал, что бросок на Москву в июле был бы огромным риском, о котором можно сказать только одно: он положил бы конец войне — в пользу тех или других {392}. По всей видимости, Гитлер не хотел рисковать.
Правда, и удар немцев на новом направлении вскоре увенчался успехом. Советский фронт на юге не выдержал давления в начале июля, когда Кирпонос не смог очистить ось Ровно — Дубно — Тернополь. 10 июля Сталин объединил южную и юго-западную группировки и подчинил их Буденному, который прибыл вместе со своим комиссаром Н. С. Хрущевым. Как и Тимошенко, Буденный совершенно не соответствовал занимаемой должности — первого в армии называли «дубовый маршал», а второго — «икона с усами» {393}. Чудовищно некомпетентный офицер Буденный не обладал никакими полководческими качествами для ведения современной войны и стал крайне неудачным выбором Сталина. А ему противостояли один из самых хладнокровных умов немецкого Генштаба — Герд Рундштедт и один из самых энергичных танковых командиров — Эвальд фон Клейст. Правда, у Буденного было преимущество, а именно численное превосходство. Решение Сталина удержать Киев любой ценой обеспечивало первоочередность предоставления войск и вооружений южному сектору советской обороны, а более развитая сеть железных дорог на Украине ускорила их сосредоточение {394}. Расположение железных дорог обусловило наличие двух районов советского сосредоточения — Киев и Умань (Черкасская область), между которыми Буденный расположил полтора миллиона солдат, то есть половину численности Красной Армии. При этом Рундштедт знал, что у Буденного не было достаточно танков, чтобы угрожать флангам.
Клейст занял Белую Церковь 18 июля — через два дня последовала советская контратака силами шести стрелковых и двух кавалерийских дивизий; она была организована и проведена крайне неумело. Было двенадцать последовательных волн атак советской пехоты. Зачастую атаковавшие танки сопровождали грузовики, набитые солдатами. Грузовики мчались прямо на немецкие позиции, пока не останавливались от прямого попадания. Советская контратака была ликвидирована в течение нескольких часов. За пять дней Клейст достиг Новоукраинки, а 30 июля Мантойфель взял Кировоград, который был далеко в тылу советской армии под Уманью. Германские части двигались по обе стороны железных дорог в тылу Буденного. Единственным шансом для Буденного был отход вниз по Бугу к Николаеву. Но в течение пяти дней советские войска ничего не предприняли, а время уходило. 3 августа вокруг всей Уманской группировки советских войск была наброшена петля. В день, когда Мантойфель овладел Днепропетровском, советские саперы взорвали запорожскую плотину. Этот отчаянный жест лишил источника энергии промышленные предприятия в излучине Днепра и понизил уровень воды в реке в верхнем течении, облегчив работу саперам Мантойфеля. Тем не менее сам факт разрушения огромной плотины говорил о двух вещах: о самоубийственной политике «выжженной земли» и о том, что советское руководство не надеялось быстро вернуть Донецкий бассейн.
В отличие от фон Бока, у Рундштедта не было цели, достижение которой могло бы закончить войну. Должен ли он остановиться на Донце? На Волге? У Каспия? Политическая или географическая цель отсутствовала. Рундштедту приходилось ограничиваться задачами исходной директивы «Барбаросса», где главной задачей было «предотвращение отхода боеспособных частей в обширные внутренние районы России». С этой целью Рундштедт направил танки группы армий «Юг» на северо-восток. Он знал, что Гудериан также изменил направление, устремив свой взор на крупную и самую желанную добычу — огромный гарнизон Киева (750 тысяч солдат), имевший приказ Сталина держаться любой ценой. Хотя Сталин отвечал за безобразное руководство Красной армией в первые месяцы войны, было бы неправильно возлагать всю ответственность только на него одного. Сталин предоставил Буденному почти миллион солдат и вправе был ожидать, что рубеж Днепра будет удержан, но Буденный ничего не предпринимал. Положение стало критическим, когда 12 сентября Клейст прорвался через позиции 38-й советской армии и атаковал со своих плацдармов в Черкассах и Кременчуге. 12 сентября (в этот же день Рейнхардт прорвал ленинградскую оборону) можно считать самым несчастливым днем для Красной армии на всем протяжении войны. Эренбург вспоминал, что, несмотря на подход немцев к самому Киеву, жители города не унывали: «Крещатик, как всегда многолюден и шумен. По утрам его поливают из шлангов, моют, скребут… Начались занятия в школах… Во всех переулках строят баррикады… Очередь у кассы цирка…» {395} Через пару дней по улицам Киева уже маршировали немцы.
В киевской трагедии большую роль сыграли боязнь инициативы и ответственности, характерные не только для среднего звена Красной армии, но и для высших командиров. Дело в том, что в Киевском сражении в августе — сентябре 1941 г. из-за отсутствия полководческих навыков Сталин мог и не сознавать опасности, но Б. М. Шапошников (начальник Генштаба) не мог не видеть совершенно очевидную угрозу с Кременчугского плацдарма, куда переправились 1-я танковая группа Клейста и 17-я армия. Шапошников просто боялся разделить участь Д. Г. Павлова, расстрелянного в июле по обвинению в измене. Даже когда представитель Ставки С. К. Тимошенко разрешил командующему Юго-западным фронтом М. П. Кирпоносу отход из Киева, тот запросил у начальника своего штаба И. X. Баграмяна письменное распоряжение на этот счет. А Тимошенко не дал Баграмяну такой бумаги, потому что хотел играть беспроигрышно: если Сталин выступит против отвода войск, то от своего устного приказа Тимошенко открестится. А если Сталин спросит, почему войска вовремя не отвели, то Баграмян засвидетельствует, что приказ об отводе войск был… Таким образом, чисто шкурные расчеты стоили потери трети личного состава Красной армии за одну операцию… {396}
16 сентября окружение советских войск под Киевом завершилось. В Киевской битве была уничтожена почти треть Красной армии. После пятидневных кровопролитных боев начались первые сдачи в плен. При подсчете трофеев немцы старательно классифицировали и учитывали каждую вещь. Фотографы и художники толпами прибывали на поля сражений и оставили нам большое количество документальных свидетельств. Скопища изуродованных выгоревших грузовиков, обгоревших танков, громадные кучи стрелкового оружия, бесконечные ряды полевых орудий с вырванной последним выстрелом казенной частью {397}.
