Как я изучаю языки. Заметки полиглота - Ломб Като (книги онлайн полные txt, fb2) 📗
«Фазовый сдвиг» в речи на иностранном языке наблюдается между мужчиной и женщиной, думаю я, еще и потому, что язык одевает суть высказывания в нечто условно-формальное, изменчиво-поверхностное. А мужчины известны своей страстью докопаться до сути так же, как женщины – своей страстью к нарядам. Может быть, это и не так. Но факт, что после учительницы самая женская профессия в мире – это профессия переводчика. На одной из конференций в Брайтоне работала бригада из семи женщин и одного-единственного мужчины. Когда они вошли, не смогли удержаться от улыбки даже сдержанные англичане.
Вопрос о способностях к языкам общественное мнение муссирует по двум причинам. С одной стороны, потому, что современная жизнь требует знать иностранные языки. С другой – потому, что знание языка ведет в особый мир, в который стремятся заглянуть все, кто по каким-то причинам остался за воротами. Полиглоты (многоязычные) всегда волновали фантазию своих современников и потомков. Из поколения в поколение передавались легенды, которые, к сожалению, дают не очень объективную картину об уровне знаний некогда живших «лингвистов».
Традиционно считается, что Будда знал 150 языков, а Мухаммед «знал все языки» (?!). По свидетельству Авла Геллия, Митридат говорил на 25 языках.
Хорошо известно имя Пико делла Мирандола. В 18 лет он говорил на 22 языках. Гордость чехов Ян Амос Коменский не только заложил основы современного преподавания языков, но, помимо 12 европейских языков, говорил поарабски, по-турецки и по-персидски. Венгерская нация, кроме известного уже читателям Арминия Вамбери, произвела на свет Шандора Кёрёши Чома, который владел 18 языками и создал первый в мире словарь тибетского языка.
Но пальма первенства, по-моему, без сомнения принадлежит кардиналу Медзофанти. Заслуживает он ее не только за то, что разработал чрезвычайно интересный, оригинальный метод изучения языков, и не только за количество языков, на которых он говорил и объяснялся, но и за то, что не обошел такой небольшой и незначительный, а в те времена и подавно неважный, как венгерский.
Когда говорят о Медзофанти, всегда начинают спорить, на скольких же языках он говорил. Одни историки утверждают, что на 100; сам же он в 1839 году писал: «Знаю пятьдесят языков и еще болоньский». В 1846 году он говорил уже о «семидесяти восьми и нескольких диалектах». И все это он изучил, никогда не покидая пределов Италии, более того, от родной Болоньи он никогда не уезжал далее чем на 40 километров!
Родился он в многодетной рабочей семье. Еще до поступления в школу было замечено, что он безошибочно запоминал случайно услышанные на улице латинские слова; это и послужило причиной того, что его послали обучаться теологии – единственное образование, доступное беднякам.
Беспрерывные войны и междоусобицы, раздиравшие Италию, наполняли госпитали Болоньи ранеными и умирающими самых различных национальностей. У их ложа Медзофанти нередко появлялся в качестве исповедника. Метод его несколько напоминал метод, которым изучал английский язык Лайош Кошут, только материалом служили не шекспировские драмы, а тексты молитв, которые он слышал на разных языках от представителей многих народов, наводнявших Болонью и которые послужили ему учебными текстами.
Молодой священник быстро приобрел широкую известность за границей, и проезжавшие через Болонью представители зарубежного клира и высокопоставленные светские лица не упускали возможности познакомиться с «удивительным каноником». Он же на все «почему» и «как» отвечал, что своими успехами обязан двум выдающимся человеческим добродетелям, которые более всего распространены среди бедняков, – энергии и терпению. Встречи с Медзофанти проходили обычно в каком-нибудь большом зале, где собирались любопытные иностранцы; он же, переходя от одной группы к другой, отвечал на вопросы на том языке, на котором они были заданы. Свидетели говорят, что он переключался с одного языка на другой без единой запинки и по просьбе посетителей писал на разных языках эпиграммы, шуточные экспромты на книгах, рисунках, альбомах, которые ему для этой цели протягивали. Венгерскому, говорят, он научился тоже от солдат, которых судьба забросила в Италию; кое-кто утверждает, что Медзофанти мог подражать четырем венгерским говорам. Но на такие, уже поистине фантастические, слухи полагаться, конечно, нельзя. Позвольте мне как патриотке родного языка привести, однако, высказывание Медзофанти:
«Знаете ли вы, какой язык по своей комбинативности, ритму и гармонии превосходит все прочие и стоит в одном ряду с несравненными греческим и латынью? Венгерский. Мне известны многочисленные стихи новых венгерских поэтов, которые пленяют своей напевностью всякого, кто их услышит. Проследите со вниманием историю будущего, и вы станете свидетелями такого великого взлета венгерского поэтического гения, который наверняка превзойдет и мое пророчество. Видно, даже венгры не знают, какие сокровища таит в себе их язык» [20].
А в отношении языков вообще ученый-каноник записал в своем дневнике:
«Достичь того же, чего достиг я, сможет всякий, кто захочет узреть сокровенную суть языка и прилежанием своим разложит его на простые, понятные каждому части, составит о них точное суждение и запечатлеет в своей памяти».
«Языковые профессии»
Если кому-то кажется, что он несчастен, то психолог наверняка посоветует ему срочно завести какое-нибудь хобби. Я лицо заинтересованное, но я думаю, что тот, кто в качестве конька «оседлает» языки, по-настоящему несчастным не почувствует себя никогда. А если ему удастся добиться того, что он будет находить радость не только в езде на коньке, но и в уходе за ним, то душевное равновесие гарантировано в подавляющем большинстве всех жизненных случаев. То же самое говорит и Бернард Шоу в своем «Пигмалионе»: Happy is the man who is living by his hobby («Счастлив тот, кто живет своим хобби»).
Каким же образом человек, интересующийся языками, может реализовать свою страсть в жизни? Считается, что знания языка требуют в массовом масштабе прежде всего три профессии [21]внешняя торговля, работа в системе общественного питания и обслуживание иностранных туристов, а языковыми профессиями являются преподавание языка, письменный перевод (специальной и художественной литературы) и устный перевод (последовательный и синхронный). Проблемы, поставленные в нашей книжке, касаются прежде всего последних трех.
Нашей системой образования в этой области многое упущено. Регулярное языковое образование получают в Венгрии только педагоги, так что источником настоящей лингвистической подготовки может служить лишь профессия учителя или преподавателя вуза. Об этом недостатке уже многократно говорилось на совещаниях, в газетных статьях, указывают на него и статистические данные. Для нас, переводчиков, совершенно ясно, что регулярная языковая подготовка необходима не только молодежи, которая стоит перед выбором профессии, но и нам, уже выбравшим профессию переводчика и заинтересованным в совершенствовании наших навыков, умений и качества работы.
Финансовые, административные и педагогические проблемы, связанные с решением этого вопроса, предметом нашего разговора не являются. В рамках этой книжки нас интересует только знание языка, его изучение. Так что мне хотелось бы указать только на то, что вопреки единству требований (отличное знание языка) все три упомянутые нами языковые профессии нуждаются в самых различных знаниях и требуют таких личных качеств, которые нередко противоречат друг другу.
Мы знаем, ибо испытали на собственном опыте, что потерпеть неудачу может даже такой переводчик литературы, который располагает и отличным знанием языка, и огромным опытом, а если он возьмется за преподавание языка, то вероятность неудачи возрастет во много десятков раз. С очень давних пор принято думать, что для преподавания языка годится всякий, кто владеет данным языком. И пора бы уже рассеять это заблуждение. Знание языка ничего не значит, если оно не сочетается с педагогическими и психологическими знаниями, не дополняется соответствующим призванием. Но правило можно сформулировать и наоборот: много прекрасных педагогов и знатоков языка потерпели провал в кабине переводчика-синхрониста. Много примеров и того, что отличные переводчики-синхронисты, а тем более линейные не могли дать хотя бы более или менее читабельного письменного перевода, а, в свою очередь, переводчики специальной и художественной литературы, владеющие колоссальными навыками и мастерством, все еще искали подходящую форму для первого предложения, когда оратор уже поклонился и сел на свое место… И не аргумент, что сделавшие подобные попытки потерпели неудачу из-за нехватки практики. Жизненный опыт говорит о другом: кто и на каком «языковом поприще» выступит с успехом, зависит от того, какие у него личные склонности.
