Зарубежная литература ХХ века. 1940–1990 гг.: учебное пособие - Лошаков Александр Геннадьевич (мир книг TXT) 📗
С осознанием этого процесса отчасти связан постмодернистский поворот от повседневности к истории: прошлое, в том числе и старые вещи, – своего рода талисман аутентичности, смягчающий невроз исчезновения. В постмодернистской ситуации, где реальность превращается в модель, оппозиция между действительностью и знаками снимается и всё превращается в симулякр, статус аутентичности возможен лишь для искусства. В связи с этим постмодернистская эстетика – своего рода "мистический дзенреализм", придающий артефакту гиперреалистическую прочность сдвоенного, "махрового" симулякра.
Таким образом, симулякр – это псевдовещь, замещающая "агонизирующую реальность" постреальностью посредством симуляции, выдающей отсутствие за присутствие, стирающей различия между реальным и воображаемым. Он занимает в неклассической постмодернистской эстетике то место, которое принадлежало в традиционных эстетических системах художественному образу. Если образность связана с реальным, порождающим воображаемое, то симулякр генерирует реальное второго порядка. Эра знаков, характеризующая западноевропейскую эстетику Нового времени, проходит несколько стадий развития, отмеченных нарастающей эмансипацией кодов от референтов. Отражение глубинной реальности сменяется ее деформацией, затем маскировкой ее отсутствия и наконец – утратой какой-либо связи с реальностью, заменой смысла – анаграммой, видимости – симулякром. <…>
Переходным звеном между реальным объектом и симулякром является китч как бедное значениями клише, стереотип, псевдовещь. Таким образом, если основой классического искусства служит единство вещь – образ, то в массовой культуре из псевдовещи вырастает китч, в постмодернизме – симулякр. Символическая функция вещи в традиционном искусстве сменилась ее автономизацией и распадом в авангарде (кубизм, абстракционизм), пародийным воскрешением в дадаизме и сюрреализме, внешней реабилитацией в искусстве новой реальности и, наконец, превращением в постмодернистский симулякр – "вещеобраз в зените". Если реализм – это "правда о правде", а сюрреализм – "ложь о правде", то постмодернизм – "правда о лжи", означающая конец художественной образности.
Сопоставляя традиционную и постмодернистскую эстетику, Бодрийар приходит к выводу об их принципиальных различиях. Фундамент классической эстетики как философии прекрасного составляют образность, отражение реальности, глубинная подлинность, внутренняя трансцендентность, иерархия ценностей, максимум их качественных различий, субъект как источник творческого воображения. Постмодернизм, или эстетика симулякра, отличается внешней "сделанностью", поверхностным конструированием непрозрачного, самоочевидного артефакта, лишенного отражательной функции; количественными критериями оценки; антииерархичностью. В ее центре – объект, а не субъект, избыток вторичного, а не уникальность оригинального».
Из книги: Маньковская Н. Б. Эстетика постмодернизма. СПб., 2000. С. 59–61.
Коллаж – конструктивный прием в литературе постмодернизма, который предполагает объединение в единое целое различных фрагментов, сохраняющих свою обособленность, дискретность в рамках данного целого.
Пастиш (от итал. pasticcio – опера, составленная из отрывков других опер, смесь, попурри, стилизация). Редуцированная форма пародии. По определению американского теоретика Ф. Джеймсона, пастиш представляет собой основной модус постмодернистского искусства – иронию, который в произведениях постмодернизма «определяется в первую очередь негативным пафосом, направленным против иллюзионизма масс-медиа и тесно связанного с ним феномена массовой культуры. Постмодернизм стремится разоблачить сам процесс мистификации, происходящий в результате воздействия медиа на общественное сознание, и тем самым доказать проблематичность той картины действительности, которую внушает массовой публике массовая культура».
По материалам книги: Ильин И. П. Постмодернизм: словарь терминов. М., 2001. С. 107, 189–190.
«Пастиш отличается от пародии тем, что теперь пародировать нечего, нет того серьезного объекта, который мог бы быть подвергнут осмеянию. Как писала О. М. Фрейденберг, пародироваться может только то, что "живо и свято". В эпоху постмодернизма ничто не живо и уж тем более не свято».
Из книги: Руднев В. П. Словарь культуры ХХ века.
М., 1997. С. 224.
Нонселекция – отказ от преднамеренного отбора (селекции) лингвистических (или иных) элементов во время «производства текста», от попытки выстроить связную интерпретацию текста; нарушение традиционной связности повествования; создание эффекта преднамеренного повествовательного хаоса, фрагментарного дискурса, отчужденного, лишенного смысла, последовательное смешение явлений и проблем разного уровня, уравнивание в своей значимости незначительного и существенно проблемного, перетасовка причины и следствия, посылки и вывода (Д. Фоккема, Д. Лодж).
Метарассказ (фр. Metarecit, англ. Metanarrative). Термин трактуется неоднозначно. Во-первых, им и его производными – метаповествование, метаистория, метадискурс обозначаются такие «объяснительные системы», как религия, история, наука, психология, искусство, иначе говоря, любое знание. По словам голландского критика Т. Д'ана, постмодернисты отвергают «все метаповествования, все системы объяснения мира», т. е. «все системы, которые человек традиционно применял для осмысления своего положения в мире». Если постмодернисты и прибегают к метаповествованию, то только в форме пародии, чтобы доказать их бессилие и бессмысленность. Во-вторых, метарассказом (метаповествованием, метатекстом) называют интерпретацию любого повествования. Интерпретируя другой текст, метарассказ не только представляет его, но и воспроизводит, а также перевоссоздает реальность в восприятии читателя, т. е. «творит реальность», одновременно утверждая «независимость» от этой реальности. По мысли Ф. Джеймсона, метаповествование в такой же степени открывает и истолковывает мир, как и скрывает и искажает его.
По материалам книги: Ильин И. П. Постмодернизм: словарь терминов. М., 2001. С. 131–136.
Поэтика метапрозы. «В целом, обобщая различные подходы к поэтике метапрозы, можно наметить такие ее устойчивые признаки:
– тематизация процесса творчества через мотивы сочинительства, жизнестроительства, литературного быта и т. д.; высокая степень репрезентативности "вненаходимого" автора-творца, находящего своего текстового двойника в образе персонажа-писателя, нередко выступающего как автор именно того произведения, которое мы сейчас читаем;
– зеркальность повествования, позволяющая постоянно соотносить героя-писателя и автора-творца, "текст в тексте" и "рамочный текст". Кроме того, эти взаимные соотношения довольно часто сопровождаются прямыми или косвенными комментариями, трактующими взаимопроникновение текстовой и внетекстовой реальностей;
– "обнажение приема", переносящее акцент с целостного образа мира, создаваемого текстом, на сам процесс конструирования и реконструирования этого еще не завершенного образа. Как следствие этого качества может быть рассмотрена специфическая активизация читателя, поставленного в положение со-участника творческой игры (отсюда исключительная роль пародий, самопародий, разного рода загадок, ребусов, анаграмм и т. п.);
– пространственно-временная свобода, возникающая в результате ослабления миметических мотивировок, в свою очередь связана с усилением "творческого хронотопа" (Бахтин), который приобретает положение, равноправное по отношению к окружающим его «реальным» хронотопам».
Из книги: Липовецкий М. Н. Русский постмодернизм. (Очерки исторической поэтики). Екатеринбург, 1997. С. 46.
«Интертекст есть мультиреферентное образование, т. е. текст, содержащий моно– и полиреферентные заимствования, складывающиеся в его внутренней структуре в разноуровневые цитатные комплексы. Такой текст представляет собой сложный синтетический продукт длительного культурно-языкового генезиса, результат эволюции смыслов и способов их вербальной актуализации, аккумулированных лингво-когнитивным сообществом, и, одновременно, (вос)созданный коммуникантом концепт, переданный им «своими словами» как превращенными прецедентными знаками. Референтами смыслов и знаков интертекста служат конкретные и обобщенные претексты различного охвата, восходящие к определенным жанрам и дискурсам, которые, в целом, могут быть любыми. В широких совокупностях референтных текстов может быть выделено основное ядро, играющее роль доминантного претекста. В него входят наиболее важные и достоверно верифицируемые источники, цитаты из которых актуализируются в виде ключевых слов интертекста. Наряду с доминантным претекстом элементы интертекста способны отсылать к множеству вторичных прецедентных текстов той или иной степени эксплицитности и значимости. Состав и статус референтных текстов могут в значительной мере различаться для каждого из интерпретаторов, в том числе автора. Фактом, подтверждающим наличие референтной связи с каким-либо вторичным (периферийным) претекстом, может служить его упоминание / цитирование в совокупном макротексте адресата».
